— Я слышал о таких вещах, — отозвался великий герцог. — Они очень высоко ценятся.

Кьяра провела рукой по резьбе. Щит и шары Медичи, флорентийская лилия, горностай — символ доблести и решимости, а также личный знак Франческо Медичи. Четвертый рисунок она не смогла разобрать.

— Это здесь. Я в этом уверена, — сказала она.

— Кто будет копать? Ты? — спросил Руан. — Вот, держи мой кинжал. Я бы с удовольствием посмотрел, как будет копать яму его светлость, но я еще не такой дурак, чтобы вложить ему в руки оружие.

Кьяра взяла нож и начала вырезать плотные слои дерна вокруг камня. Оказалось, что камень зарыт в землю глубже, чем могло показаться на первый взгляд. И еще он был очень тяжелым, гораздо тяжелее, чем должен был быть, судя по его размерам. Руан прав — в нем высокое содержание железа. Именно поэтому на нем такие странные ржавые пятна и прожилки.

Она с силой вонзала в землю клинок, и каждый удар отдавался в ее руках и плечах болью, смешанной с наслаждением. Кьяра выбирала рукой землю и снова вонзала в нее клинок. Ей казалось, она пронзает вероломное сердце кардинала. Вонзает нож в руку Бьянки Капелло, которая уже замахнулась, чтобы ударить великую герцогиню в плечо.

Пронзает клинком великого герцога с его безумными ритуалами инициации, тайнами и черными-пречерными тенями. Пронзает тех аристократов, которые налетели на них с Джанни, разбив жизнь ее семьи. Бьет ножом отца, который ненавидел ее за то, что она осталась в живых, и все эти годы его дьявольский шепот преследовал ее. Вонзает острое лезвие даже в Руана за то, что он позволил ей поверить в близкую смерть…

Внезапно нож ударился о металл, отозвавшись болью в ее запястьях. Она подняла голову и неожиданно осознала, что с нее градом льется пот. Ее лицо было мокрым, а глаза затуманило пеленой едкого пота.

— Я нашла, — сообщила она. — Здесь какой-то ящик.

— Хочешь, я сменю тебя? — спросил Руан. — Тароу-ки, с тобой все в порядке?

— Нет, я сама, — ответила Кьяра. — Со мной все хорошо.

Она выбрала руками землю с крышки, сделала еще несколько движений ножом и наконец достала из земли ящик. Эта была плоская небольшая коробка квадратной формы, гораздо более легкая, чем можно было ожидать. Металл, из которого был изготовлен ящик, был весь покрыт пятнами, что мешало понять, какой это материал. Бока были украшены гравировкой с изображением тех же символов, что и на камне.

— Он закрыт на замок, — сказала она. — Земля очень сильно в него въелась, но, думаю, его можно сломать.

— Дай я это сделаю.

— Нет, я сама.

Она ударила по замку рукояткой кинжала. Несколько таких ударов — и замок сломался. Кьяра смахнула в сторону осколки и откинула крышку.

— Что там? — поинтересовался великий герцог. — Философский камень?

— Если бы он там был, мы бы его вам все равно не отдали, — сказал Руан. — Кьяра, формула там?

Кьяра заглянула внутрь коробки. Там лежал один-единственный лист пергамента и больше ничего. Она узнала письмена, которые были в той древней книге, что превратилась в прах во время последнего взрыва и пожара в книжной лавке. Почерк не отцовский. Слова написаны той самой неведомой рукой, что и вся остальная книга. Ровные большие буквы местами выцвели от времени. Вверху страницы было написано: Venenum matri veterum effectus dulcedinem enim dico sonnodolce. Некоторые буквы были смазаны и с трудом читались, но догадаться было можно. Мать-королева всех ядов. Этот яд, известный еще с древности, я называю соннодольче из-за сладости его действия.

— Да, она здесь, — сказала она. — Написано по-латыни.

— Покажи мне.

Она протянула ему лист пергамента.

— И это все? — разочарованно спросил великий герцог. — Самое большое сокровище моего брата — это всего лишь кусок пергамента?

— Ваш брат был скорее алхимиком, чем принцем, — ответил Руан. — Эта формула — единственная во всем мире. Для него это было величайшее из всех сокровищ.

— Каким же он был дураком.

— Он родился не в том месте. Думаю, он был бы гораздо счастливее, если бы родился не принцем, а простым подмастерьем в большой алхимической лаборатории.

— Никто не станет отказываться от престола ради места простого рабочего.

