Элизабет Лоупас - Блеск и коварство Медичи

Точно так же, как он страстно хотел жениться на донне Бьянке, но когда это произошло, он тут же потерял к ней интерес.

В перерывах между поездками в Боттино влюбленным удавалось улучить моменты и остаться наедине. Но эти встречи были слишком короткие, и их было слишком мало, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливыми. Каждый день казалось, будто вот-вот что-то произойдет, но время ускользало от них, день за днем. И так незаметно прошло уже три с половиной года…

— Прости меня, — произнесла она. — Прости меня. Я не знаю, что мне еще тебе сказать.

— Ты должна сделать выбор.

— Прямо сейчас?

— Не сейчас, но очень скоро. Через три дня ты должна мне дать ответ, и не днем позже.

Кьяра обвила руки вокруг его стана. Она не могла представить, как он сможет уехать и оставить ее одну. Но правда и то, что он слишком долго уже ждал, дольше, чем может выдержать терпение обычного мужчины.

— Хорошо, тогда через три дня, — повторила она.

— Я заставлю великого герцога открыть мне формулу соннодольче перед тем, как он умрет.

— Когда я заполучу философский камень, мне больше не потребуется соннодольче, чтобы защищать меня от голосов и головных болей. Этот камень излечит меня раз и навсегда.

Руан наклонил голову и поцеловал ее в шею. Она почувствовала напряжение в его мускулах, как будто он боролся сам с собой, силясь оттолкнуть ее от себя, одновременно сжимая ее в своих объятиях.

— На всякий случай лучше узнать формулу.

— Я бы хотела… — сказала Кьяра, запрокидывая голову и прикрыв глаза, позволяя удовольствию от его поцелуев пульсировать во всем теле — в такт воображаемым сокращениям атанора. — Руан, мне бы так хотелось…

— Чего бы тебе хотелось, тароу-ки? — спросил Руан, гладя ее плечи и руки. Все напряжение растворилось, словно его и не было. Они настолько привыкли друг к другу, что малейшее прикосновение, малейшее изменение позы или температуры тела уже имело для них значение.

— Чтобы ты оставил свое желание убить великого герцога. Предоставь это кардиналу. Теперь, когда умер принц Филиппо, великий герцог намерен сделать своим наследником дона Антонио, а кардинал никогда этого не допустит.

Руан резко отстранился. Несмотря на то что в подвале было тепло, Кьяра внезапно почувствовала холод от того, что его тело было уже не рядом с ней.

— Неужели ты забыла смерть Изабеллы? Забыла, как он позволил глумиться над ее телом? А смерть Дианоры?

— Нет, но…

— А как же великая герцогиня? Он столько лет позорил ее, чтобы потом его любовница стала причиной ее гибели? Разве ты забыла все эти слухи о подмененном ребенке? Кто знает, скольких жизней стоило сохранить это в тайне?

— Нет, не забыла…

— А заговор Пуччи? Целые месяцы, если не годы кромешного ужаса! Неужели ты забыла, что твоей собственной бабушке пришлось бежать из Флоренции, спасаясь от неминуемой гибели?

— Нет, не забыла! — закричала Кьяра, повернувшись к нему лицом. В глазах ее заблестели слезы. — Я ничего не забыла и не забуду до конца своих дней. Как ты мог такое подумать? Великий герцог непременно заплатит за свои грехи — он будет вечно гореть в аду, рядом со своей Бьянкой Капелло. Он и в этой жизни тоже заплатит. Можешь быть в этом уверен. Кардинал…

— Я и знать не хочу, что там задумал кардинал. Я поклялся убить Франческо де Медичи собственными руками, и я сдержу свое обещание.

Он отошел от нее еще дальше. Тень сгустилась на его лице, наполнив его глаза черной бездонной печалью, как это бывало раньше. Тихое шипение огня под атанором, казалось, заполнило всю комнату.

— Руан, прошло столько времени, — прошептала Кьяра. — Я изменилась, ты изменился. Я просто… я очень боюсь за тебя.

— Боишься за меня? — Его голос стал еще тверже. — Так я тебе расскажу, насколько легко это сделать. Он думает, что он в полной безопасности на вилле ди Пратолино — расхаживает там с одним или двумя стражниками, а иногда и вовсе без сопровождения. Я могу умертвить их обоих в их собственной постели и исчезнуть из города задолго до того, как их тела будут обнаружены.

Она смотрела на него в немом изумлении.

