Он вернулся с двумя мужчинами. Священник был миноритом, одетым в черно-белые одежды, с выбритой тонзурой и в сандалиях. Вряд ли это был тот же священник, который венчал донну Бьянку и великого герцога, но уж очень они были похожи в своих одинаковых одеждах. Капюшон закрывал его лицо, в то время как он бормотал латинские молитвы.

Роль палача, скорее всего, играл обычный придворный, одетый в темно-красный камзол и холщовые штаны. Кьяра ожидала увидеть неповоротливое чудовище, облаченное в кожу, с обнаженной грудью, залитой потом, но этот человек — он был ростом с Руана, и у него были такие же выразительно мускулистые плечи. Наверняка от размахивания топорами и затягивания веревок. На нем были маска и капюшон, а руки затянуты в перчатки, так что не было видно ни пяди его обнаженной кожи. В правой руке он держал гарроту, простую петлю, свитую из кожи, концы которой были надежно привязаны к деревянной рукоятке.

Он ничего не сказал, а лишь поклонился кардиналу и стал в стороне, ожидая дальнейших приказов.

— Покайся в своих грехах, — сказал кардинал Бьянке Капелло. — Приготовь свою душу ко встрече с Господом.

Священник приблизился к молитвенной скамье, где стояла на коленях Бьянка Капелло, и склонил перед ней голову. Интересно, в каких грехах она исповедовалась? В том, что действительно убила своего первого мужа? Рассказала всю правду о рождении дона Антонио? Созналась в том, что хотела убить Кьяру, затащив ее в отравленный лабиринт? Созналась ли она хоть в чем-то?

Священник выпрямился и поднял руку.

— Ego absolvo te a peccatis tuis, — сказал он. — In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.[99]

Донна Бьянка подняла голову и взглянула на палача. Увидев гарроту, она сглотнула, но потом медленно и довольно манерно сняла с головы вуаль. Волосы ее были спутаны и растрепаны, а шея обнажена. Она сбросила свой шелковый покров на пол, а бриллиантовую булавку положила на молитвенную скамью. Эта ценная вещь послужит платой палачу.

Она выгнула шею и подобрала подбородок.

«Как лебедь, — подумала Кьяра. — Белый лебедь, ее эмблема».

Донна Бьянка закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами. Молитва? Или же она шепотом обращалась к великому герцогу: «Я скоро буду с тобой, мой Франко. Твоя Биа скоро будет с тобой». Казалось, ее лицо светится изнутри, словно в предвкушении какого-то неземного блаженства. Если на то пошло, то предстоящее испытание едва ли сильно отличалось от того, что проделывал с ней великий герцог, уча ее находить наслаждение в боли.

Палач встал ей за спину. Он растянул гарроту в полную длину своими руками в перчатках, будто бы пробуя ее на прочность. Кьяра видела, как напрягаются и словно переплетаются мышцы на его руках. Она хотела закрыть глаза, но отвести взгляд не могла.

Палач ждал, устремив взгляд на кардинала.

Священник молился.

Наконец кардинал подал знак рукой.

Палач скрестил руки, накинул петлю на горло Бьянки Капелло и дернул удавку с ужасающей точностью и быстротой. Она часто заморгала, и потом взгляд ее затуманился. Тело безвольно повисло на петле, вытянув шею во всю длину. «Он знает, как правильно обращаться с удавкой», — с ужасом подумала Кьяра. Руан тоже знал, как схватить ее за горло в тот первый день, в золотом студиоло великого герцога, чтобы в одно мгновение лишить ее сознания.

Кьяра заставила себя закрыть глаза и с силой сжала кулаки, причиняя боль искривленным пальцам. Не было слышно ни звука, кроме хриплого дыхания палача и слабого скрипа кожаной удавки. Хоть бы поскорее все это закончилось.

Послышался мягкий стук и шорох одежды. Кьяра открыла глаза.

Палач отпустил тело Бьянки Капелло, и оно повалилось на молитвенную скамью. Смотрелась она довольно естественно, словно склонила голову в молитве. Лицо ее было скрыто под волосами. Палач тем временем сматывал гарроту с таким видом, будто задушить женщину и оставить ее бездыханное тело среди шелков и тесьмы увядшим цветком — самое обыденное дело в этом мире.

Закончив, он поклонился кардиналу, по-прежнему молча. Затем взял бриллиантовую булавку и вышел из комнаты, а священник последовал за ним.