— Может, вы правы, а может, и нет. — Руан сложил лист пергамента и спрятал его за пазуху под свой камзол. — Ваша светлость, вы останетесь здесь, в темноте, со связанными руками. Помните о том, что шипы отравлены. Соблюдайте осторожность, когда будете искать выход из лабиринта.

— И это единственная причина, по которой вы меня сюда привели? Чтобы бросить меня здесь в одиночестве?

Руан рассмеялся недобрым смехом.

— Мы привели вас сюда, чтобы лишить вас возможности поднять тревогу. Они будут искать вас, а когда взойдет солнце, можете попытаться выбраться отсюда к воротам. Или можете остаться здесь, пока кто-то не догадается зайти сюда. Но предупреждаю…

— Руан, — прервала его Кьяра.

— Что?

— Нужно сорвать несколько веток с розовых кустов, чтобы взять их с собой. Или хотя бы срезать несколько шипов. Мы нашли рецепт соннодопьче, но не скоро сможем остановиться, чтобы достать все необходимые компоненты. Однако если у меня будет запас отравленных шипов, я могу начать лечение уже сейчас.

Она подошла к стене из растений и легонько дотронулась до одного из шипов. Это была совсем не глубокая царапина, даже и не царапина вовсе — всего лишь легкий укол о кончик пальца. Сначала Кьяра ничего не почувствовала, но потом ее охватило легкое головокружение, все тело расслабилось и наступило облегчение.

— Слава Господу и святому Патроку, — сказал Руан. — Хоть один из нас мыслит практически. Больше не трогай, Кьяра. Дай я нарву немного веток — на мне как-никак перчатки палача. Держи кинжал наготове, на случай если его светлости взбредет в голову сотворить какую-нибудь глупость.

Он подошел к розовому кусту и начал осторожно обрывать кончики веток.

— А как там палач? — спросила Кьяра. — Что ты с ним сделал?

— Он оказался практичным малым. Не раздумывая, согласился уступить свое место и одежду за пригоршню бриллиантов.

— Как и тюремщики, да? А где ты ухитрился спрятать драгоценности?

— Лучше тебе не знать. Пожалуй, хватит. Отрежь кусок от плаща его светлости, и я аккуратно заверну ветки в ткань.

— И все же ты смог сбежать, — сказала Кьяра. Она дернула плащ великого герцога и отрезала от него добрую половину. Он был с теплой мягкой подкладкой — хороший материал для того, чтобы завернуть в него опасный груз. Негодование снова вдруг овладело Кьярой, как закипающее молоко на слишком горячей плите. — Ты сам сбежал и бросил меня одну!

Он устремил на нее свой взор, не прекращая заворачивать ветки.

— Кьяра, любовь моя, — с печалью в голосе сказал он. — Я тебя не бросал. Просто мне нужно было выйти на свободу, чтобы спасти тебя. Клянусь тебе, я бы отдал свою жизнь, но не позволил бы ему причинить тебе вред.

Они посмотрели друг на друга. В ее глазах уже не было слез — и это был хороший признак. Она не знала, что сказать, и просто кивнула.

— Пойдем, — позвал он. — До рассвета мы должны успеть выехать из города.

Они положили завернутые ветки в металлический ящик и забрали его с собой. Также взяли с собой фонарь и направились к выходу из лабиринта. Сзади раздавались гневные вопли великого герцога. Потом они сменились криками отчаяния. Через несколько кругов они уже его не слышали.

Руан закрыл за ними ворота и помог Кьяре забраться на лошадь. Металлический ящик он положил в переметную суму, пристегнутую к седлу лошади, которая предназначалась для перевозки вещей. Затем вскочил на свою лошадь и произнес:

— Выедем через ворота Порта-Романа. Это ближе всего. Великий герцог ожидает, что мы направимся в Ливорно, но вместо этого мы поедем дальше на юг, в Пьомбино.

— Руан, — окликнула его Кьяра, когда лошади уже пустились в путь. — Руан, подожди! Мы должны вернуться в город. Нужно заехать в монастырь Ле Мурате.

— Не получится. У нас слишком мало времени. Вернуться сейчас через Арно равносильно гибели.

— А как же Виви? Я не могу ее бросить, Руан. Я поеду туда одна. Я не могу уехать без нее.

Вскоре они добрались до выезда из города Порта-Романа. Главные ворота были закрыты, но было еще четыре других проезда — по два с каждой стороны. Руан направил свою лошадь к самому дальнему из них, слева от центральных ворот.