— Ты считаешь, я об этом не думал? Все эти три с лишним года я только об этом и думаю в ожидании того, когда же ты сделаешь свой выбор. И если ты боишься за мою бессмертную душу, Кьяра, то знай, что мои руки уже в крови. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

— Только не это. Прошу тебя, Руан…

— Кровь Конрада Павера.

— Не надо, прошу тебя, Руан…

— И Эндрю Лоуэлла. Я не рассказывал тебе о том, что он сделал. Как он хладнокровно приказал убить моего отца, потому что тот в ходе всего восстания оставался лоялистом и отказывался уезжать из своего поместья. Как он преследовал мою бедную мать, словно дикого зверя, притом что она была беременна мной. Эндрю Лоуэлл хотел уничтожить меня как законного наследника Милинталла, чтобы я не смог оспорить его право собственности. Если бы не один бедный рудокоп, который сжалился над ней и принял ее в свою семью, скрыв ее настоящее имя и положение и спрятав меня среди дюжины других грязных и голодных детей, я бы сейчас не стоял перед тобой.

— Мне очень жаль, — прошептала Кьяра, сама не вполне уверенная в том, кого она жалела: его бедную мать, его самого за несчастное детство или за то, что судьба заставила его творить такие вещи. Она раскаивалась в своих словах, всколыхнувших в нем его самые мрачные мысли, которые он прятал глубоко внутри. — Прости меня, Руан. Мне правда очень жаль.

— Я знаю. Ты ни в чем не виновата. — Он протянул к ней руки, покрытые шрамами, которые он получил в детстве, работая на руднике. Мерцающий свет лампы играл на его ладонях. На его руках не было крови, несмотря на его жуткое признание. Только загрубевшая кожа, которая привыкла соприкасаться с ее телом, даже в самых потаенных местах. Теплая кожа его рук, ласкавших ее и доводивших до таких высот наслаждения, о которых она и помыслить раньше не могла.

Что она могла ему сказать?

Он подошел к ней ближе и положил руки ей на плечи. Чего он ждет? Ждет, что она содрогнется от отвращения и оттолкнет его прочь? И хочет ли она его отталкивать? Да, на его руках была кровь других людей, и это еще не конец. Прольется еще кровь великого герцога, если только его не опередит кардинал. Но даже несмотря на это… Боже праведный… даже несмотря на это, она любит его… Любит и не может жить без него.

Любит…

«Вспомни, — прошептал голос отца в ее голове. Это был не голос демона, а обычный голос, которым разговаривал отец, грустный и печальный. — Вспомни. Ты сама поклялась отомстить Бьянке Капелло за гибель великой герцогини. Ты сама не слишком уж отличаешься от него».

— Мы те, кто мы есть, — сказал Руан. Он взял ее под руки и поднял, прижав спиной к грубой каменной стене подвала. — Скажи мне, и я остановлюсь. Если, конечно, ты хочешь.

— Ни за что, — выдохнула Кьяра. Она обхватила его за плечи, вонзив ногти в его кожаный жилет. Он задрал ее юбки, словно она была уличной девкой, которую он изловил в подворотне. Но ей было уже все равно. — Если нам суждено гореть в аду, то будем гореть оба. А-а-а!

Она запрокинула голову и закричала от наслаждения, когда он с силой вошел в нее. Все ее тело содрогнулось в блаженном экстазе. Руан склонил голову и вонзил зубы в ее шею, продолжая бешено двигаться в ее теле, с каждым толчком ударяя ее об стену. Его дыхание с хрипом вырывалось у него из груди с каждым приложенным усилием. А она не могла сдержаться от криков.

— Руан… Руан… Пресвятая Дева… Бабушка и Лючия подумают, что ты меня здесь убиваешь.

— Они прекрасно знают, что я с тобой делаю.

— А Чинто?

— Если он посмеет хотя бы погреметь замком, то я хлыстом погоню его по улице.

Он поднял ее еще выше. Каменная стена оцарапала ей спину, и она почувствовала, как один из рукавов оторвался от корсажа ее платья. Но все это уже было неважно. Она обхватила ногами его талию и со всей страстью отдалась ему.

— My a'th kar. — Его мягкий и хриплый голос словно исходил из глубины его горла. — Навеки.

Атанор продолжал медленно гореть на столе, издавая негромкое шипение. Через некоторое время Кьяра уже перестала слышать его шум.

