— Одет как настоящий франт. Пошли. У вас всего двадцать минут.

Лиза поднялась. Кирпичные стены камеры размером семь футов в ширину и тринадцать футов в длину были побелены известкой. Одно окно, которое состояло из четырнадцати мелких стеклышек, давало слабое освещение. Туалет заменяла железная параша в углу. Лиза, одетая в простое темно-серое платье, подошла к стальной двери и последовала за матроной в коридор. Адам! Когда управляющий тюрьмой, которого отыскали в районе северного Лондона Ислингтон, сообщил ей утром, что королева Виктория отложила день ее казни, у нее появился первый проблеск надежды с момента гибельного судебного процесса в Олд Бейли. И вот Адам! Ей захотелось закричать от радости.

Когда ее привели в комнату для свиданий, Адам с трудом узнал ее. Она показалась ему такой хрупкой! Она подошла к решетке, которая разделяла комнату, и взялась за железные прутья. В ее глазах стояли слезы.

— Лиза, — прошептал он, кладя спои руки тоже на решетку напротив ее рук. — Дорогая моя Лиза! Твой верный рыцарь вернулся, чтобы спасти тебя.

Она вспомнила торфяники, развалины аббатства Ньюфилд, как они лежали с Адамом на цветущей траве. Каким далеким, давно прошедшим казалось ей теперь это.

— Ах, Адам, я думала, что никогда больше не увижу тебя…

— Не плачь, радость моя. Все устроится. Я уже побывал у Минны с Амандой. У них тоже все хорошо. Ну, времени у нас немного, поэтому слушай меня внимательно. Вчера вечером я видел королеву. Она пожаловала тебе отсрочку казни…

— Значит, это сделал ты?

— Да. У меня всего две недели, чтобы разобраться во всем. Сегодня утром я был у твоего адвоката, сэра Эдмунда Картера, и прочитал протоколы свидетельских показаний. Сэр Эдмунд сообщил мне, что именно показания Стрингера Макдафа перетянули чашу весов в глазах присяжных заседателей, что твой адвокат не смог заставить его изменить своих показаний во время перекрестного допроса, и, конечно, он не мог использовать тебя в качестве свидетеля. Что ты думаешь о показаниях Макдафа?

Она вытерла глаза.

— Он солгал. Ворвавшись в комнату, отец стал бить меня кнутом, кричал на меня… Он отбросил меня через всю комнату, и я пришла в ужас, что он погубит нашего ребенка. Вот тогда-то я и бросила в него керосиновую лампу, но Макдаф не сказал этого, когда давал свидетельские показания.

— Он сказал, что твой отец вошел в комнату, ты бросила в него лампу, от чего он и загорелся.

— Знаю. Но он солгал! Он ничего не сказал о том, что мой отец набросился на меня, и поскольку он был единственным свидетелем, так как я не имею права давать показания, никак нельзя было оспорить его версию. Понятно, что присяжные осудили меня!

— Как ты думаешь, кто мог подстроить это?

— Сэр Эдмунд считает, что на Макдафа кто-то оказал давление, чтобы он изменил свои показания, или даже дал ему взятку. Для небольшого арендатора фермы, он был очень хорошо подготовлен к судебному процессу.

— Кто, ты думаешь, мог заплатить ему?

— Я думала об этом все это время. На мой взгляд, существует только один человек, способный на это. Он — американец, сенатор из Виргинии. Видишь ли, когда я жила в Америке, то переводила тысячи долларов аболиционистам на Севере. Сенатор Уитни, который является лидером сторонников рабства в Сенате, узнал об этом. Если меня признают виновной в убийстве, то это дискредитирует аболиционистов. Я почти убеждена, что это сделал сенатор Уитни.

«Рабы! — подумал Адам. — Черные в Индии, рабы в Америке…», индийская кровь в его собственных жилах, что оставалось все еще его постыдной тайной… Он получил удовольствие от того, что стал героем для англичан, но он видел, как разносят индусов из жерла пушек, слышал кровожадные призывы англичан к мести, его противоречивые чувства об английском господстве опять охватили его. Как любопытно, что Лиза тоже была втянута в аналогичную борьбу, но в Америке, на расстоянии полсвета от Индии. И уж во всяком случае, американское рабство было более мерзким явлением, чем то, что творили британцы в Индии.

— Я завтра же еду в Йоркшир и повидаю Макдафа, — объявил он о своем решении. — Я выжму из него правду. В любом случае я вытащу тебя отсюда. Знаю, что ты прошла через адские испытания, но скоро все это закончится, и мы опять будем вместе.

— Но твоя жена…

— Не беспокойся о Сибил.

— Любишь ли ты ее? — в вопросе прозвучала полная безнадежность.

Адам не был уверен в своих чувствах к жене, хотя он полагал, что она поступила чертовски порядочно при сложившихся обстоятельствах и рассказала ему о несчастье Лизы. И, конечно, был Генри. Но в данный момент Лиза нуждалась в его полной и безграничной поддержке.

— Я люблю тебя, — ответил он. — Кроме тебя у меня никогда не существовало никого другого, и никогда не будет.

Впервые за многие недели она улыбнулась.

— Мой настоящий верный рыцарь, — прошептала она.

— Время истекло! — рявкнула матрона.


— Ты собрался в Йоркшир? — воскликнула Сибил часом позже. Адам только что возвратился в Понтефракт Хауз. — Но почему?

— Есть основания предполагать, что основной свидетель против Лизы выступил со лжесвидетельством. Я собираюсь добиться от него правды.

Он начал подниматься по большой лестнице через две ступеньки. Сибил смотрела ему вслед, в ней закипал гнев. Она же в конце концов не для того рассказала ему о Лизе, чтобы он спасал ей жизнь! Его первый день возвращения из Индии, и он отсутствовал почти все время. Было совершенно очевидно, что Лиза его интересовала гораздо больше, чем она. Она надела самое эффектное платье, — черный бархатный наряд с большим вырезом, — а он даже и не взглянул на него, ворвался в дом и опрометью бросился вверх по лестнице.

Она подождала, пока мистер Ридли уйдет на половину слуг, потом стала подниматься по лестнице, где по стенам висели родовые портреты и шедевры живописи, которые де Веры собрали в течение минувшего столетия. Сибил не относилась к числу корыстных женщин, но получала удовольствие при мысли о богатстве, пришедшем к ней с замужеством, и сделала все, чтобы превратить Понтефракт Хауз в великолепную резиденцию. Но Адам не обратил на это внимания. Единственное, что он сказал ей утром, это что ему понравились слесарно-водопроводные работы внутри здания. Ванные! Она хотела любви, а получала комплименты за улучшенные патентованные туалеты фирмы Томаса Тиркилла и за души, являвшие новым изобретением девятнадцатого столетия.

Поднявшись на лестницу, она вошла в зал. В высших классах общества было обычным явлением, когда у мужа с женой отдельные спальни. Она надеялась, что он придет к ней в предыдущую ночь, но когда он возвратился из Букингемского дворца, то сказал ей, что у него разболелась голова, и, пройдя в свою спальню, закрылся в ней. И это после годового отсутствия!

Подойдя к его спальне, она вошла туда не постучавшись. Адам был уже в халате и направлялся в душ.

— Как ты можешь так относиться ко мне? — спокойно спросила Сибил, притворяя дверь. — Как ты можешь унижать меня еще больше, путаясь опять с этой ужасной женщиной?

— Я не «путаюсь с ней». Я стараюсь спасти жизнь невиновной женщины.

— Откуда тебе известно, что она невиновна? Ее осудили английские присяжные заседатели. К тому же, ты мог бы уделить и мне некоторое внимание. Ты отсутствовал целый год, и в первый же день после возвращения домой я практически тебя не видела. И вчера ночью я очень хотела, чтобы ты пришел в мою спальню, но ты умчался в Букингемский дворец и возвратился домой с головной болью! Адам, думаю, что я заслуживаю другого отношения.

— Прости, Сибил, очень сожалею. Просто новости о Лизе очень сильно меня потрясли…

— Эта женщина! — Сибил сжала свои кулачки. — Мне казалось, я уже все выслушала, что можно было о ней услышать. А теперь она опять появилась в моей жизни, и опять разрушает мою семейную жизнь.

— Ничто не разрушается.

— Адам, давай постараемся не притворяться! Неужели ты думаешь, что я не знаю, чего ты хочешь? Ты хочешь сохранить ее, чтобы опять сожительствовать с ней. Пойми, это уязвляет гордость твоей жены, матери твоего ребенка! Это нечестно! Я действительно любила тебя, но ты все так осложняешь!

— Сибил, прости, если считаешь, что я несправедлив. И я понимаю, что ты испытывала неловкость, потому что моя связь с Лизой стала известной в обществе. Но пойми, я должен сделать все возможное, чтобы спасти Лизу…

— О, я ненавижу ее имя! — выкрикнула она. — Эта порочная женщина, эта сучка… известно ли тебе, что ее сестра сказала о ней для прессы?