— Проезжай вперед, — сказал он Кьяре. — Виви ждет тебя. Доверься мне, тароу-ки.

Мужчина, открывший им ворота, зашел обратно в привратницкую. Затем вернулся, держа в руках большую плетеную корзину с ремнями, для того чтобы ее можно было легко приторочить к седлу. Он подошел к лошади, на которой сидела Кьяра, и начал пристегивать корзину к седлу. Кьяра удивилась, узнав форму его плеч. Это был палач…

Святые угодники! Кого еще подкупил Руан своими бриллиантами?

Она открыла крышку корзины. Внутри, в уютном гнездышке из одеяла, лежала свернувшись калачиком Виви. Собачка подняла голову и вскинула уши торчком. «Я знала, что ты никогда меня не оставишь», — читалось на ее мордочке. Несмотря на выцветшую от старости шерсть, глаза у нее оставались такими же яркими, как и прежде. Виви довольно вздохнула и снова уткнулась носом промеж лап.

— Неужели я мог требовать от тебя, чтобы ты ее оставила, — сказал Руан и улыбнулся одной из своих добрых улыбок.

— О Руан, спасибо тебе.

— Донна Химена шлет тебе большой привет. Она сказала, что рада остаться в Ле Мурате, где она может молиться за души людей, которые были дороги ей при жизни.

Кьяра перекрестилась, не зная, что на это ответить.

— Мы навсегда уезжаем из Флоренции, — сказал он и повернулся на лошади кругом. — Ты здесь родилась. Это твой дом. Не хочешь взглянуть в последний раз?

— Нет, — ответила Кьяра, проверяя, надежно ли пристегнута корзина и закрыта крышка. Она мельком взглянула на палача. У него была самая обыкновенная внешность. Он коротко ей улыбнулся и исчез в тени. Впереди его ждет новая жизнь богатого человека. Интересно, преследуют ли его призраки казненных им людей?

— Да, — внезапно ответила она. — Мне нужно спешиться буквально на одну минуту.

— Кьяра, у нас нет времени.

Но она уже слезала с лошади. Дорога Виа Романа была вымощена камнями самых разнообразных форм и размеров. Плотно утрамбованные в землю, эти камни поистерлись за несколько сотен лет под копытами лошадей и быков, колесами телег и подошвами людей. Кьяра опустилась на колени и ногтями выцарапала из земли один небольшой камень — светло-коричневого цвета с пятнышками и ямкой на верхней стороне. Он был похож на кусок скьяччаты, которую пекла бабушка.

Да-да! Миндальное молоко и скьяччата. У нас пошли дела в гору с тех пор, как ты, моя внученька, стала игрушкой при дворе Медичи.

— Кьяра, что ты делаешь?

— Прощай, бабушка, — прошептала она. — Прощай, Флоренция. Я возьму это с собой как маленький кусочек родной земли.

Она положила камешек в переметную суму и снова села верхом. Затем посмотрела на Руана.

— Ненавижу тебя за то, что ты сделал, — сказала она. — Ненавижу и люблю.

Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, Руан, — повторила она снова. — И я не буду больше оборачиваться назад.

Глава 56

Поместье Милинталл Хаус, залив Маунтс-Бей, Корнуолл 17 апреля 1589 Чуть больше года спустя

Компоненты для изготовления соннодольче Кьяра хранила в особом ящике, который запирался на ключ. Всего было четыре вещества — черное, белое, желтое и красное. Теперь она точно знала, что это были за компоненты и как правильно их смешивать. То были очищенный и истертый в порошок уголь олеандрового дерева, кристаллизированный сок из корня болиголова, высушенные на солнце измельченные тычинки цветков белладонны и очищенная несколько раз эссенция из лепестков красных лилий. Тут же хранился и пергамент с секретной формулой. На протяжении последних нескольких недель она все реже и реже принимала соннодольче, а сегодня утром вообще отложила его в сторону и закрыла ящик навсегда.

Лаборатория в Милинталле не была спрятана в подвале, а находилась на верхнем этаже в западной части дома, откуда открывался вид на юго-западную оконечность залива. Через южное окно можно было увидеть остров Святого Михаила, на котором располагался древний монастырь. Руан отказывался ездить на остров. Говорил, что все еще чувствует страдания, которые пережили его родители и другие люди, что бежали туда во время восстания, но потом все равно были изгнаны оттуда англичанами и посажены в тюрьмы. Но в глазах Кьяры остров выглядит вполне миролюбиво. Она легко могла себе представить, как монахи жили на нем в прошлые века.