— Она умерла от той же малярии, что унесла и самого великого герцога, — сказал кардинал. — Это печально, но лихорадка — дело обычное. Она настояла на том, чтобы самой выхаживать его.

— А след на горле? — спросил Руан.

— Из приличия я накрою ей лицо шелковым платком во время вскрытия. Так и горло будет спрятано. Можете быть уверены, что врачи укажут в свидетельствах о смерти все естественные симптомы малярии.

Кто бы сомневался… Врачи, конечно же, сделают все, чтобы угодить новому великому герцогу. Кьяра придвинулась поближе к Руану. Ей было немного боязно смотреть на него, но, невзирая на это, хотелось теснее ощутить тепло его тела.

— Ваша светлость, — промолвил Руан. — Если это возможно, я бы отослал синьорину Кьяру назад в Ле Мурате на время. Позже я…

Послышался звук шагов, лязг металла и скрип кожи. От страха у Кьяры затряслись колени, и она оглянулась.

В комнату вошли шестеро вооруженных стражников.

— Думаю, что это невозможно, — с улыбкой сказал новоиспеченный великий герцог. — Вы оба, магистр Руанно и синьорина Кьяра, будете помещены в Барджелло, где и будете томиться в заточении до тех пор, пока мне не удастся установить истину относительно этого загадочного яда и того лабиринта, где мой брат прятал свои секреты. Как только я получу от вас эту информацию, вы будете задушены так же, как и она.

Руан развернулся и кинулся на стражников с кинжалом, который волшебным образом оказался у него в руке. Он ранил… или убил… двоих, нет, троих… прежде чем они повалили его наземь. Кьяра с криком бросилась к нему, пытаясь защитить его от этих грубых кулаков в броне и ударов сапог.

— С вашей стороны было бы наивно полагать, — сказал новый великий герцог, когда все было кончено, — что я оставлю вас обоих в живых после всего, что вы видели.

Руан был жив, но едва ли в сознании, лицо его было залито кровью.

— Мы собирались уехать в Корнуолл, — взмолилась Кьяра, глядя на великого герцога, который ранее всегда был столь учтив и любезен, у которого всегда были такие веселые глаза… Как он мог так быстро измениться?

«Потому что он Медичи, — прошептал голос бабушки. — Разве я не говорила тебе много-много раз, что никому из них нельзя доверять?»

— Мы никому ничего не расскажем, — прошептала она. — Никогда.

— Может, и не расскажете, — промолвил Фердинандо де Медичи, великий герцог Тосканский. — А может, и расскажете. Я должен быть в этом уверен. Пойми меня правильно, синьорина Кьяра. Я не могу рисковать.

Глава 53

Тюрьма во дворце Барджелло 30 октября 1587 Тринадцать дней спустя

Мой брат сказал, что тайник находится в сердце лабиринта, но он не сообщил, что это за лабиринт и где он. Он сказал только, что ты знаешь о нем.

Все мысли Кьяры крутились вокруг лабиринтов. Это помогало ей не думать обо всем остальном: о кардинале в запятнанной рясе, о Бьянке Капелло, лежащей ничком на молитвенной скамье, об ужасном в своей прозаичности мастерстве палача. Это помогало заглушить голоса, по крайней мере некоторые из них, на какое-то время. Единственное, от чего не было спасения, — это от головной боли. На нее не действовало ничего.

Вы будете задушены так же, как и она.

Нет, нельзя об этом думать. Нужно думать о лабиринтах. Представлять их в своем воображении, мысленно пытаться по ним пройти.

Она вспоминала большой и прекрасный лабиринт, сложенный из черных и белых каменных плиток на полу лаборатории в Казино ди Сан-Марко. Второй лабиринт, поменьше и попроще, был выложен из терракотовых плиток в оранжерее на вилле ди Пратолино. Кто знает, были ли еще другие лабиринты. Она никогда не бывала в личных покоях великого герцога ни в одном из его дворцов. У него могло быть множество лабиринтов.

Но был еще один лабиринт, о котором ей было известно. Отравленный лабиринт в садах Боболи, вход в который преграждали железные ворота. Он полностью совпадал с чернобелым лабиринтом в Казино ди Сан-Марко, но только был в десятки раз больше. Стены его были созданы из густо посаженных грабовых и тисовых деревьев, вьющихся розовых кустов, паслена и огромного количества красных лилий. Она побывала в его центре лишь однажды, среди черноты ночи и лунного света, и уж конечно не думала искать там тайник великого герцога. Однако она не могла не согласиться, что лучшего места для тайника не найти. Центр лабиринта был даже отмечен резным камнем.

