Фред Стюарт - Блеск и будни

Подышав холодным ночным воздухом, он возвратился в общагу и попытался уснуть.

Это случилось на следующее утро в десять тридцать. Адам сметал хлопковый пух в углу цеха, где стояли двадцать огромных механических ткацких станков, когда услышал разгневанные вопли главного надзирателя Клиффа Буртона. Адам обернулся и увидел, как Буртон колотит кожаной плетью юного Лэрри, сироту из Уайтчепеля. Мальчик взвыл от боли. Отбросив в сторону метлу, Адам побежал по каменному проходу между двумя огромными станками со снующими челноками. Большинство детей прекратили работу и молча с ужасом следили за избиением. Адам подбежал к Буртону и схватился за плеть.

— Бей своего возраста и веса! — выкрикнул он, вырвав плеть и огрев ею по голове Буртона. Дети начали кричать, возбужденные тем, что кто-то поднял руку на ненавистного надзирателя. Буртон был здоровым бородатым мужиком. Хотя он еще не совсем протрезвел, он был готов к схватке. Он прыгнул на Адама, схватил его за пояс и бросил навзничь на каменный пол. Адам с Буртоном, сцепившись, начали крутиться на полу под улюлюканье детей. Буртон изловчился и хлопнул своим кулаком, похожим на кувалду, по носу Адама. Из носа брызнула кровь. Но Адам саданул надзирателя в живот так сильно, что тот взвыл от боли и выпустил Адама, который с трудом поднялся на ноги и рукавом вытер кровь.

Буртон тоже вскочил на ноги и двое мужчин стали петухами ходить вокруг друг друга, а механические станки продолжали гудеть и крутиться, челноки летать взад и вперед между нитями. Вдруг Буртон сделал бросок на Адама, в буквальном смысле прыгнув на него. Адам ловко отскочил в сторону, и Буртон угодил на один из станков — его левая рука застряла в вертикальном передаточном ремне. Буртона потащило вверх, к железному потолку. Надзиратель заревел от ужаса, лихорадочно стараясь высвободиться из приводного ремня, который крутился от большого металлического махового колеса у потолка. Маховое колесо, насаженное на стальной стержень, протянувшийся через всю длину цеха, вращался со скоростью 120 оборотов в минуту, приводя в движение все двадцать ткацких станков. Буртона резко стукнуло о потолок, и он полетел вниз на лес колес, шестеренок и челноков механического станка, где его мгновенно искромсало насмерть.

Ликующие дети окружили Адама, обнимали его и восхищенно постукивали по нему своими кулачками.

Адам опять превратился в героя, на этот раз в глазах совершенно неожиданной аудитории.

— В свете ваших многочисленных благотворительных даров в прошлом, — говорила леди Гвендолин Деспард за чаем с Горасом и Леттис Белладонами в обитой панелями библиотеке их дома, — мы надеемся уговорить вас сделать щедрое пожертвование Манчестерскому обществу сохранения и записи птичьего пения.

Горас, который каждый год толстел в поясе на дюйм, казался озадаченным.

— Простите меня, леди Гвендолин, но я вас не совсем понимаю. Как можно сохранять и записывать пение птиц?

— Удивительно предприимчивый молодой человек, некто мистер Уиппл, разработал метод записи на бумаге пения различных птиц. Мы надеемся, что при должном финансировании сможем распространить соответствующие брошюры по школам всей Англии. В то время как всего несколько поколений назад рядовой английский ребенок рос в сельской местности, то ныне он, скорее всего, живет в городе и, таким образом, совершенно отрезан от живой природы. Наше общество надеется поправить это, привнеся в школы записи пения птиц.

В комнату вошел мистер Клайд, дворецкий Белладонов, и подошел к креслу Гораса.

— Простите меня, сэр, — шепнул он. — Пришел мистер Гриви и желает вас видеть. Говорит, что дело срочное.

Горас нахмурился.

— Пардон, леди Гвендолин. Я сейчас вернусь.

Он вышел из библиотеки и направился в прихожую, где висела огромная картина художника Лендсира, изображавшая собак с грустными глазами.

— Что такое, Гриви? — проворчал Горас, входя в зал.

— Сэр, в Мэндевиле произошел несчастный случай. Главный надзиратель Буртон упал на один из ткацких станков и его искромсало насмерть.

— Черт. Буртон был хороший работник. Ну, найди замену.

— Простите, сэр. Это еще не все. Вероятно, Буртон подрался с новым дворником, Филдингом. И теперь я узнал, кто такой Филдинг.

