Анне-Лиз направилась к рощице, решив, что какой-нибудь ручеек все-таки должен протекать там. Действительно оказался ручеек, тихо журчащий между деревьями, которые отбрасывали длинные тени на влажную траву и тину. Осторожно она опустилась на колени и зачерпнула воды, чтобы напиться. Вода была прохладной, но неприятной на вкус. С холодным прагматизмом, приобретенным в поезде, она подумала о том, что выше по течению трупов не должно быть.

Анне-Лиз снова погрузила руки в воду и вдруг уловила какой-то шепот в тени, затем еще, теперь уже низкий протяжный звук, поднимающийся из травы. Она быстро вскочила, сердце глухо стучало. Это были гиены, прятавшиеся в лесу, они подкрадывались. Охваченная страхом и ужасом, Анне-Лиз поспешила назад той же тропинкой, что и пришла. Если гиены наберутся храбрости, они нападут. Теперь она пожалела, что не взяла пистолет Конрана; что-то говорило ей, что он скоро понадобится.

Она уснула невдалеке от большой группы беженцев, расположившихся у дороги, тепло от огня едва достигало ее. Время от времени до Анне-Лиз долетали обрывки индийских фраз, не имевших большого смысла, затем затихающие всхлипывания ребенка. Почва была твердой, и рассвет долго не наступал, но она была слишком усталой, чтобы превозмочь сон: сари на ее лице трепетало от ее легкого дыхания.

Вскоре забрезжил рассвет, принесший тишину неподвижного воздуха. Чириканье воробьев послышалось из травы и откуда-то сверху; одинокие северные журавли, похожие на воздушных змеев, вырисовывались на желтой земле. Проснувшись, Анне-Лиз увидела солнце, большое и туманное, сонно поднимающееся вдали, над журавлями. Журавли были хорошим предзнаменованием. Почему Конрану не суждено было знать о медленном и ленивом рождении этого дня? Как ужасно потерять его! Они долгие годы могли быть вместе, могли иметь детей, потом внуков… и тут к ней вернулась та ужасная мысль, что смерть Конрана была справедливой. Она спасла его от несчастия иметь жену, которая слишком мало его любит.

Голодная и отчаявшаяся, она дошла до окраин Алигара только к вечеру следущего дня. Весь этот путь был адским мучением: она пила из покрытых пеной оросительных каналов, ее пищей стал прокисший рис из помойной ямы в сожженной деревне. Окраины города немного успокоились после двух дней мятежа, несколько человек, попавшихся ей на улицах, были либо попрошайками, которым нечего терять, либо ворами, надеявшимися поживиться остатками товаров в разграбленных лавках.

Довольная тем, что на ней рваное сари, которое делало ее похожей на нищенку, она все равно старалась держаться ближе к стенам, прячась в тень. Ночь настала быстро, дым от пепелищ тонкими струйками поднимался вверх, но где-то недалеко от центра города видны были яркие языки пламени. Анне-Лиз пошла туда и вскоре оказалась у рынка. Здесь улицы уже не были пустынны. Кучки людей передвигались в тенях и отсветах пламени, как акулы, вынюхивающие добычу. На главной улице толпы выглядели храбрыми под покровом ночи. Дрожа от страха, всматривалась Анне-Лиз в вывески. Некоторые из них болтались на одном крюке. Пустой желудок Анне-Лиз восставал против запаха раздавленных фруктов, перезревших на дневной жаре, доносившегося с рынка. Даже смрад от прогорклого масла и мочи не мог заглушить ее зверского аппетита.

Хмурясь от безнадежных попыток собраться с мыслями, она пыталась вспомнить улицы, которые однажды показывал ей профессор Сандервиль во время их путешествия. Она сворачивала то на одну улицу, то на другую и в конце концов нашла то, что искала: деревянную вывеску в форме огромного красного рубина на углу улицы ювелиров. Только несколько магазинов с зарешеченными окнами и дверями остались нетронуты грабителями; в остальных витрины были разбиты, всюду валялись коробочки из-под драгоценностей; воры унесли даже резную мебель. Анне-Лиз постучала в запертую дверь одной лавки, потом в другую, но ответа не было. Она боялась менять драгоценности на еду на рынке. Если она покажет драгоценности случайному человеку, ее просто ограбят или убьют.

Следующие две лавки тоже были погружены в тишину, но наконец ей повезло: в ответ на ее стук в дверь одной из лавок в конце улицы из окна верхнего этажа высунулась лысая голова.

— Убирайся, — прошипел торговец, — ты что не видишь, что закрыто?

— Я хочу продать драгоценные камни за рупии, — тихо проговорила она, глядя вверх. — Вы не пожалеете, если поговорите со мной.

Удивленный ее английским, он всмотрелся, увидел рваное сари и вновь прошипел:

— Убирайся, или уличная стража повесит тебя, как воровку!

В ответ она лишь высвободила руку из-под сари. Блеск разлился от ее тонкого запястья до белого локтя. Торговец заколебался, затем, бросив взгляд в обе стороны улицы, уже другим тоном сказал:

— Ладно. Подожди, я выйду! — Ставни захлопнулись.