— Единственное, что я знаю, это то, что миссис Белладон выдала ее английскому представителю в Вашингтоне. А это низкий поступок по отношению к своей плоти и крови.

— У нее были на то веские основания. В конце концов, она действительно убила своего отца.

— Это ложь! — закричал Адам. — И я докажу, что это ложь!

— Известно ли тебе, что сказала ее сестра? Что она содержала в любовниках одного из черномазых рабов! И за эту женщину ты собираешься бороться?

Выражение бешенства промелькнуло на его лице.

— Никогда больше не произноси это слово в моем присутствии, — глухо сказал он.

— Какое слово? — выдохнула она.

— Черномазый. Я ненавижу это слово.

— Не понимаю тебя, — огрызнулась она. — Но я скажу тебе одно, Адам Торн: ты разрушаешь нашу семью и превращаешь меня, женщину, которая любит тебя, в женщину, которая будет тебя ненавидеть! — Она подошла к двери и взялась за ручку. — Сегодня я закрою на ключ дверь в свою спальню.

Она вышла в зал, хлопнув за собой дверью. Оставшись один, Адам упал на кровать и закрыл лицо руками. Он знал, что вел себя как скотина, но он знал, что беспокойство за Лизу вконец истрепало его нервы. Что если ему не удастся поколебать версию Стрингера Макдафа? У него меньше двух недель, и с каждой проходящей минутой виселица над головой Лизы вырисовывалась все отчетливее.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— Мой сын стал героем! Выдающимся героем! Адам, сын мой, я горжусь тобой. Давай выпьем за твое возвращение в усадьбу Торна.

Персивал Торн, не брившийся, как видно, уже несколько дней, помахал Адаму от стола грязной кухни и чуть не свалился на лавку. Адам, не видевший отца целый год, поразился тому, как он опустился. Сэр Персивал крепко выпивал все время на его памяти, но теперь он понял, что отец просто превратился в пьяницу. Он наблюдал, как отец трясущимися руками вынимал пробку из бутылки виски и наливал три стакана. Потом Адам взглянул на Джетро, слугу с поседевшей бородой, служившего отцу еще с детских лет Адама.

— Я читал в газетах, как ты замаскировался под индуса, — вставил Джетро с сильным Йоркским акцентом. — Очень умно придумано, Адам. Мы все гордимся тобой.

— Мой сын убил этого проклятого язычника, Нана Са… — Сэр Персивал рыгнул. — Нана Саиба. Иди сюда, Адам. Давай выпьем. И ты тоже, Джетро.

Старый слуга подложил полено в огромную каменную печь, потом подошел вслед за Адамом к столу и взял стакан.

— Лорд Понте-фра-фт, — сэра Персивала охватила икота, когда сын усаживался напротив него. — Лорд имения… да какого, а? Ну и ну, жизнь забавная штука. Де Веры… такие надменные… всегда относились ко мне как к последней дряни, а теперь… смеется последний… последний…

Его глаза закрылись и он медленно уткнулся в стол.

— Сейчас всего десять минут одиннадцатого утра, — с тревогой заметил Адам. — Во сколько же он начал пить?

— Начал? — переспросил Джетро. — Он и не бросал. Хозяин сильно втянулся в это, парень. Если реально посмотреть на факты, сэр Персивал может не протянуть эту зиму.

— А ему нет еще и пятидесяти, — покачал головой Адам. — Какая жалость. Какая потеря. Ну, что же, давай уложим его в кровать, Джетро.

— Не так-то часто он вылезает из кровати, парень. Он сделал это только ради тебя.

Адам поднял своего отца и отнес его вверх по лестнице в спальню, которая не только оказалась грязной, как он и предполагал, с заставленным пустыми бутылками полом, но там было также и холодно. На улице шел снег, и дом Торнов весь промерз. Адам вспомнил бесчисленное число ночей, когда он дрожал от холода еще ребенком. Он наклонился и поцеловал отца в лоб. Несмотря на все слабости и недостатки Персивала, Адам любил его. И он знал, что Джетро прав: отцу недолго оставаться в этом холодном мире.


— Джетро, показывались ли здесь какие-нибудь американцы в течение последнего года? — спросил Адам через пять минут, когда возвратился на кухню.

— Американцы? — переспросил старик, как будто Адам спросил о неграх из Южной Африки. — Нет, парень. Зачем американцу в здравом уме приезжать в Йоркшир… — Он нахмурился и посидел в нерешительности. — Подожди. Был один американец.