— Я бы хотел оставаться для тебя совершенным, — сказал он спустя некоторое время, когда первый бурный порыв сменился плавными нежными движениями, будто две волны в океане, которые вращаются друг вокруг друга, образуя глубокий неспешный водоворот в океанской пене. — Хотел бы быть безгрешным и праведным. Но я никогда таким не был. Даже будучи ребенком. Никогда.

— Я знаю.

— Я подожду тебя еще три дня. Я поговорю с кардиналом, если представится такая возможность. Он наверняка приедет во Флоренцию выразить соболезнование своему брату по поводу ужасной потери. Но я не могу пообещать тебе, Кьяра, что не отомщу ему собственными руками. Я слишком долго этого ждал.

— Я знаю. И понимаю тебя.

— А еще я ждал тебя.

— Я и так принадлежу тебе.

— Нет, не до конца.

Она закрыла глаза и представила себе, как уедет из Флоренции. Запах Арно, рынки на мостах, яркое солнце, зловоние рыбы и гнилых фруктов, шум рыночной толпы и крики торговок. Высоченная колокольня палаццо Веккьо, пылающий на солнце купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре, расписанный внутри фресками с изображением Судного дня, где более сотни тысяч разных оттенков цветов. Улицы и площади, каждая из которых по-своему уникальна. Бабушка, которая ослепла и сильно состарилась за последнее время. Лючия и Маттеа, да, даже Лючия и Маттеа, ее сестры, ее родная кровь.

Все это было на одной чаше весов.

На другой чаше был Руан.

Что она выберет?

— Мы те, кто мы есть, — тихо промолвила Кьяра, прижавшись губами к его шее. — И я бы ни за что не хотела ничего другого.

Палаццо Веккьо 31 марта 1582

— Целый стакан воды, — промолвил великий герцог. За последние три недели он, казалось, постарел лет на десять. — Врачи сказали, что, когда они вскрыли его маленький череп, оттуда вытекло воды на целый стакан. Если бы они только убрали ее оттуда раньше, мой сын был бы сейчас жив.

— Они и раньше несколько раз предпринимали подобные меры, ваша светлость, — сказал магистр Руанно. — Но это приносило лишь временное облегчение.

Он был одет как ученый, магистр алхимии и горного дела. Если на нем и был его амулет из куска гематита в железномедном обрамлении, то он был спрятан глубоко под одеждой. Подобно древнему богу Протею[95] он принял обличье ученого, в длинной мантии с капюшоном. Отослав прочь докторов и священников, великий герцог вновь обратился к науке, которая всегда действовала на него самым благотворным образом.

— Я бы этого ни за что не позволила, — сказала Бьянка Капелло. Она сидела возле великого герцога, одетая во все черное. Однако все элементы ее одежды — юбка, корсаж, рукава и накидка — были выдернуты из других нарядов, поэтому черный цвет везде был немного разным. Особенно выделялись рукава, настолько обильно расшитые сверкающими драгоценностями, что вряд ли подходили для траурного облачения. Слишком низкий вырез корсажа открывал ее пышную белую грудь. Бьянка попыталась прикрыть ее полупрозрачной кружевной вставкой, но от этого она стала выглядеть еще легкомысленнее. Кьяра стояла за ее спиной, держа в руках стопку чистых льняных носовых платков.

Великий герцог посмотрел на донну Бьянку. Его лицо не выражало ничего. Словно перед ним был посторонний человек, а не женщина, на которой он уже три года как женат и которая до этого больше пятнадцати лет была его любовницей. Женщина, к которой он был привязан оковами безумной страсти, невзирая на попранное достоинство своей законной супруги, презрение семьи и гнев всей Флоренции, если не всей Италии.

— К вашему мнению никто бы не прислушался, сударыня, — сказал он.

Донна Бьянка протянула руку за новым носовым платком. Кьяра взяла у нее использованный платок — на тонкой ткани совсем не было следов настоящих слез, лишь пятна от косметики — и дала ей свежий. Бьянка приложила его к глазам.

— Я тоже его любила, — произнесла она. — Я желала ему только добра.

Великий герцог ничего на это не ответил. Он снова повернулся к магистру Руанно:

— Думаю, ваше снадобье помогло ему. Врачи пророчили ему лишь несколько месяцев жизни, а ему в мае исполнилось бы уже пять лет.

— Любое средство, которое снижает давление, помогает лишь на какое-то время, ваша светлость, — бесстрастно и спокойно ответил Руан. — Я также считаю, что…