Она чувствовала себя очень грязной. А еще ее мучили голод и жажда. Очень скоро она потеряла счет времени. Иногда, по-видимому, без всякого графика, сквозь отверстие под дверью камеры ей просовывали несколько жалких кусков хлеба и плошку застоявшейся воды. В камере не было даже ночного горшка, — только куча соломы в углу.

И снова она заставляла себя мысленно проходить лабиринт по единственной извивающейся дорожке.

В том садовом лабиринте каждая колючка была пропитана соннодольче. В монастыре, пережив один год безумного бреда, она сумела обходиться без него, но там ее утешали донна Химена и Виви. Они помогали ей справиться с одолевавшими ее голосами. Но сейчас, одинокая и, по-видимому, забытая всеми, она захотела его с новой силой, и это желание напугало ее. Ей снова захотелось погрузиться в те сладкие сны, то блаженное забытье…

«Не видать тебе сна, — шептал отец. — Не видать тебе сладких сновидений. Скоро тебя перестанут кормить и поить, ты медленно умрешь от голода. Так тебе и надо за то, что ты осталась в живых после смерти Джанни».

«Я предупреждала тебя не верить Медичи, внученька, — доносился печальный голос бабушки. — Проклятые ростовщики. Дьявольское семя».

Неужели ты думала, что меня могли испугать мысли о грядущей смерти? Как получилось, что к этим голосам присоединилась Бьянка Капелло? Она ведь заслужила смерть, как и великий герцог. Я предпочла быструю и чистую смерть, вместо того, чтобы влачить свои дни в монастыре. Ты оценила искусство палача? Возможно, Фердинандо препоручит тебя тому же парню.

— Принесите воды и позовите служанку. Я хотел бы, чтобы вид и запах синьорины Кьяры были менее оскорбительны, прежде чем я буду говорить с ней.

Сначала Кьяра подумала, что это еще какие-то голоса у нее в голове. Потом она раскрыла глаза и поняла, что перед ней стоит кардинал. Тут же она вспомнила, что теперь он великий герцог. Фердинандо де Медичи стоял в дверном проеме камеры, а за его спиной выстроились стражники с факелами, свет которых слепил ей глаза.

— Сколько прошло времени? — с трудом спросила Кьяра хриплым шепотом.

— Тринадцать дней, — ответил великий герцог. — Уверен, что тебе показалось намного дольше.

Затем она почувствовала, как чьи-то руки раздевают ее, моют и расчесывают остатки волос. Все это время она держала глаза плотно закрытыми. Смотрели ли на нее стражники и великий герцог? Ей было все равно. Как хорошо чувствовать себя чистой… Просто райское блаженство. А еще ей дали напиться. Несколько больших глотков свежей чистой воды, прежде чем всю оставшуюся воду использовали для мытья.

— Вы уже взошли на престол? — спросила Кьяра. Вода смягчила ее пересохшее горло. — Не встретили никакого сопротивления?

— А какое могло быть сопротивление? — рассмеялся великий герцог. — У меня ключи и печати моего брата. Все без исключения вельможи и генералы при дворе дали мне обет верности. Дон Антонио тоже проявил разумную, почти трогательную покорность. Я устроил своему брату прекрасные публичные похороны: он лежал на роскошном катафалке, а на голове у него красовалась корона из красных лилий. Все жители Флоренции могли прийти с ним проститься. Потом с почетом и молитвами он был похоронен среди наших предков в базилике Сан-Лоренцо.

Кьяра подняла руки, чтобы служанка могла надеть на нее чистую рубашку, холщовое платье и корсаж. Ее волосы спрятали под чепец.

— Я уверена, что у вас и в мыслях не было похоронить его с короной на голове.

— Конечно, нет. Она будет использована в ходе моей официальной коронации, в следующем месяце. Я намерен устроить огромный праздник в городе.

— Чтобы купить расположение людей, — сказала Кьяра, подумав, что говорит сейчас, как бабушка… Бабушка, как же я по тебе скучаю… — А что с Бьянкой Капелло?

— Ей хватило славы Медичи при жизни. Возле виллы в Поджо есть небольшая церковь Санта-Мария-а-Бонисталло. Там захоронены ее останки, но место не отмечено, и поэтому уже через несколько лет ее забудут, как она того заслуживает.