Он еще не совсем привык и к своему графскому титулу.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Дорогая моя Сибил, — обратилась к ней Сидония, леди Рокферн, оглядываясь по сторонам в гостиной дома Понтефрактов в Лондоне. — Ты здесь прекрасно поработала. Мой несчастный покойный папочка годами здесь не показывался, а когда я сама была тут в последний раз, то мое сердце просто разрывалось при виде всего этого запустения. Но ты все прекрасно обновила! Проявила такой замечательный вкус. Уверена, что Адаму это очень понравится.

— Но ему может не понравиться сумма расходов, — возразила Сибил, — но я подумала, что ему хотелось бы все это сделать. А теперь, когда он возвращается домой, обретя такую известность, просто необходимо, чтобы мы могли гордиться своим лондонским домом.

Сидония улыбнулась и похлопала Сибил по руке.

— Как хорошо все получилось, — заметила она. — И как я рада, что вы с Адамом поженились. И как хорошо, что он не женился… — она понизила голос и нахмурилась, — на другой.

— Должна признаться вам, тетя Сидония, что мне было больно все эти последние недели читать известия о суде над миссис Кавана. Думаю, что весь Лондон посмеивается надо мной. Только подумать, мой любимый муж является отцом ребенка этой жестокой женщины! Мне становится страшно неловко из-за этого.

— Да будет тебе, Сибил. Понимаю, конечно, что твои чувства затронуты, но мы, женщины, должны хладнокровно воспринимать подобные факты. Грустно, но никуда не денешься, — мужчинам может сойти с рук такое поведение, которое женщину выкинуло бы навсегда из приличного общества. — Сибил подумала об Эдгаре и испытала укол вины и мрачных предчувствий. — Но к нашему общему счастью, миссис Кавана завтра с рассветом перестанет существовать.

— Да, как христианке мне жаль ее. И я помолюсь за упокой ее души. Но я бы покривила душой, если бы не призналась, что испытываю облегчение, что закон… как бы мне правильно выразиться… устраняет для меня серьезную семейную проблему.

— Это верно, — Сидония взглянула на свои висевшие на груди часики. — Нам надо выезжать. Корабль Адама пришвартуется через два часа. Нам нельзя опаздывать. Такая честь, будет присутствовать сам супруг царствующей королевы! Выдающийся день для нашего рода — редкостный. — Она опять понизила голос. — Хочу дать тебе небольшой совет, дорогая. Полагаю, что Адам не знает о судьбе миссис Кавана. Может быть, будет лучше, если мы не станем заводить о ней разговора хотя бы до завтра. Мы знаем порывистый характер Адама. И если быть до конца честной, то надо признать, что хотя эта несчастная женщина вполне заслуживает кары, говорить о виселице не очень-то приятно. Это может омрачить радость торжественного для Адама дня.

Сибил нахмурилась.

— Не согласна с вами, тетя Сидония. Я думала об этом и считаю, что так поступать нельзя. Я знаю глубину привязанности Адама к этой женщине — поверьте мне, это тяжкое бремя я несу уже больше года. И если я не скажу ему об этом, то думаю, что он поставит мне это в вину. Пусть он, если захочет, попрощается с миссис Кавана. В конце концов, восторжествовала я, было бы справедливо с моей стороны проявить великодушие.

— Ты права. Ах, дорогая Сибил, какой же у тебя благородный характер. Поехали, хватит болтать. Опоздать именно сегодня было бы непозволительной глупостью.


Лондон, куда возвращался Адам осенью 1857 года, являлся столицей мира, какой тысячу лет назад был Рим. Несмотря на викторианское ханжество относительно секса, которое олицетворяла сама королева, рассматривая секс как «теневую сторону» замужества и умудрившись при этом произвести на свет Божий девятерых детей, численность населения Англии утроилась за предшествующее столетие, а Лондон насчитывал уже почти пять миллионов душ, что делало его крупнейшей столицей всех времен. Он стал крупнейшим портом мира, и хотя трущобы вроде Уаппинга приводили в ужас иностранцев своей наготой, своими голодающими бездомными, погрязшими в пороках и грязи, в сейфах банков Англии хранились золотые слитки умопомрачительной стоимостью в одиннадцать миллиардов фунтов. Самая крупная в мире Британская империя расширялась весьма стремительно, ее колонии множились так быстро, что даже лорд Пальмерстон — премьер-министр — вынужден был «искать по карте эти чертовы территории». И хотя рядовой англичанин мало что получал от этой империи — и шел на значительные лишения, если служил в армии или военно-морском флоте с их жесткой дисциплиной, допотопным медицинским обслуживанием и риском погибнуть в боях — все равно империя щекотала нервы англичан, наполняла их сердца шовинистической гордостью, и они охотно отправляли своих сыновей погибать за империю.

