— Но ты не забыла, что я актер, а не бизнесмен.

— Я предлагаю тебе великолепную возможность быть и тем и другим. В самом деле, я предлагаю тебе шанс стать тем, кем, как ты уверял, до смерти хочешь стать — продюсером.

— Или я еще дрыхну, или вижу сон, или ты пытаешься разыграть меня?

— Первое неверно, второе правильно.

— Сейчас слишком ранний час, — простонал он, — чтобы так шутить. Так что — я угадал?

— Что я разыгрываю тебя? Это будет первым, что я завтра сделаю.

— Нора, ты прекрасно знаешь, что есть только одно дело, в котором я хорош в столь ранний час, поэтому, если хочешь, чтобы я только ответил на твой вопрос, повтори мне его, пожалуйста, по буквам.

Когда она сделала это, он простонал:

— Я знал, что буду сожалеть, что это не было брачное предложение. Все, что я могу сказать — надеюсь, что не подведу тебя. Вначале я не удержал тебя, а затем не смог удержать Хьюби.

— Но этим и прекрасна жизнь, дорогой Тонн. Каждый раз открывается что-то новое… Но только сейчас, пожалуйста, постарайся удержать то, что ты можешь получить…


Тедди разбудил Хани к завтраку в семь тридцать, хотя церемония выпуска была назначена на два часа.

— Но, папа, я могла бы еще поспать до девяти или даже десяти, — запротестовала она.

— Я больше не мог ждать. У меня сюрприз.

— Бельгийские вафли с клубникой или оладьи с брусникой?

— Извини, но не будем гадать. Живо надевай халат и шлепанцы и спускайся вниз.

Потом он буквально стащил ее по лестнице и распахнул входную дверь. Едва Хани успела подумать, какой же сюрприз мог ее ожидать в качестве подарка к выпускному дню, как, увидев у подъезда белый «сандерберд»[7], она вскрикнула: «С-берд!» и разрыдалась.

— Надеюсь, это не слезы разочарования, — улыбнулся Тедди. — Или ты ожидала получить «мазерати»?

Но оба они знали, что плачет она от радости, и не только потому, что «с-берд» был сверх ее ожиданий, но потому еще, что это означало, что они приняли телепьесу и выплатили последний чек.

— О, папа, значит, им действительно, действительно понравилось?

— Ты говоришь — понравилась, малышка? Они влюбились в нее!

— О! — Она обняла его. — А Нора знает?

— Конечно, она помогла мне выбрать машину, и это она настояла на белой. Она сказала, что красивые блондинки должны ездить на белых машинах. А ты знаешь, что в таких вещах Нора разбирается безошибочно.

— Знаю. Но вот вопрос: что мы собираемся есть на завтрак — бельгийские вафли или оладьи с брусникой?

— Я думаю, что именно ты должен сказать ей, когда она спустится к завтраку, а это должно произойти с минуту на минуту. Она говорила, что поставила будильник на девять, так что она уже должна быть готова, включая час на мейк-ап и час на причесывание.

— Но почему именно я должен ей сказать? — потребовал Т. С., допивая третью чашку кофе. — Это нечестно с твоей стороны, Нора. Ты говорила, что все, что от меня требуется — это чтобы я пошел на выпускную церемонию. Почему ты не можешь сказать ей о Лондоне и фильме?

Нора запила глотком чая вторую таблетку аспирина.

— Потому что это подарок к ее выпуску и для нее будет иметь гораздо большее значение, если об этом ей скажешь ты. Если это сделаю я, она заподозрит, что я пытаюсь избавиться от нее.

— Но она все равно так отреагирует! Все эти слезы, и поцелуи, и общая истерика. Ты знаешь, как я ненавижу истеричек. Что мне нравится в тебе, Нора, что ты всегда держишь себя в руках.

— Но ей только восемнадцать — она имеет право на возбуждение. Особенно после такого волнующего предложения. Полететь в Лондон, жить там и сниматься в кино! Вспоминаю, когда мне было восемнадцать и я самостоятельно ехала в Лондон! О! Я вовсе не держала себя в руках, я была так взбудоражена.

При этом воспоминании ее глаза засветились, и Т. С. посмотрел на нее жадным взглядом.

— Как бы мне хотелось знать тебя тогда, — сказал он наконец.

— О, тогда я бы тебе не понравилась, — засмеялась она. — Вряд ли я принадлежала к твоему типу кинозвезды. Я была такой, такой неоформившейся, словно ком глины, из которой еще лишь предстояло что-то вылепить, и находилась в состоянии постоянного возбуждения, в каком будет и Сэм, особенно когда узнает, что предстоит работать в этом фильме вместе с Тони. Ты ведь знаешь, что она так же обожает кинозвезд, как и ее отец.

