Фред Стюарт - Блеск и будни

— Знаю, — прошептала она. — Я чувствую себя такой слабой и нехорошей, и все же… — Она со слезами на глазах взглянула на него. — И все же я люблю тебя больше жизни. Если бы не ты, они бы меня повесили. Но все-таки, твоя тетка права.

Он тоже сел, поцеловав ее в плечо.

— Она права в отношении всех других, но не нас, моя милая. У нас особый случай. Для меня ты жена, и мне наплевать, что скажут другие люди.

— Но ты не можешь сделать это…

— Хотя бы ты не учи меня, как жить. Во всяком случае, я все хорошенько обдумал, и думаю, что нашел ответ. Самое лучшее, если ты и Аманда уедете из Лондона. В Шотландии у меня есть вилла. Она расположена на берегу Ирландского моря, немного к югу от Эр. Сегодня я навел справки у своего лондонского агента, дом меблирован и в настоящее время не занят. Он сказал, что из него открывается прекрасный вид на море. Почему бы тебе с Амандой и миссис Паркер не поехать туда, а я смогу приезжать туда к вам… проводить с вами половину своего времени, а, может быть, и больше. Мы можем взять другие имена и выдавать себя за супругов. Но, боюсь, что какую-то часть своего времени мне придется проводить с Сибил, чтобы соблюдать приличия. Ну и, конечно, мне нельзя забывать о своем сыне. Что ты скажешь на это?

— Двойная жизнь, — задумчиво произнесла она.

— Как говорится, половина ломтя…

— Ах, Адам, не говори избитыми фразами. Это чрезвычайно важное решение. — Она выбралась из кровати и набросила на себя пеньюар. — Плантация «Эльвира» в Виргинии по-прежнему принадлежит мне…

— Ты не можешь возвращаться туда. Мы это обсуждали. Это слишком опасно.

— Ты прав, но… — Она некоторое время раздумывала. Потом ее лицо прояснилось. — На этот раз меня ничто не сможет остановить, я освобожу всех своих рабов. Ах, Адам, может быть, все и обернется к лучшему. Я поручу Билли Деври освободить всех зависящих от меня людей. Это может оказаться самым сильным ударом по сенатору Уитни и его банде кровожадных рабовладельцев. — Она улыбнулась, юркнув опять в кровать. — Давай поступим так. Мы все равно будем вместе. — Она прижалась к нему. — И, конечно, мой любимый Адам, я стану как бы твоей полуженой.

— Мое сердце целиком принадлежит тебе, — поцеловал он ее. — И это самое главное.

— И, может быть, когда-нибудь…

— Может быть, нам повезет и Сибил умрет.

— Ах, Адам, не говори таких вещей.

— Почему бы и нет? — На мгновение его лицо стало походить на лицо убийцы. — А тем временем, — продолжал он, — мне надо кое-что обсудить с Сибил. Она уехала в Понтефракт Холл — не знаю зачем. Хотя думаю, что она что-то затеяла. Как бы там ни было, завтра с утра я отправлюсь туда же.

На железнодорожной станции в Йорке Адама встретил главный конюх Альберт, который повез его в Понтефракт Холл, находящийся на расстоянии двухчасовой езды от станции. Выдался холодный ветреный день, но Адам испытывал теплое чувство от того, что приближался к родовому гнезду. «Как много всего произошло с тех пор, как я впервые увидел тетю Сидонию», — думал он. Огромный, раскинувшийся во все стороны дом продолжал волновать его воображение. Он все еще не свыкся с тем, что этот прекрасный дом действительно принадлежит ему.

Мистер Хоукинс, дворецкий, и шесть слуг выстроились шеренгой у парадного подъезда, как это было заведено, когда в поместье приезжал сам лорд. Когда Адам вышел из кареты, мистер Хоукинс приветствовал его:

— Добро пожаловать домой, милорд.

— Спасибо, мистер Хоукинс. Будьте любезны, скажите леди Понтефракт, что я хотел бы немедленно увидеть ее в библиотеке.

Он вошел в дом, снял плащ и шляпу и передал все это слуге. Потом зашагал, как подумал молодой слуга, «сердитыми скачками» через прихожую, цокая каблуками по мраморному полу, по направлению к обитой панелями библиотеке в глубине дома. Там он встал возле окна, глядя на улицу, нетерпеливо поджидая прихода жены. Она вошла в комнату в зеленом бархатном костюме для верховой езды, с изящной черной шляпкой на голове, зажав хлыст под мышкой.

— Ты хотел видеть меня? — спросила она холодно.

