Она подошла к кровати и прижала к себе его голову.

— Ты должен отказаться от меня, — прошептала она. — Не имеет значения, твой ли сын Генри или нет. Знаю, что ты любишь его как сына, важно подумать о его будущем. Тебе надо вернуться домой, Адам.

— Мой дом здесь.

— Неправда. Ты не просто Адам Торн. Ты маркиз Понтефракт, национальный герой и отец будущего маркиза…

— Кто бы им ни стал.

— Твой дом в Понтефракт Холле и Понтефракт Хаузе. Неужели ты не понимаешь, что мое сердце разрывается, когда я говорю это, дорогой мой? Неужели ты не сознаешь, что у меня в жизни ничего не было дороже тебя? Но наступает время, когда мы должны признать, что существуют вещи поважнее нас. Мы должны смириться с тем фактом, что у нас с тобой нет будущего. Ты должен отказаться от меня во имя будущего своих сыновей.

Он смотрел на нее. По его щекам текли слезы.

— Но что станет с тобой и Амандой? — спросил он.

— Я устрою так, что ты изредка будешь видеть Аманду. Что же касается меня, мой сладкий Адам, даже одно прощание с тобой может меня убить. Поэтому я не стану делать этого дважды.

— Ты хочешь сказать, что мы больше никогда друг друга не увидим? Мы были неразрывны с детских лет!

— Будет лучше, если мы сделаем так. Иначе мы опять окажемся в таком же положении, в котором находимся сейчас: в состоянии двоеженства, которое погубит нас.

— Нет! — вскричал Адам. — Я разведусь с Сибил…

— Ты знаешь, что развод исключается. Даже если его можно было бы устроить, а это практически невозможно, ты погубишь будущее своих детей. Они не переживут скандала.

Он закрыл глаза. Долго молчал. Потом опять посмотрел на нее.

— Когда? — прошептал он.

— Мы ничего не скажем Аманде и миссис Паркер. Сделаем вид, что все идет, как прежде. Ты пробудешь здесь неделю, как обычно. А потом, моя сладкая любовь, ты от меня уедешь навсегда.

Некоторое время он пристально смотрел на нее. Потом взял ее руки и поднес к своим губам.

— В эту неделю мы вместим целую вечность счастья, — прошептал он. — Вечность. Клянусь тебе в этом.

* * *

Открытый экипаж остановился у парадного подъезда особняка на плантации «Феарвью». Из него вылез Пинеас, а кучер достал его саквояж из багажного отделения. Сенатор поднялся на парадную веранду дома, где его встретила и поцеловала Элли Мэй.

— Добро пожаловать домой, дорогой, — приветствовала она его. — Наверное, на улицах Ричмонда веселятся и танцуют?

— Ну, я бы не сказал. Конечно, в связи с большой победой настроение восторженное. Но если хочешь знать мое мнение, мы не воспользовались плодами этой победы.

Элли Мэй, удивленно глядя на мужа, пошла вслед за ним. В большом зале с портретов, висевших на стенах, на них смотрели представители пяти поколений рабовладельцев Уитни, излучая счастливое спокойствие роскошной жизни, протекавшей здесь до этой войны.

— Как не воспользовались? — спросила Элли Мэй. — Почему так?

— Репутация Линкольна равна нулю, а репутация этого старого пустозвона генерала Скотта — нулю с минусом десять. Газеты северян подняли вой по поводу поражения федеральных войск у Булл Рана — они даже утверждают, что генерал Макдауэлл напился во время сражения. Как бы там ни было, его прогнали. Линкольн назначил нового генерала, молодого человека по фамилии Макклеллан. Но дело-то в том, что, когда янки обратились в бегство, мы должны были бы двинуться в Вашингтон и вздернуть на уличном столбе Эйба Линкольна. Но мы этого не сделали. Мы вообще ничего не сделали, проклятье! Боюсь, что это может стоить нам всего исхода войны.

— Папа! — воскликнула Шарлотта, которая торопливо сбегала по изящной винтовой лестнице. — Нет ли каких новостей о Клейтоне?

— Он пришел в сознание, — ответил Пинеас. — Я получил донесение с плантации «Эльвира». Доктора заверяют, что он поправится. Конечно, он останется калекой, но он выжил.

— Могу ли я проведать его? — спросила она, бросаясь к отцу и обнимая его. — Ох, как я тоскую по нему!

— Ну, надо дать ему некоторое время, чтобы окрепнуть. Он перенес страшнейшие муки. Но, возможно, через неделю ты сможешь к нему съездить. Встреча с тобой подбодрит его.

— Какие замечательные вести! У меня просто не хватает сил на ожидание!

— А теперь займись своими делами. Мне надо поговорить с твоей матерью. Элли Мэй, пройдем в мой кабинет. — Он прошел через зал и вошел в дверь под винтовой лестницей. — В Ричмонде царит полная неразбериха, — начал он, когда Элли Мэй вошла вслед за ним и притворила дверь. — Джефф Дэвис хороший человек, но боюсь, что дело ему не по плечу. В нем нет достаточной гибкости.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Он проникается убеждением, что время играет на нас, что нам надо лишь не пускать янки в Виргинию и ждать. Впрочем, он понимает, что мы должны добиться признания со стороны Англии и Франции и, как ты знаешь, мы направили сенаторов Мейсона и Слиделла на британском почтовом пароходе в Англию, чтобы добиться признания.

— С ними что-нибудь случилось?

— Да. Командующий федеральным военно-морским флотом остановил английский почтовый пароход «Трент» и снял с борта Слиделла и Мейсона, которые в настоящее время содержатся в тюрьме Бостона. Слава Богу, миссис Слиделл удалось спрятать отправленные нами документы в подкладке своей юбки, но ее муж все еще остается в тюрьме. Английский представитель лорд Лайнс возмущен. Так же, как и Джефф Дэвис. И он уполномочил меня отправиться туда вместо них. В следующую субботу я отплываю на английском корабле из Нового Орлеана…

— Но блокада? Как тебе удастся проникнуть через нее?

— Так же, как это делают все другие — как-нибудь незаметно проскользнем. Во всяком случае, имея в Англии связи, в частности Гораса Белладона, думаю, что мне удастся выполнить эту задачу. Разумеется, если я попаду в Англию. Английские производители текстиля крайне нуждаются в нашем хлопке, и у нас имеются основания верить, что лорд Пальмерстон и большая часть господствующего класса симпатизируют нам. Поэтому молись за меня, Элли Мэй. Твои молитвы помогут мне.

Она выразила удивление:

— Но разве я не еду с тобой?

— Конечно, нет. Это слишком опасно.

— Ах, дорогой мой, — вздохнула она. — А я-то так надеялась сделать некоторые покупки в Лондоне.

Ее муж фыркнул.

— Покупки? Разрази меня гром, мадам, но сейчас же идет война! Будет сколько угодно времени на покупки, когда мы победим… — Он покачал головой.

— Что? О чем ты задумался, Пинеас? — На ее лице отразился испуг.

— Ну, тревожиться не стоит…

— Но я хочу услышать даже о самом неприятном.

— Если мы не победим, Элли Мэй, то не сможем позволить себе делать покупки в течение долгого, очень долгого времени.


Звали его Роско, он работал надсмотрщиком на плантации «Эльвира», ростом был шесть футов два дюйма, обладал бычьей силой и с ума сходил по Дулси. И когда черный гигант обрабатывал ее в постели в домике за основным зданием, в котором теперь развернули госпиталь Конфедерации, его мысли были далеки от войны, от заброшенных табачных плантаций, где он кое-как работал с семью мужчинами, оставшимися на усадьбе «Эльвира». Не думал он и о довольно сомнительной репутации Дулси. Он сосредоточился на одном: когда кончит. Когда это случилось, он взвизгнул.

— Роско, тихо, — шепнула Дулси. — Ты хочешь, чтобы услышала тетушка Лида? Если она тебя тут застанет… Она здорово отхлещет нас.

— Дулси, ягодка, почему бы тебе не пойти за меня? Тогда нам не надо будет прятаться.

— Пока что я не хочу выходить ни за кого, — ответила она, вставая с развороченной кровати и подходя к тазу, чтобы обтереться губкой. Опять стояла знойная ночь в это нескончаемо жаркое лето. — Может быть, когда закончится война, мы сможем поговорить о свадьбе. Может быть, когда станем свободными.

— Ха, свободными. Непохоже, чтобы кто-нибудь в здешних местах освободился. Я бы не стал полагаться на то, что придут янки и заявят: «Эй, Роско, ты свободен. Эй, Дулси, ты свободна».

Он растянулся на кровати и посмотрел в окно над своей головой, на полную луну. Над его вспотевшей грудью жужжали насекомые.

— Ага. Ну, я-то была свободна, пока сенатор Уитни не возвратил меня сюда насильно.

— Да, свободной и дорогой. Я слышал, чем ты занималась в Йорктауне, в доме терпимости мисс Роуз, слышал я и о том, сколько ты брала за услуги.