— Понимаешь ли ты, что отрываешь меня от чая с леди Гвендолин Деспард? — начал кипятиться Горас. — Может быть, она и из какой-то дурацкой благотворительной организации, но она жена лорд-мэра!

— Простите меня, сэр, я бы не стал отрывать вас, если бы дело не было таким важным. Несколько дней назад в забегаловке «Виктория и Альберт» появился молодой человек, который искал работу на фабрике. Я подумал, что впоследствии он может подойти для надзирателя, и направил его в Мэндевиль на вакантное место дворника. Еще тогда я подумал, что где-то его видел, но не вспомнил и махнул рукой. Но сегодня я зашел в комнату к сыну, а он у меня большой поклонник лорда Понтефракта и держит у себя на столе его фотографию. Мальчик заболел корью. Я пробыл в его комнате несколько часов и увидел эту фотографию. Могу поклясться, что человек, которого я отправил в Мэндевиль, лорд Понтефракт!

— Ты с ума сошел! Зачем это богатому аристократу… — Горас замолчал, лицо его побагровело. — Маскировка, — прошептал он. — Он любит переодеваться под других… — На его лице отразился испуг. — И ты направил его в Мэндевиль?

— Сэр, если бы я только знал…

— Ты осел! Олух царя небесного! — Он вскинул оба кулака, чуть не ударив Гриви, но воздержался.

— Сейчас же отправляйся туда, — прошипел он. — Отделайся от него.

— Вы хотите сказать…

— Говорю же тебе, отделайся от него! Если он расскажет об увиденном, то я разорен… я погиб!

— Насколько далеко я могу зайти? Он же герой…

— Прикончи его!

Горас повернулся спиной и зашагал из прихожей обратно в библиотеку, где леди Гвендолин все еще распространялась о пении птиц. Но, не дойдя до двери, он передумал и возвратился к Гриви.

— Сначала доставь его к старой мельнице. Я хочу задать ему несколько вопросов.

— Есть, мистер Белладон.

Он мог к этому делу привлечь и еще кого-нибудь.

В эту ночь, примерно в полночь, Адам вышел из общаги, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Стояла холодная лунная ночь. У двери он увидел Гриви и еще троих мужчин.

Неожиданно кто-то стукнул его по затылку, в глазах Адама потемнело.

— Всякий раз, когда я смотрю на Алекса, его вид просто убивает меня, — заметила Лиза Джиму Фиску за ужином в своем каменном доме на Пятой авеню. Толстяк Фиск уписывал дикую утку, — Алекс такой энергичный — конечно, чересчур активный — и вот, лежит наверху как ребенок, еле говорит… У меня просто разрывается сердце.

— Считает ли доктор Логан, что он поправится? — спросил Фиск, отправляя куски утки себе в рот.

— Ах, он не знает. Он считается одним из лучших докторов в Нью-Йорке, но что знают доктора? Но он говорит, что может наступить некоторое улучшение. Каждый день приходит массажист-швед и растирает Алекса, но, похоже, это мало что дает. И от этого нет никаких лекарств… Это самое страшное, что с ним могло приключиться. Самое скверное. А он так молод, ему еще не исполнилось и тридцати двух лет.

— Что вы собираетесь делать с магазином? Я знаю, что Алекс почти все делал сам, начиная от подсчета выручки до чуть ли не подметания пола. Кто теперь займется магазином?

— Не знаю. Поэтому-то я и решила поговорить с вами. Дорогой мистер Фиск, вы знакомы с этим бизнесом, а для меня это китайская грамота. Могу ли я обратиться к вам за советом?

— Ну, конечно, миссис Синклер. Алекс — мой приятель, а также клиент моей брокерской конторы, поэтому я с удовольствием поделюсь с вами всеми своими знаниями. Но хочу сказать вам одно: заниматься магазином — дело мудреное. Это каждодневное занятие, и вы должны быть всегда на месте, за всем смотреть — или потеряете последнюю рубашку. Вы можете нанять управляющего, но он начисто обчистит вас, если вы зорко, как сокол, не будете смотреть за ним. Вот, но если Алекс узнает, что я сказал вам это, он убьет меня, но все-таки скажу. Подумайте о том, чтобы продать магазин «Синклер и сын», если только не собираетесь лично заняться этим делом и целыми днями пропадать там.

— Это исключено! И дело не только в том, что в этих делах я ничего не понимаю. Я в положении, должна заниматься воспитанием Аманды, ухаживать за мужем. Я не в состоянии заняться этими делами.