Но Т. С. был не в настроении выслушивать поддразнивания.

— Вот поэтому именно ты должна сообщить ей эту важную новость. В конце концов, Тони был твоей идеей и твоим мужем.

Он разбил скорлупу своего яйца всмятку и поморщился:

— Нора! Это не яйцо всмятку! Оно сырое, вот оно какое, а ты знаешь, что я ненавижу яйца, если они сварены не так, как я люблю. И ты знаешь, как я рассчитываю, чтобы ты позаботилась об этом.


Бейб позвонила Хани в десять:

— У меня только одна минута. Мы собираемся по поводу великого дня позавтракать в отеле «Бель-Эйр». Я звоню, чтобы узнать, какой автомобиль ты получила.

— Ну ты даешь! Как ты узнала, что я получила автомобиль?

— Очень просто. Половина девочек из Бизли уже имеют машины, вроде Сэм, остальная половина должна получить сегодня, потому что это очень практичный подарок, служит, сразу двум целям — это и как презент к выпуску, и предмет первой необходимости. А мамы девочек из Бизли тоже рассматривают этот день как свой выпускной — конец их обязанности развозить своих жопотрясок-дочерей. Итак, какую машину ты получила?

— Белый «с-берд»! А ты получила машину?

— Ага, — без энтузиазма ответила Бейб, — «мустанг».

— Но «мустанг» это класс. Разве тебе не нравится?

— Коричневая машина разве класс? Ты получила белую. У Сэм зеленая, а у меня цвета говна.

— О, угомонись, Бейб. Сегодня день выпуска по всей Америке, и, как ты думаешь, сколько девочек получают по этому поводу новенький, с иголочки «мустанг»? Право же, стыдись.

— Да? А ты знаешь, что этот мой фальшивый отец сказал мне, когда вручал ключи от этой благородной окраски — так Кэтрин называет цвет говна машины? Он потряс мне руку и заявил, что надеется на мою благодарность. А миссис стояла рядом и поддакивала. Но я решила, что не подам и виду. По крайней мере, он никогда не развлекался со мной в сексуальном смысле, во всяком случае, насколько я помню. А она никогда не била меня, если не считать тех нескольких раз, когда, выйдя из себя, стукнула меня по лицу щеткой для волос. Ну, а теперь я должна спешить — нас ждет очень благородный завтрак. Скажи, пожалуйста, ты никогда не слышала о говнистого цвета яичнице? Я не буду удивлена, если нам подадут ее по поводу выпуска. Я слышала, что это последний писк благородной кухни.


— Хани, девочка, где ты пропадала? Последние четверть часа я звоню тебе каждую минуту.

— Ладно, если тебе действительно интересно, то я катала Тедди на моем прекрасном белом «сандерберде».

— «С-берд»? Здорово! Счастливого выпуска, Хани-затейница.

— Тебе тоже, Сэмми. Но почему ты звонила мне каждую минуту? Ты получила новую игрушку на колесах?

— Нет, не машину. Нечто гораздо более волнующее. Только не падай, когда услышишь! Я отправляюсь в Англию! Папа сообщил мне об этом утром. «Грантвуд студия» снимает там фильм, и я еду в Лондон, чтобы участвовать в нем! А теперь угадай, кто будет продюсером и звездой? Вот теперь ты действительно отпадешь. Бывший Норин муж — Тони Нэш! Можешь представить? Держу пари, это должно было убить ее, потому что все время, пока папа излагал мне подробности, она перебивала его, чтобы напомнить мне, что, хотя, как она надеется, я получу от этого удовольствие, главной целью моей поездки должна быть учеба, учеба, учеба и что она надеется, что я правильно расценю эту возможность и не забуду, почему я туда попала и дыр-дыр-дыр… Хани, почему ты ничего не скажешь?

— Скажу, как только приду в себя от шока. И сколько времени тебя не будет?

— Столько, сколько требуется, чтобы сделать кино, я полагаю. Может быть, целый год. Не думаю, что у них уже есть режиссерский сценарий, но папа говорит, что самая лучшая школа, если я пройду весь процесс с самого начала.

— Это значит, что ты не будешь поступать осенью вместе со мной в университет? — несчастным голосом спросила Хани.

— Нет, но зато у меня будет собственная квартира, и вы с Бейб сможете навестить меня в ваши первые каникулы, и мы устроим большой шум! Завтра я улетаю!

— Завтра? Но как ты можешь так быстро? И почему? Разве это так необходимо? Что-то чрезвычайное?

— Ты знаешь, мой папа говорит: «В кинобизнесе всегда все чрезвычайно». А он знает, что говорит. Во всяком случае, Нора заказала мне билет на самолет, который вылетает завтра на рассвете. Не знаю, почему она выбрала такой ранний рейс, но полагаю, что рассчитала, что чем раньше я исчезну, тем быстрее и лучше она уладит свои дела. Хани, ты еще не сказала, что рада за меня.