Он повернулся к ней.

— Дьявольщина, именно так, — отозвался он.

— Не вижу причин, по которым ты можешь разговаривать со мной, как скотник с фермы.

— Может быть, я и есть обычный скотник с фермы, но, по крайней мере, честный человек. К сожалению, не могу того же сказать о тебе, Сибил.

— О чем ты?

— На днях я несколько часов просматривал отчеты о финансовых делах поместья с мистером Лоуери, своим лондонским агентом. Он сообщил, что незадолго до моего возвращения из Индии ты сняла со счета семьдесят тысяч фунтов. Могу ли я спросить, почему ты сняла столь колоссальную сумму денег и куда ты их потратила?

Сибил занервничала.

— Отделка Понтефракт Хауза обошлась очень дорого. Будто ты не знаешь, что дешевых водопроводчиков и столяров не бывает.

— Лжешь! Мистер Лоуери показал мне квитанции, по которым он сам оплачивал работы. А теперь, изволь мне сказать правду, черт подери!

— Не кричи на меня! Услышат слуги.

— Пусть слышат. Мне все равно. Хочу слышать правду, Сибил.

— У меня… были некоторые долги.

— Что за долги? Семьдесят тысяч фунтов — это больше, чем многие зарабатывают за всю жизнь.

Она отвернулась.

— Не груби мне.

Он быстро подошел к ней, схватил за руку, повернул к себе.

— Какие долги? — повторил он, четко произнося каждый слог.

— Какое тебе до всего этого дело? — воскликнула она, ударившись в слезы. — Ты меня не любишь. Ты заботишься только об этой женщине… Лизе… Стоит ли злиться, если я наделала некоторые долги?

— Какое отношение имеет к этому Лиза?

— Самое непосредственное, — сердито проговорила Сибил, сбрасывая его руку. — Почему, ты думаешь, я связалась с Эдгаром, когда ты уехал в Индию? Потому, что ты причинил мне такую мучительную боль и я поняла — ты не любишь меня.

— Эдгар? — негромко повторил он. — Кто такой Эдгар?

— Эдгар Масгрейв. Я знаю его всю жизнь, и он мне очень нравился до того момента… ну, пока я не узнала, что он за подлец.

Адам казался озадаченным.

— Ты хочешь сказать, что у тебя с этим… этим Эдгаром была любовная связь?

— Уверена, что ты не станешь читать проповедь на тему о супружеской верности?

— Но какое все это имеет отношение к семидесяти тысячам фунтов стерлингов?

— Он шантажирует меня, — выпалила она. — Он угрожал рассказать об этом всем в Лондоне. У Эдгара нет денег, но у него хорошие связи. Он мог бы погубить тебя и меня… и, что самое главное… Генри. Поэтому я откупилась от него.

— Заплатила семьдесят тысяч фунтов?

— Семьдесят тысяч фунтов. Разумеется, я не хотела делать этого, но ты возвращался на родину как большой герой, а вокруг миссис Кавана поднялся такой шум… — Она пожала плечами. — Я заплатила ему, чтобы он заткнулся. Не буду говорить, что в этом деле я незапятнанна — отнюдь нет. Но прежде чем ты меня в чем-либо обвинишь, Адам, подумай о причине, по которой я его подпустила к себе. А причина — в твоей бесценной Лизе. На прошлой неделе — и я все еще не понимаю, почему одно слово может так тебя взбесить — я сказала, что начинаю ненавидеть тебя. Я не хочу тебя ненавидеть, Адам. Я хочу любить тебя. Но в душе — твоя жена Лиза Кавана, и не пытайся отрицать это. В каком же я оказалась положении? Я завела любовную связь с Эдгаром. По крайней мере, он уделял мне внимание.

Адам долго смотрел в ее зеленые глаза. Потом сказал:

— По крайней мере, наконец-то, мы честны друг с другом.

— Да, по крайней мере. Ни один из нас не оказался образцом совершенства, не так ли?

— Нам далеко до этого. Но в каком-то смысле, я даже рад, что все так получилось. — Он помолчал в нерешительности. — Сибил, я не стану винить тебя. Как ты сама сказала, не мне читать кому-либо проповеди. Но ты честно все рассказала мне. Думаю, что настало время и мне не кривить перед тобой душой. Даже если бы мы без конца молились за сохранение нашей семьи, то все равно, думаю, ты должна была бы узнать нашу семейную тайну. Подожди меня здесь. Я вернусь через пять минут.