— Тогда, считаю, вы должны подумать о продаже магазина. И послушайте: у меня на примете может оказаться покупатель. Когда-то в Бостоне я работал на фирму «Джордан, Марш» и мне известно, что их подмывает проникнуть на рынок Нью-Йорка. Держу пари, что смогу добыть от них для вас хорошую цену за магазин «Синклер и сын». Да-да, действительно хорошую цену. И по дружбе я все устрою без комиссионных, но, конечно, с компенсацией произведенных расходов.

— Мистер Фиск, вы настоящий друг. Честно говоря, я уже сама пришла к такому заключению. Надо продавать. У меня просто нет иного выбора. Как вы думаете, сколько вам удастся выторговать?

— Ну, конечно, мне надо просмотреть отчеты. Но на глазок могу сказать, что, может быть, миллиона три. Разрешите кое-что предложить?

— Пожалуйста, предлагайте.

— Давайте сделаем так. Вы ничего не говорите Алексу, особенно в связи с его состоянием здоровья. Потому что это взбудоражит его, чего нельзя допустить.

— Уверена, что вы правы.

Она заколебалась. Продать магазин! Она знала, что магазин был гордостью и радостью для Алекса. Она знала, что это причинит ему боль, возможно, настроит его против нее, чего ей совершенно не хотелось. Но он — беспомощный, едва двигается, требует круглосуточного ухода медсестер, которые кормят его, купают, выносят за ним судно. У нее не было альтернативы.

— Тогда давайте так и поступим, — согласилась она.

— Договорились. Послушайте, эта утка удивительно вкусная. Не дадите ли вы мне еще маленький кусочек?

— Ну конечно! — Она позвонила, вызывая кухарку. — О, мистер Фиск, вы — настоящее сокровище. Друг в беде.

— Пожалуйста, мадам. Для друзей я просто Джимми.

И он улыбнулся ей.

* * *

После ухода Джима Фиска Лиза через прихожую прошла на кухню, где Лиля задувала свечи.

— Ты приготовила очень вкусный ужин, Лиля, — похвалила она кухарку, входя в комнату. — Мистер Фиск восторгался твоей уткой.

— Угу. Если бы я хоть немного была умна, то положила бы в фарш крысиного яда.

— Почему ты так говоришь?

Лиля повернулась к ней.

— Мисс Лиза, вы замечательная женщина, очень милая. Вы относитесь к своим цветным слугам как к людям, а не как к чернокожим. Я слышала, что вы сделали там, в Виргинии — освободили рабов еще до начала войны, вы оплачиваете обучение этого мальчика Гавриила, его поездку в Европу, чтобы он мог стать настоящим музыкантом. Вы мне нравитесь и я вас уважаю. Ну, вы можете сказать, что это не мое дело и что я ничего не знаю о бизнесе, но я бы не стала верить Джиму Фиску ни на понюшку табаку. Ну вот, я все-таки сказала это и рада.

— Лиля, мистер Фиск — друг.

— Ха.

— На самом деле. Сегодня он предложил мне свою помощь…

— О, я слышала, когда в третий раз накладывала этому обжоре утки… Если хотите знать, он просто дерьмо с Уолл-стрита, может продать родную бабушку и недорого взять за это. Можете уволить меня, если хотите, но все-таки я скажу, что если вы дадите хоть копейку этому человеку, то обязательно пожалеете об этом. Ну, а теперь я иду спать. Спокойной ночи, мисс Лиза.

Она вышла в кладовку дворецкого, оставив Лизу в одиночестве. Немного постояв, она тряхнула головой, привернула газовые светильники и, пройдя в зал, стала подниматься по лестнице. Она прониклась теплыми чувствами к Лиле, комната которой находилась на верхнем этаже. У Лили было золотое сердце, и Лиза всегда считала, что она проницательная женщина. Неужели она увидела в Джиме Фиске что-то такое, чего сама Лиза не заметила? Да, этот мужчина был неотесанный, но это не беда, и его предложение, сделанное в этот вечер, с ее точки зрения, было проявлением большой доброты. И он не просил даже комиссионных.

Поднявшись на второй этаж, она сказала себе, что Лиля непонятно почему просто невзлюбила его. Лиза пошла в свою спальню, задержавшись у двери спальни Алекса.

— Как он? — шепотом спросила она белого санитара Джо, который подошел к двери.

— Ему предстоит тяжелая ночь. Он не может заснуть.

Лиза вошла в комнату. Алекс лежал на кровати. Она наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб.