Дерек сразу отрезвел. Восемь часов! Сломался паровоз? Рухнул мост? Если восстание, чего он так боялся, началось, то Анне-Лиз и Конран рискуют попасть в самое пекло. Тревога быстро перешла в раздражение.

— Есть ли хоть какие-нибудь сведения?

Комиссар покачал седой головой.

— Нет, но я подозреваю, что опасность существует. Всего несколько месяцев назад в Мируте выпущены после десятилетнего заключения за отказ стрелять в своих односельчан восемьдесят пять сипаев. Это вызвало новое негодование среди индуистов и мусульман. Комиссар Лоуренс рассказывал мне доверительно, что делает запасы оружия и продовольствия в своей резиденции в Лакнау на случай возможного восстания. А это не тот человек, который боится тени.

Дерек одернул рубашку, потом взял сапоги, валявшиеся на кровати, чтобы надеть их.

— Помогите мне достать лошадь, сэр! Но возможно, я не смогу вам вернуть ее.

Комиссар покачал головой.

— Я дам вам лошадь. Только вернитесь невредимым и побыстрее, как только сможете. Если это мятеж, то телеграфные линии могут быть перерезаны в любой момент. Зайдите в мой кабинет, я передам вам личное письмо комиссару Дели. — С этими словами комиссар вышел.

Алкогольное оцепенение Дерека сменилось жгучим беспокойством. Он представил Анне-Лиз, павшую жертвой ужасов войны, этой дьявольской бойни. Отъезд англичан из домов означал для сипаев кровавые репрессии и жестокие преследования, что оборачивалось гибелью для каждого белого в Индии. Он надеялся только на то, что Анне-Лиз защитит Конран.


Анне-Лиз очнулась в дымке желтовато-серого тумана, разлившегося над грудой тел на дне вагона. Металлические ножки сидений переплелись с человеческими телами, сбившимися в огромную кучу. Смерть была везде: ее мелодия звучала в пронзительных визгах и криках мятежников, торжествующих над добычей, срываемой с трупов. Как только кто-то подавал признаки жизни, в него тут же вонзался отвратительный нож. Звучали винтовочные выстрелы, но лишь изредка, так как сипаи берегли патроны. Кровь застилала глаза Анне-Лиз, раскалывающаяся от боли голова гудела, но она старалась не дышать. Сквозь розовый туман она видела сипая, одетого в красное, идущего по телам, наваленным в дверях вагона. Другой сипай обшаривал труп всего в нескольких шагах от нее. Охваченная паникой, она закрыла глаза, пытаясь не допускать мысли, что они могут убить ее, когда найдут. Сипай в красном перевернул чье-то тело, потом другое, как будто прокладывал себе дорогу. Он шел прямо к ней. Вот уже его грязная, драная одежда коснулась ее лица. Он наклонился над пожилым, одетым в белый льняной костюм человеком и стал обшаривать его карманы. Сорвав золотые часы и щепочку с окровавленного запястья, он повернулся, чтобы отбросить ребенка, лежащего сверху Анне-Лиз. Она горячо молилась, чтобы ребенок был мертв, и сама от этого приходила в ужас. Наконец она почувствовала, что тело ребенка приподнялось, затем снова упало. «Теперь он смотрит прямо на меня!» — застыв от страха думала Анне-Лиз. Решив, что она мертва, он дернул ее за волосы; потом выпустил их, и ее голова больно стукнулась о металлический пол, а сипай двинулся дальше.

Неожиданно за окном вагона послышалась команда на хинди. Сипаи выругались, затем поспешно осмотрели остальные трупы в вагоне. Первый вышел, но второй медлил. Он быстро обыскал пальто какого-то мужчины, набил свои карманы банкнотами, затем торопливо прошел в боковой проход. Его силуэт четко выделялся в дверном проеме, залитом солнечным светом. Затем он спустился с поезда.

Анне-Лиз слышала команды индусов, становившиеся все более злыми: видимо, отставшие солдаты неохотно покидали свою добычу. Она дрожала, несмотря на жару и на то, что что-то тяжелое больно давило ей на ноги. Но она боялась пошевелиться. Казалось, прошла вечность, прежде чем вокруг наступила полная тишина. Тишина внутри вагона была спутницей смерти. Тени становились длиннее, темно-фиолетовые полоски пробивались сквозь зарождающийся оранжевый свет горячего индийского солнца, которое теперь поднялось, как будто ждало благоприятного момента. Вдруг Анне-Лиз услыхала вой хищников, которые, наверное, уже почуяли добычу. Превозмогая боль, Анне-Лиз приподнялась с пола и спихнула с себя тяжелое тело, которое так придавило ее. Тело перевернулось, и она с ужасом увидела, что это Конран. В его открытых глазах застыли изумление и укор. «Это ты привела меня сюда, — казалось, хотел сказать он. — Мы были прокляты с самого начала».

— О, Конран, — лишь прошептала она, и слезы потекли по ее щекам. — Мне так жаль!

Анне-Лиз подняла его большую голову и закрыла ему глаза. Так он выглядел спокойным, почти спящим. Она уже ничем ему не поможет и никогда не узнает, о чем он думал в свои последние мгновения, может, о том, что Господь дал ему умереть, чтобы спасти от чего-то худшего. Она хотела, очень хотела сделать его счастливым, но его ужасная смерть перечеркнула все. Слезы скорби капали на его лицо и стекали, как жидкое серебро. Ее долгие причитания над ним были такими же, какими они могли быть, если бы его оплакивала ирландская женщина на его далекой родине. «Как далеко ты от дома, мой мальчик, — горевала она, — с женой, которая полюбила тебя слишком поздно!» Она тихо накрыла полой пальто его лицо, потом заставила себя осмотреть его карманы. Там ничего не было. Главное — не было денег, чтобы вернуться в Канпур. Без денег, почти не зная языка, кроме простейших слов на хинди, Анне-Лиз оказалась в ловушке. Ее шансы проделать путь через местность, полную повстанцев, были равны нулю. Она почувствовала себя такой же мертвой, как Конран.

И все же, встав на колени, она выглянула в окно. Трупы людей лежали и на раскаленной, залитой солнцем равнине. С трудом подавив страх и отвращение, Анне-Лиз пробралась через тела убитых в вагон, куда, как она думала, не дошли мародеры-сипаи. Она нашла золотое кольцо с печаткой и бумажник с деньгами, а также ридикюль с маленьким, украшенным бриллиантами кошельком. И только увидев рядом мертвую англичанку, поняла, какую ошибку она совершает: по этим вещам первый же встречный определит, что она англичанка, и ей вряд ли тогда удастся спастись.

Анне-Лиз быстро подобрала свои юбки и отправилась обратно. Кругом раздавались стоны, так как сипаи добили не всех. Она поискала воды, но это оказался вагон первого класса и никто из пассажиров, конечно, не позаботился запастись ею. Тогда Анне-Лиз поспешила в третий класс и обнаружила там полную флягу воды. Послышались стоны и крики о помощи, она предложила воды. Она опорожнила мешок и отправилась назад, чтобы раздобыть еще. Какой-то мужчина, индиец, раскачивался, держась за окровавленную голову. У его ног лежал мертвый ребенок, а рядом — женщина с простреленной головой, прикрывая собой маленькое тельце. Жалость наполнила сердце Анне-Лиз.

— Можно я помогу вам? — спросила она мужчину, протягивая флягу.

Он кинул на нее полубессознательный взгляд.

— Дикая сука, — прошипел он злобно. — Моя семья убита из-за таких, как ты. Стой там, не подходи!

Обезумев, она бросилась от него.

Так много смерти вокруг, так много горя… и будет еще больше, если восстание разрастется. И кто во всем этом виноват? Национальные предрассудки, возмущение англичанами? Только Богу известно, кто виноват во всем этом и чем все закончится. Ясно лишь, что эта кровавая бойня унесет много жизней, но справедливость вряд ли восторжествует. В Индии, где смешалось столько рас и религий, где англичане не признают за индусами никаких прав, все равно кому-то будет плохо. Одинокая и беззащитная англичанка, она не имела шансов на спасение.

Свалившаяся через боковой выход, украшенная драгоценностями индианка застонала, когда Анне-Лиз переступила через нее. Анне-Лиз тут же остановилась, чтобы помочь ей. Кастовая метка у нее на лбу показалась Анне-Лиз маленькой черной отметиной смерти, как будто пуля пробила ей голову. Анне-Лиз взяла индианку под мышки, чтобы помочь ей подняться.

— Нет, — с трудом выговорила женщина на хинди, затем добавила на ломаном английском: — Я ранена… моя грудь. — Анне-Лиз быстро спустила ее на пол. — Не оставляйте меня, — прошептала женщина. — Кали, богиня смерти, пришла… на это место. Я не… чтобы она нашла… меня.

Анне-Лиз тихонько опустила умирающую индианку, ее голова упала на пол, дыхание стало хриплым, а через минуту исчезло совсем. Она умерла. Бормоча «простите меня», Анне-Лиз осторожно сняла с женщины ее драгоценности, затем вернулась в самый бедный индийский вагон и сняла с другой женщины ее изношенное красное сари. Бросив свою собственную одежду, Анне-Лиз надела сари и спрятала на груди мешочек с драгоценностями. Теперь она могла идти.