— Конечно, рада, но все это так неожиданно. О, Сэм, я буду так скучать по тебе, так…

— Я тоже, но я вернусь, Хани-Кролик, а ты побываешь у меня в гостях. А сейчас я должна позвонить Бейб и рассказать ей. До скорого, Хани-Звездочка, и с выпуском тебя и твоего папку.

Она повесила трубку раньше, чем Хани успела сказать ей, что Бейб уехала на завтрак.


Еще до того, как они выехали с подъездной аллеи, судья — он сидел рядом с Бейб, которая была за рулем, — непрерывно ворчал и зудел по поводу ее вождения, в конце концов, она готова была рвануть на следующий красный свет.

Наконец, Бейб спросила его, может быть, он будет чувствовать себя более комфортно, если она отдаст руль ему. На что он с нескрываемым сарказмом ответил:

— Поскольку ты не проявляешь и намека на благодарность и даже не пытаешься заткнуть свой рот, я начинаю склоняться к тому, чтобы забрать у тебя не руль, а сам автомобиль.

Она готова была огрызнуться: «Какого… ты сам не заткнешься со своим зудением о том, какая я неблагодарная и как не похожа на леди?»

Но всего этого она не высказала, потому что именно так он и мог поступить — отобрать этот дурацкий автомобиль и оставить ее на долгое жаркое, лето без собственных колес. И тогда осенью она снова должна будет зависеть от них в поездках в колледж, в то время как она рассчитывала хоть как-то избавиться от этой зависимости, вдохнуть хоть немного свободы. А пока Кэтрин требовала, хотя прямо и не высказывала этого, чтобы она извинилась перед отцом за свою грубость и неблагодарность, иначе они забудут и про завтрак и про церемонию выпуска.

Бейб не хотела извиняться, но перспектива провести остаток дня и весь вечер запертой в доме с ними настолько угнетала ее, что она пробормотала требуемые слова. Когда она подъехала к покрытому тентом подъезду отеля, то затормозила так резко, что, если бы не ремни безопасности, судья безусловно вылетел бы из машины через лобовое стекло.

Выходя из автомобиля, она подмигнула привратнику, отгоняющему машину на стоянку, нежно улыбнулась судье и так мило извинилась перед ним, как только мог бы пожелать любой отец. Они уже сидели в элегантном, битком набитом зале ресторана, Кэтрин смотрела по сторонам, выглядывая, есть ли здесь кто-нибудь, кого стоило бы заметить, а судья погрузился в изучение меню, когда она сказала ему, сделав невинные глаза:

— Ты для меня по-настоящему чудесный отец, хотя я знаю, что ты удочерил меня. Мама требовала, чтобы я никогда не затрагивала эту тему, но думаю, что сейчас, когда я заканчиваю школу, ты захочешь сообщить мне, кем является мой настоящий отец.

Они ответили одновременно. Кэтрин, побледнев от гнева, выпалила: «Являлся, а не является. И на этом прекратим дискуссию».

Судья, криво улыбнулся:

— Ты не должна хотеть этого, и поверь мне, если ты будешь настаивать, то поймешь, почему тебе так трудно быть настоящей леди.


— И что было дальше? — вся кипя, потребовала Сэм.

— Она заказала яйца «Бенедикт», он — яблочный пирог, а я, поскольку не была голодна, только стакан отравы.

— Бейб! — Сэм, доведенная до белого каления, завопила в телефон, — я не спрашиваю о меню, я спрашиваю о том, что ты сделала, когда он сказал, что ты не должна хотеть узнать, кто твой отец, и о том, почему тебе трудно быть леди.

— Я промолчала, — с несчастным видом произнесла Бейб.

— Почему? У тебя есть полное право знать факты — кто был твой отец и почему твоя мать отказывается говорить об этом!

— Ты ничего не понимаешь, Сэм. У меня нет никаких прав. Все, что у меня есть, это Кэтрин и судьи. И если я не позволю им вести себя, как они хотят, то не буду иметь и их. И кому какое дело, кем был мой отец, если он мертв. Где он был, когда я нуждалась в нем? Кроме того, как намекает судья, он может оказаться убийцей, или насильником, или еще кем-то в этом замечательном роде. Как бы то ни было, это судья все решает, потому что это он женился на моей старушке маме и удочерил меня, простил ей ее ужасные ошибки и меня с моей дурной кровью. Поэтому, я полагаю, что Кэтрин права, а я не права, — я должна быть благодарна за то, что он дал мне свою фамилию, учитывая все, и неудивительно, что она хочет сохранить свою тайну.