Он вышел из комнаты, оставив Сибил в полном замешательстве. Когда он возвратился, у него в руках была шкатулка, разрисованная на индийский манер. Он открыл ее и, вынув оттуда миниатюрный портрет Камала Шах, подал ей. Сибил взглянула.

— Очень мила, — сказала она. — Кто это такая?

— Моя прабабушка.

Сибил уставилась на него.

— Именно она, — подтвердил Адам. — Великий лорд Понтефракт, герой Каунпура, убийца Нана Саиба — не чистокровный. Я — чи-чи — так в Индии называют полукровок.

— Вот, значит, почему ты так взбеленился, когда я сказала «черномазый», — прошептала она.

— Да.

— Тебя это очень беспокоит?

— Беспокоило. Но теперь я начинаю думать, что для меня это не очень важно. Однако ты моя жена и мать моего сына. Думаю, необходимо, чтобы ты знала об этом, потому что в один прекрасный день нам надо будет сказать Генри, что в его жилах течет и индийская кровь. Надеюсь лишь на то, что его это тоже не станет беспокоить. Но в данный момент, мне кажется, важно другое — беспокоит ли это тебя?

Она возвратила ему миниатюру, сознавая, что у нее появилось новое оружие.

— А как с миссис Кавана? — спросила она.

— Но ты не ответила на мой вопрос.

— А ты не ответил на мой. Я поднимаюсь в свою спальню.

Она многозначительно улыбнулась и вышла из комнаты.

Через час Адам постучал в дверь спальни Сибил.

— Войдите.

Он открыл дверь. Сибил оборудовала для себя удивительно женственную спальню. Стены и занавеси были бледно-лилового цвета с белым, стояла большая кровать на четырех стойках в польском стиле с целым шатром шелковых бледно-лиловых складок над ней. Сибил сидела у своего туалетного столика, надевая на пальцы золотые кольца. Она переоделась в бледно-голубое платье для чая, что придавало ей мягкую прелесть. Она обернулась, чтобы взглянуть на мужа.

— Разреши объявить перемирие? — спросил он, закрывая дверь. Он прошелся по комнате и остановился возле нее. — Ты права. Я разрушил нашу семью из-за Лизы, был несправедлив к тебе. А теперь оказывается, что ты была неверна мне. Но мы же цивилизованные люди. Не верю, что нам не удастся найти какое-нибудь решение, которое в разумной степени удовлетворит нас всех.

— Нас «всех»? — повторила она. — Это звучит так, будто в это число включена и миссис Кавана.

— Сибил, я отправляю Лизу и Аманду в Шотландию. Они будут вдали от Лондона, прекратятся сплетни и скандалы. Клянусь, что приложу все силы, чтобы сделать тебя счастливой. Клянусь, что стану для Генри лучшим отцом в Англии. Я счастлив и горд, что являюсь его отцом, и обязан так многим тебе за то, что ты подарила его мне. Прошу лишь одного — возможности проводить с Лизой несколько дней в месяц…

— Нет!

— Пожалуйста, будь благоразумна. Аманда — моя дочь. Хорошо, я поступил неправильно, что влюбился в Лизу. Я поступил неправильно, что стал отцом Аманды. Но это же случилось! Теперь ничего не изменишь. Видит Бог, так случается часто, так бывало раньше и так будет впредь. Не понимаю, почему мы не можем приспособиться к этой ситуации.

— Говоря другими словами, ты хочешь иметь две семьи?

— Думаю… да.

Она повернулась к зеркалу, глядя на свое отражение. На глаза у нее навернулись слезы. Он положил руку на ее плечо и слегка погладил.

— Пожалуйста, — прошептал он, — если правда, что ты меня любишь, то и я полюблю тебя. В каком-то смысле ко мне уже пришла эта любовь, потому что ты подарила мне Генри.

Она медленно подняла свою ладонь и накрыла ею его руку.

— О, Адам, — сказала она, — единственное, чего мне действительно хочется от тебя, это чтобы ты любил меня. Если только это станет возможным.

Он опустил руки, просунул их ей под мышки и поднял ее. Потом обнял и, прижав к своему сильному, мускулистому телу, страстно поцеловал.

— А как, — прошептал он, — относительно моей индийской крови?

Она слегка улыбнулась.

— Мне всегда ужасно нравились специи.

Он поднял ее на руки и отнес на кровать.

— Йи-вау! Война! Йи-вау!

Восемнадцатилетний Зах Карр мчался галопом по обсаженной деревьями въездной дороге плантации «Феарвью», размахивая шляпой и завывая подобно привидению с погоста. Шарлотта Уитни, заслышав шум, поторопилась выйти на белую веранду.