Отчеты о мятеже в Индии достигли Англии. Особенно подробно было рассказано о зверских убийствах женщин и детей в Каунпуре. В пересказанном виде эти отчеты обрастали дополнительными подробностями о массовых изнасилованиях английских женщин индусами, что так потрясло королеву. Все это распалило общественное воображение. Никогда еще Англия не была такой кровожадной. И в лице Адама, порывистого молодого аристократа, которому удалось прикончить «злодея», как стали называть с тех пор Нана Саиба, англичане обрели национального героя.

Когда корабль пришвартовался в индийском доке, в бурный осенний день, Адам с удивлением увидел на набережной огромную толпу народа. Громко крича, люди размахивали национальными флагами, а духовой оркестр играл марш «Правь, Британия!». На огромном полотнище, натянутом на одном из складских помещений, было написано: «Добро пожаловать домой и да благословит вас Господь, лорд Понтефракт!» У причала стояло несколько королевских карет. Рядом с одной из карет, на дверцах которой были выбиты королевские гербы, стоял высокий мужчина в черном подбитом мехом пальто и в высоком цилиндре. Адам узнал в нем принца Альберта, тридцативосьмилетнего немца, мужа королевы. Принц был окружен высокими должностными лицами, включая группу генералов в сверкающих красных мундирах. Адам увидел также и свою тетку, Сидонию, а рядом с ней и с принцем — Сибил, которая прекрасно выглядела в шубе из рыси и шляпке.

— Посмотрите-ка, кто там собрался? Похоже этот чертов принц, муж королевы! — воскликнул Бентли Брент, подходя к Адаму у борта корабля. Бентли приехал на родину в специальный отпуск, чтобы получить из рук самой королевы орден Крест Виктории. Адам не был удостоен такой чести, поскольку не служил в армии.

— Да, я узнал его. Как к нему надо обращаться, если меня представят ему?

— «Сэр», а к королеве «мадам». А кто эта красавица, которая стоит рядом с принцем?

— Моя жена.

— Ну, вас можно поздравить.

Духовой оркестр исполнял марш «Солдаты королевы», когда спускали трап. Капитан Норкросс, старший офицер корабля, сопровождал Адама и Бентли по трапу к причалу, где их приветствовал принц Альберт.

— Мы так гордимся вами, — сказал принц, супруг королевы, с сильным немецким акцентом. — Прекрасная служба! Великолепная!

Адам и Бентли поклонились, потом поздоровались с принцем за руку. Затем Адам заторопился к Сибил, обнял ее и поцеловал.

— Мой дорогой Адам, — приветствовала она его, — как я горжусь тобой!

Она произнесла это от всего сердца, и если бы не мысли об Эдгаре, то для нее это был бы самый счастливый день в ее жизни.

— Запомним Каунпур! — вопила толпа. — Запомним Каунпур!


Часом позже их карета въехала на площадь Понтефракта, на прекрасную площадь, которую построил дед Адама тридцать лет назад, когда застраивали западную сторону Лондона в основном семьи Гросвенор, Кадоган и Томаса Кубитт. Наступил уже вечер, и осветитель в высокой шляпе зажигал газовые фонари, при свете которых можно было увидеть первые снежинки. Сквер в центре площади был небольшой, как и большинство лондонских скверов, но он придавал особое очарование площади и служил местом для прогулок нянь с детьми. «Мой ребенок гуляет здесь», — подумал Адам, когда карета подкатила к парадному подъезду особняка кремового цвета, который доминировал на одной стороне площади. Четырехэтажный, с фронтальным карнизом, с классическим бордюром вокруг всего дома на высоте первого этажа, дом Понтефрактов отличался достоинством и стилем. Адам провел здесь всего одну ночь, перед тем как отплыть в Индию год назад, поэтому вторично увидеть этот величественный наследственный дом было для него почти равносильно первому впечатлению. Выйдя из кареты, Адам повел Сибил через решетчатые железные ворота и по дорожке к портику с колоннами.