— Не шуми, Роско, а то я начну брать плату и с тебя. Да и вообще, я слишком хороша для тебя. Возможно, и надо брать с тебя.

Он ухмыльнулся.

— Тебе нравится это занятие, ты сама знаешь об этом.

— Имеются и другие не хуже тебя. Например, капитан Карр.

— Он-то? Белый парень, который остался без ноги?

— Угу. Впрочем, он не потерял свои рога. Когда я захожу в его комнату, то он смотрит так, как будто может боднуть. А когда я его мою губкой в ванной… — Она захихикала.

— Что же смешного?

— У него член стоит, как палка. И он этого так стыдится. Он краснеет, как мак, начинает давиться и отдуваться, так что кажется, что вот-вот лопнет. И хочу сказать тебе Роско: я скоро позволю ему удовлетворить свое желание. И это будет моя месть.

— Месть за что?

— Ты знаешь, что его тесть — один из самых мерзких рабовладельцев Юга. Я слышала разговоры о том, что он сек своих рабов до полусмерти. И был юноша Такер, говорят, он посадил его в бочку с забитыми в нее гвоздями, так что их острия торчали внутри, и столкнул эту бочку с холма. Ну, пора уже этому могучему Уитни насыпать немного за шиворот. Пора уже, чтобы мы, цветные, начали сопротивляться.

Роско сел.

— Что же ты собираешься сделать? — спросил он.

— Ты скоро узнаешь об этом.


Лизе не верилось, что в утро, когда она окончательно теряла свою любовь, может выдаться такая прелестная погода. Ожидали шторм или, по меньшей мере, моросящий дождичек, а выдался великолепный день: на небе ни облачка, в солнечных лучах сверкало море, на голубовато-зеленом шелке воды переливались блики.

— Папа, тебе обязательно надо уезжать? — спросила Аманда, обнимая его.

— Да, дорогая, надо ехать.

— Но ты приедешь в следующем месяце и не забудешь привезти мне что-нибудь еще?

— Да, не забуду.

Он стоял перед фасадом коттеджа. Лиза застыла на пороге, провожая его взглядом. Ангус взбирался на козлы кареты, готовясь отвезти его на железнодорожную станцию в Эр. Все выглядело так привычно, так буднично, как у других. И все же Лиза не могла не думать о своем: «Я его больше никогда не увижу. Обожаемого мною человека. Никогда. Неужели такое возможно?»

— Знаешь, чего я особенно хочу? — спросила Аманда.

— Чего же?

— Котенка. Ты мне привезешь котенка, папа? Если можно, беленького. Правда, мне очень хочется беленького котенка.

— Значит, ты получишь его, дорогая моя. А теперь поцелуй меня и иди к миссис Паркер.

Адам подхватил дочку, прижал к себе. Она обвила его шею руками.

— О, папочка, ты самый хороший во всем свете! — воскликнула она. — Как бы я хотела, чтобы ты никогда от нас не уезжал.

— Да, и мне этого хотелось бы, дорогая.

Он поцеловал ее.

— Почему ты плачешь? — спросила Аманда.

Он заставил себя улыбнуться.

— Мне просто что-то попало в глаз. Ну, а теперь бегом домой. Мне надо… поговорить с мамой.

— Ладно. До свидания, папа.

Он опять поставил ее на дорожку из кирпича, обсаженную розовыми и белыми цветами, и она помчалась в дом, задела платье матери и скрылась в комнатах. Лиза прикрыла дверь, затем подошла к Адаму. Он взял ее за руки.

— Как мы будем прощаться? — шепнул он.

— Не знаю.

— Будешь писать мне?

— Да, конечно, на адрес мистера Лоуери в Лондоне.

— Куда ты поедешь?

— Не знаю. Возможно, проведать сестру, попытаюсь помириться с ней. Но пока что ни на что определенное не решилась. Должна… Ну, привыкнуть…

Она пыталась сдержать слезы, но у нее это не получилось. Вдруг она оказалась в его объятиях.

— О, Адам! — зарыдала она. — Мы правильно поступаем, не так ли?

— Ты знаешь, что я думаю об этом. Ты знаешь, что отсылаешь меня от единственного, что мне дорого в этом мире: от себя.

— Это неправда. Нельзя забывать о детях…

— Ах, знаю. Дети. Моя так называемая политическая карьера. Мое положение в обществе. Маркиз Понтефракт. Все — помпезность и показуха. Но главное-то в том, что я люблю тебя, и что мне все это без тебя? Чего стоит жизнь без любви?