Но она должна проститься с Конраном, решила Анне-Лиз и пошла искать его. И опять она увидела безумного индийца, потерявшего семью. Его лицо было теперь залито слезами, он даже не взглянул на нее, и Анне-Лиз поспешила пройти мимо. Неожиданно его голова поднялась, глаза сузились: он узнал ее под сари. Злоба и ненависть исказили его лицо, он плюнул.

— Поганая свинья!

Она шарахнулась в испуге, что он нападет на нее, затем торопливо прошла через вагон. Дойдя до Конрана, она стала искать его пистолет. Оружие, должно быть, выпало из его рук, когда поезд сошел с рельсов. Она перевернула тело Конрана, ища оружие, и наконец обнаружила пистолет в нескольких шагах: он застрял между ножкой сиденья и стенкой вагона.

Но как только она двинулась за ним, чья-то рука схватила ее сзади. Красное хлопковое сари разорвалось, а она в панике бросилась к пистолету. Индус настиг Анне-Лиз и обрывком ткани от сари попытался связать ее. Однако не удержался и упал вместе с ней. Хватаясь за железные ножки сидений, Анне-Лиз поползла по полу вагона. Сари разорвалось. Тяжело дыша, Анне-Лиз ударила индуса, когда он почти настиг ее. Он пытался схватить ее за горло, в то время как ее пальцы тянулись к слабо мерцавшему пистолету. Издав приглушенный крик ужаса в ту секунду, когда его руки готовы были сомкнуться на ее шее, она сильно ударила индуса по лицу. Из его носа брызнула кровь, пятна расползались по ее красному сари. В глазах у Анне-Лиз потемнело, из груди вырвалось хрипение, как у зверя. Собрав последние силы, со всей безжалостностью отчаяния она вонзила ногти в его глаза. С визгом он выпустил ее. Ее пальцы сомкнулись наконец на оружии: изогнувшись, она выстрелила ему прямо в лицо. Оглушенный, он упал на нее. Анне-Лиз с силой дважды ударила его по голове, и только тогда его тело обмякло. Свободно вздохнув, она оттолкнула тело индуса и встала.

Подобрав сари, она шла к распахнутой двери вагона, откуда лился пасмурный, оранжево-серый дневной свет.

Безжизненная, как пустыня, местность расстилалась вокруг. Только кучки высохших жалких пальм со свернувшейся листвой нарушали однообразие пейзажа, да несколько пассажиров, хромая, брели от поезда. Увидев, что трое из них направились обратно, на юг, по железнодорожному полотну, Анне-Лиз пошла шагах в пятнадцати сзади. Если она будет сохранять дистанцию, ей не придется вступать в разговор с ними.

Поезд, на котором они ехали, успел довольно далеко уйти от Канпура. Анне-Лиз только помнила, что сквозь сон незадолго до рассвета слышала, как поезд останавливался в Алигаре. Значит, он близко.

Обмотав лицо порванным сари, Анне-Лиз бросила последний взгляд на мерцающий коричневыми и красными бликами разрушенный поезд, как будто замерший посреди долины. Внутри него был Конран, человек, который любил ее! Всю жизнь будет она оплакивать Конрана, чье сердце было большим, а руки — такими нежными. Конран умел только отдавать себя, ничего не требуя взамен. А у нее даже нет возможности достойно похоронить его. Если она останется около поезда, ее непременно убьют. На смену сипаям придут другие бандиты, чтобы отомстить за невинные жертвы. Им все равно, что среди тел мертвых индийских детей лежит похожий на ребенка Конран. Слезы вновь потекли по лицу Анне-Лиз, но она все шла и шла, спотыкаясь, вдоль линии пути. Эта сверкающая, уходящая за горизонт ниточка была последней надеждой, последней связью с прошлой жизнью.


— Я хочу повести кавалерийский отряд на север вдоль железной дороги, — третий раз твердо повторил Дерек комиссару Канпура. — Если случилось несчастье, то лучше нам отправиться на поиски прямо сейчас же. Вы все еще не получили ответа из Дели? Телеграфная линия может быть перерезана.

Комиссар упрямо качал головой, посыпая песком и сворачивая быстро нацарапанную записку.

— Это комиссару в Дели. Я должен отказать вам, я не могу дать отряд. Если здесь начнется волнение, вы будете отрезаны, а у меня нет людей в резерве. Понимаете, милорд? Известие о мятеже дойдет до Канпура достаточно быстро. Я не могу рисковать, если речь идет о защите резиденции. — Он повернулся к атташе. — Мистер Паис, пригласите, пожалуйста, эмиссара Бахадур-шаха. Он уже давно ждет, — добавил он многозначительно.