Джулиана Маклейн - Блестящая партия

Она остановилась.

– Я... сожалею!

Слова выскочили у герцога изо рта еще раньше, чем он осознал, что собирается их произнести; а поскольку ему никогда не приходилось просить у кого-либо прощения, он попросту не знал, что ему следует делать дальше.

Некоторое время Софи недоуменно смотрела на него, и Джеймс боялся, что она увидит его покрасневшие щеки, хотя при тусклом свете свечей это вряд ли было бы возможно. Впрочем, она не была так уж уверена в себе, как это ему казалось.

– Сожалеешь о чем? – наконец спросила Софи.

Джеймс долго думал, прежде чем ответить. На самом деле он сожалел, что забрал ее из страны, которую она хорошо знала, оторвал от дома и от семьи, которую она любила. Он обманывал ее, рассказывая о Флоренс, а потом привез ее сюда, в этот заброшенный замок, где эхо от каменных стен смешивается со стоном немыслимого прошлого его предков. После всего этого он наговорил ей массу жестоких слов и бросил ее одну расхлебывать все это. Джеймс, в самом деле, сожалел, и от боли у него даже заболело в груди. Но к несчастью, он не в состоянии был объяснить ей все это.

– Мне жаль, что у нас пока не все получается, как мне хотелось бы... – Джеймс опустил взгляд.

– Ты имеешь в виду ребенка? – Ему показалось, что Софи надеялась на нечто большее.

– Да, пожалуй... – нехотя согласился он.

Софи кивнула, как будто именно этого ответа ожидала, и, шагнув за дверь, оставила его наедине с самим собой.

Натянув поводья, Джеймс перевел лошадь в галоп, он возвращался после обследования восточной дренажной системы, и теперь ему хотелось поскорее оказаться дома. Последнюю неделю он старался не думать ни о проблемах, связанных с женой, ни о ней самой, оградив себя от влияния окружающего мира. Он научился этому еще в юности, когда ему было особенно необходимо управлять своими чувствами.

Заставив лошадь перепрыгнуть через невысокую каменную стену. Джеймс выпрямился в седле, и ему сразу бросился в глаза открытый кабриолет, стоявший возле одного из коттеджей. Подъехав ближе, он обнаружил в нем спящего на сиденье кучера и громко кашлянул.

Увидев герцога, кучер приподнял шляпу и вскочил на ноги, напугав кур, которые с шумом разбежались от экипажа.

– Простите, ваша светлость!

Джеймс холодно посмотрел на кучера.

– Могу я узнать, что вы делаете тут в моем экипаже?

– Я приехал сюда с герцогиней, ваша светлость. Ее светлость сказала, что я выгляжу очень усталым, и велела мне спать. Это она заставила меня лечь на сиденье...

Джеймс задумался. Это был один из тех моментов, когда ему казалось, что между ним и его женой существует глубокая непреодолимая пропасть. Нет, он был вовсе не против того, чтобы дать кучеру выспаться, но существовали правила, и их следовало придерживаться, особенно в отношениях со слугами.

Затем Джеймс перевел взгляд на дверь небольшого каменного коттеджа. Он немного знал фермера, жившего здесь, – это был молодой крепкий мужчина, ответственный и уважаемый. Хотя Джеймс иногда разговаривал с ним, ему было трудно судить о том, что это за человек.

– А где герцогиня, в доме? – спросил он.

– Да, там, ваша светлость.

Джеймс понятия не имел, зачем его жена решила посетить арендатора; после последней беседы с ней они почти не разговаривали, а ее состояние освобождало его от мыслей о более интимных отношениях, во всяком случае, еще в течение нескольких дней.

Однако любопытство не покидало его.

– Горничная приехала вместе с герцогиней?

– Нет, ваша светлость, герцогиня не захотела никого брать с собой.

– Одна, – повторил Джеймс. Неужели она делает что-то, о чем никто не должен знать, или это еще одна ее ошибка, происходящая от незнания правил?

Ему очень хотелось спросить кучера, что именно делает герцогиня в доме в этот солнечный полдень, но он так и не решился, памятуя о том, что слуги не должны знать о делах своих хозяев больше, чем им положено.

– Как давно вы здесь?

– Около часа. Герцогиня обычно проводит там примерно час.

– Обычно? Так бы бывали тут раньше?

Кучер кивнул:

– На этой неделе уже три раза.

– Ах, вот как! – Джеймс еще раз взглянул на дверь коттеджа и понял, что он не уедет отсюда, не узнав, в чем дело.

Он слез с лошади, привязал ее, подошел к входной двери и постучал. Дверь открыла молодая женщина, и, решив, что это жена фермера, герцог немного успокоился.

На женщине был кружевной чепец и белый передник, на руках у нее спал маленький ребенок. Глаза ее расширились от удивления, когда она узнала Джеймса.

Немного смутившись, она сделала реверанс.

– Добрый день, ваша светлость.

– Добрый день, – ответил Джеймс, – герцогиня у вас?

Женщина кивнула и отошла в сторону, пропуская его.

– Да, она здесь.

Сняв шляпу, Джеймс вошел внутрь. В камине горел огонь, и до него сразу донесся аромат варившейся еды.

– Она в этой комнате. – Хозяйка пригласила его в заднюю часть дома, и пока он шел, половицы скрипели под его сияющими ботинками для верховой езды.

Дверь открылась, и Джеймс увидел Софи с раскрытой книгой в руках, которую она читала старой женщине, сидевшей в кресле-качалке. На женщине было черное платье, тонкие седые волосы спадали ей на плечи.

Услышав скрип открывающейся двери, Софи подняла глаза и, увидев Джеймса, прекратила чтение. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и вдруг Джеймс представил жену в этом скромном темном платье бегающей где-нибудь в Америке по ржаному полю. Никогда еще она не выглядела так не похоже на герцогиню.

– Кто там? – спросила женщина в кресле, и Джеймс моментально понял, что она слепа.

– Это ваш герцог, – спокойно ответила Софи.

– Боже мой, герцог. – Женщина попыталась встать. Софи положила руку на ее морщинистую руку.

– Все в порядке, вам совсем не нужно вставать. Джеймс, это миссис Кэтрин Дженсон.

Такое неформальное представление возмутило бы его мать, но Джеймс впервые почувствовал облегчение от отсутствия лишних церемоний.

– Что ты здесь делаешь? – все так же спокойно спросила его Софи. – Или я нужна дома?

– Нет. – внезапно он смутился. – Просто я проезжал мимо и заметил экипаж у входа...

– Понимаю. – Казалось, она была слегка озадачена его ответом.

Сам Джеймс также был немного озадачен, потому что не мог объяснить себе, зачем, собственно, он зашел в этот дом.

– Может, присядешь? – спросила Софи, и Джеймсу сразу стало ясно, что она чувствует себя здесь как дома. – Я уже почти кончила читать. Вы не возражаете, Кэтрин?

– Это будет честью для меня, ваша светлость.

– Но я не хотел бы мешать вам... – Джеймс неловко переступил с ноги на ногу.

– Ты нам не помешаешь, – успокоила его Софи.

Немного помедлив, Джеймс сел на деревянную скамейку, стоявшую у стены.

Софи продолжила чтение Книги Откровений с того места, где она остановилась, когда он вошел:

– «Я стоял у двери, и стучал: если кто-нибудь услышит мой голос и откроет мне дверь, я зайду к нему, буду есть вместе с ним, и останусь с ним».

Герцог слушал мелодичный голос своей жены и думал о том, что совсем ничего не знает о ней. Совершенно незнакомое прежде чувство овладело им. Он представил себе ее жизнь в Америке, где нет потомственных аристократов, где классовая структура определяется богатством, а не случайностью рождения. Джеймс представил Софи в однокомнатном доме, о котором она ему рассказывала, и подумал о том, каким странным ей должен казаться тот мир, в который она попала сразу после свадьбы. Софи не расспрашивала его об этом мире ни в Лондоне, ни во время их медового месяца, возможно, потому, что не было подходящего случая и у нее совершенно отсутствовало реальное представление о жизни в качестве титулованной особы.

Сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к этой жизни? А ведь она наверняка находится в этом маленьком домике именно потому, что хочет хоть на время избавиться от непривычного окружения.

И неожиданно Джеймс почувствовал, что несет ответственность за благополучие жены, и у него появилось желание облегчить ей вхождение в незнакомый мир, особенно после всего того, что он наговорил ей перед своим отъездом в Лондон. Тогда он разрушил все розовые мечты Софи о ее будущей жизни, делая это, как он полагал, ради ее же собственного блага. Кроме того, он всегда полагал, что его мать сумеет сформировать поведение жены, а родившиеся у него дети будут отданы на попечение нянюшек и гувернанток. Кто же знал, что у Софи окажется такой твердый характер: к великому огорчению его матери, она почти не поддавалась постороннему влиянию.

Вероятно, если бы в детстве Джеймс видел больше заботы, внимания и ласки со стороны родителей, он бы лучше понимал, что его жена, молодая герцогиня, нуждается в помощи и поддержке. Но ведь что-то же заставило его сейчас задуматься о том, что ему следует больше заботиться о Софи? Может быть, причиной тому ее безмерная доброта по отношению к старой женщине?

В это время Софи кончила читать и закрыла Библию.

– Это было просто замечательно, ваша светлость! – Миссис Дженсон улыбнулась.

Внезапно Софи опустилась перед ней на одно колено и дотронулась до ее руки.

– Благодарю вас за то, что вы разрешили мне прийти. В следующий раз я буду у вас в понедельник.

– Да благословит вас Господь. – Старушка приложила руку Софи к своей щеке и погладила ее по волосам. Почти с благоговением Джеймс смотрел, как его жена поднялась на ноги. Через несколько минут они уже прощались с молодой женой фермера, которая сделала реверанс, смущенно улыбнулась Софи, но не решилась даже взглянуть на герцога. Другому человеку это могло бы быть неприятно, но Джеймс давно привык к такому отношению. Оно и не мудрено – окрестные фермеры не могли не знать о мрачном прошлом его семьи.

Когда дверь коттеджа закрылась за ними, Джеймс с любопытством взглянул на жену.

– Ты не говорила мне, что посещаешь дома наших арендаторов, – спокойно сказал он.

Натягивая перчатки, Софи направилась к кабриолету.

– А разве ты меня об этом спрашивал? Впрочем, тут нет никакого секрета – просто мне хотелось получше узнать наших соседей.

Соседей? Джеймс никогда не думал об арендаторах как о соседях. Взглянув на дверь коттеджа, он пытался вспомнить имя жены фермера и их ребенка, но так и не смог, зато он отметил, что и понятия не имел о том, когда миссис Дженсон утратила зрение. Ему было удивительно, что он ничего не слышал об этом, хотя они жили совсем недалеко от замка.

– Я чувствую умиротворение, когда бываю здесь, – продолжала Софи. – Глядя на лицо бедной миссис Дженсон, слушающей мое чтение и получающей от этого огромное удовольствие, я ощущаю Божью благодать, и поэтому я счастлива, что могу приехать и сделать что-нибудь для нее – это дает мне силы и покой.

Слушая жену, глядя в ее ясные синие глаза, Джеймс почувствовал, что и к нему приходят мир и спокойствие. Никогда раньше он не испытывал подобных ощущений.

– Тебе все-таки следовало бы брать с собой горничную, – проговорил Джеймс, просто потому, что не знал, что еще сказать.

– Кстати, о горничной. Мне бы хотелось заменить Милдред.

– Заменить? – был искренне удивлен. – Но Милдред ведь весьма опытна, и у нее прекрасные рекомендации. Она всегда была...

– Да, я знаю. Только это выбор твоей матери, а не мой. Я совсем не такая, как твоя мать.

Она права. С каждым днем это становилось ему все яснее.

– Мне хочется выбрать самой, – продолжала Софи, – потому что я хочу иметь рядом такого человека, с которым буду чувствовать себя комфортно. Возможно, тогда я смогу отказаться от выполнения тех обязанностей, которые положено исполнять горничной. Комфортно?

Джеймс пожал плечами:

– Почему бы тебе не поговорить об этом с домоправительницей? Я уверен, она сможет помочь.

– Я уже говорила с ней. Вчера вечером я объяснила все Милдред, она согласилась уйти на пенсию раньше срока. По-моему, она была даже довольна. Думаю, мое поведение не один раз... как это лучше сказать... доставляло ей неприятности и сбивало ее с толку.

Джеймс не мог сдержать улыбку при мысли о том, что его жена, вероятно, и в самом деле шокировала педантичную Милдред.

– Это меня совсем не удивляет. – Он покачал головой, словно подтверждая сомнения жены.

Софи с радостью ответила на его улыбку.

– Так ты не против?

– Конечно, нет. Если это поможет тебе привыкнуть к здешним обычаям...

В этот момент Джеймс с удивлением осознал, что впервые обсуждаете женой простые семейные проблемы. Возможно, им все-таки удастся наладить приемлемые отношения, забыв о том, кем они были друг для друга во время медового месяца. Тогда они без конца целовались, держались за руки и касались друг друга коленями под покрытыми скатертями столами.