— Дом был в ужасном состоянии, — сказала Сибил. — Я наняла рабочих. Они тут провозились почти год, боюсь, что пришлось потратить массу денег.

— Я помню, в каком он был запустении. И рад, что ты занялась этим, что особенно важно теперь, когда у нас Генри.

— Надеюсь, тебе понравится, — продолжала Сибил с улыбкой. Но мысленно она обращалась к Господу. Светлые волосы! Эдгар…

Дверь отворил мистер Ридли, лысеющий дворецкий, которого наняла Сибил.

— Это мистер Ридли, — представила она его, входя в помещение. — Я наняла слуг…

— Добро пожаловать домой, милорд, — приветствовал его дворецкий.

— Спасибо, мистер Ридли.

Слуга помог им снять шубы. Затем Сибил повела его на второй этаж, в детскую.

— Миссис Лиидс, это мой муж лорд Понтефракт, — представила она мужа няне. — Миссис Лиидс, наша няня. А вот и сын.

Адам подошел к детской кроватке, которая была обтянута голубой тканью. Он посмотрел на толстенького ребенка, который спал.

— Можно? — спросил он, показывая на ребенка.

— Конечно.

Адам осторожно взял ребенка из кроватки и поднес его к своему плечу.

— Уаа! Уаа!

— Я разбудил его, — улыбнулся Адам. — Прости, Генри. Привет, юный друг. Я — твой папа. Ты рад видеть меня?

— Уаа! Уваа!

Поцеловав ребенка, Адам опять положил его в кроватку.

— Замечательный ребенок, — сказал он, вновь подходя к Сибил. — И он — вылитая копия тебя.

— Сейчас об этом говорить еще рано, — дипломатично отозвалась Сибил, молясь, чтобы Генри Алгернон Мармадьюк де Вер, будущий маркиз Понтефракт, не вырос похожим на Эдгара Масгрейва.

Когда они возвратились в зал, Сибил положила свою руку на руку мужа.

— Адам, у меня для тебя неприятные новости, — произнесла она, — которые я не стала бы передавать тебе, если бы… Ну, времени остается мало. Это о твоем друге, Лизе Десмонд.

Глаза Адама расширились, когда он узнал приговор.


Записка, направленная специальным курьером из Букингемского дворца по адресу 10, Даунинг-стрит.

Лорду Пальмерстону от Ее Величества Королевы

20 ноября 1857 года

Сегодня вечером произошло чрезвычайное событие. Когда Королева ужинала вместе со своей семьей, ей доложили, что во дворец прибыл лорд Понтефракт и умоляет об аудиенции, заявляя, что это вопрос жизни и смерти. При сложившихся обстоятельствах ему вряд ли можно было отказать, и Королева решила принять его в Арочном зале, куда вскоре и провели лорда Понтефракта. Он был в состоянии чрезвычайного возбуждения и после коротких любезностей стал умолять Королеву отложить казнь миссис Кавана. Он просил Королеву дать ему возможность доказать ее невиновность, утверждая, что он уверен, что что-то произошло не так во время судебного процесса, что он знает душу этой женщины и что готов поклясться, что она не способна на такое ужасное преступление, как убийство. Ах, Королева никогда еще не видела такого пыла! Его горячность просто сразила ее! Лорд Понтефракт, имея неотразимую внешность, растрогал Королеву почти до слез, убеждая в невиновности миссис Кавана. Конечно, надо предоставить шанс, о котором просит этот мужественный человек, которому Англия так многим обязана, потому что если есть даже тень сомнения относительно вины миссис Кавана, то честь английского закона требует устранения такого сомнения до того, как будет приведена в исполнение высшая мера наказания. Поэтому Королева указала министру внутренних дел перенести срок казни миссис Кавана на 5 декабря, что дает лорду Понтефракту две недели на то, чтобы попытаться спасти ее. Ах, если бы лорд Пальмерстон мог бы видеть и слышать мольбы этого молодого человека, уверена, что в его сердце пробудились бы те же чувства, что и в сердце Королевы. Возможно, это тот редкий случай, когда Закон ошибся и миссис Кавана является все-таки невиновной!

В. Р. (Виктория Регина)

— Лиза, к вам пришел посетитель, — объявила матрона в черном платье. — Он назвал себя Адамом Торном.

Лиза, которая сидела на дощатой кровати в камере женского отделения тюрьмы в Пентовилле, прошептала:

— Адам!