Анне-Лиз прижалась к стене и ждала. В мрачной тишине через несколько кварталов вдруг взметнулось пламя. Анне-Лиз услышала крики и звук разбитого стекла. Среди общего шума ясно раздались женские рыдания. «Всего несколько часов назад я так же кричала по Конрану», — подумала она. Вспоминая его идущим через торговую площадь в тот день, когда она впервые увидела его, гордого и высокого, она почувствовала, как сжалось ее сердце. Потом перед ее мысленным взором вдруг почему-то предстало обезумевшее, искаженное лицо Дерека, когда она сказала ему, что выходит замуж за Конрана. А теперь она совсем одна.

Тем временем хозяин лавки отпер дверь, растворив ее настолько, что она еле смогла протиснуться. Неожиданно сзади кто-то грубо толкнул ее, и она упала. Двое мужчин ворвались в лавку. Хозяин отступил назад, потом, завизжав от страха, он бросился к лестнице, ведущей в его квартиру. Блеснул нож, хозяин лавки что-то промычал. Затем, когда нож опустился снова, он испустил короткий булькающий звук и замер.

Анне-Лиз вскочила и стремглав бросилась к двери. Но рука бандита схватила ее за сари; затем за волосы негодяй втащил ее в комнату.

— Нет! — завопила она, когда холодное лезвие ножа прикоснулось к ее горлу. Она пыталась оттолкнуть бандита — нож сорвал с ее руки браслет. Из последних сил она ударила своего противника в живот кулаком, а затем вцепилась ему в глаза. Она почувствовала, что его рука, держащая ее за волосы, ослабела, но лишь на мгновенье. Тогда она стала молотить его руками и на этот раз попала в нос. Он завыл и выпустил ее, темно-красный поток залил его лицо. Ругаясь и зажимая нос рукой, он все равно преследовал ее, пока она бежала по комнате к двери. Другой бандит усиленно освобождал коробочки от драгоценностей, набивал ими карманы и не обращал на нее никакого внимания. Потом он направился наверх.

Вдруг человек десять мужчин ввалились в лавку. Один из них схватил Анне-Лиз, остальные кинулись на бандита, нанося удары дубинками. Когда тот попытался воспользоваться своим клинком, один из мужчин выстрелил ему в живот из старинного кремневого пистолета. Бандит сразу осел, прижимая руки к животу, а потом повалился, как мешок. Пятеро индийцев отодвинули в сторону тело владельца лавки и направились наверх за напарником мертвого вора. Он визжал и упирался, но индийцы стащили его по лестнице, а потом вывели вместе с Анне-Лиз на улицу. Эта разношерстная компания, в большинстве своем состоявшая из толстых и лысых мужчин, скорее всего была отрядом самозащиты торговцев. Среди толкотни и криков кто-то достал веревку, привязал ее к навесу лавки и накинул на шею плачущего вора петлю. Через несколько мгновений его вздернули. Задыхающийся, он сучил ногами. В ужасе Анне-Лиз смотрела на его выкатившиеся глаза и безумно раскрытый рот. Еще какое-то время он боролся со смертью; его лицо становилось похожим на страшную маску Горгоны, ноги скребли по земле. Затем он дернулся и затих, страшный в своей неподвижности.

Теперь двое мужчин потащили охваченную ужасом Анне-Лиз к освободившейся под навесом петле.

— Нет! — закричала она. — Не убивайте меня! Я ничего не сделала!

Удивленные ее английским, индийцы остановились. Она плохо владела хиндустани, чтобы объяснить им, кто она.

— Она прислуга, — проговорил один из них, — наверно, раньше работала у ангрези.

Анне-Лиз знала, что индийцы называют англичан «ангрези».

— Нет, — поправил его другой. Взяв ее руку, он указал на богатые браслеты, — она была вместе с ворами. Они использовали ее, чтобы старый Амаль открыл им дверь.

Большинство было склонно согласиться, что эта девушка воровка и ее следует повесить. Анне-Лиз дико кричала:

— Нет, вы не поняли! Я сама ангрези. Англичанка. Я ничего не сделала тому человеку…

Не понимая, что она говорит, они смотрели на нее в некотором замешательстве, особенно двое, те, что постарше. Они качали головой, не решаясь ее повесить.

— А что, если она ангрези? Что, если ангрези скоро вернутся и накажут нас за ее смерть? Они не посмотрят на то, что мы только защищали себя и свою собственность…

Один из них опустил сари с ее головы:

— Смотрите, у нее светлая кожа. Она может быть ангрези.

Анне-Лиз быстро кивнула:

— Я вдова сержанта Конрана О'Рейли из третьего кавалерийского полка.

Видимо, уловив суть ее слов, они посмотрели друг на друга.

— Пошлем за судьей, — предложил один из них.

— Тьфу! Не будет судья заниматься грабительницей, когда весь базар горит, как факел, — сказал другой.

— Тогда возьмем ее с собой, — предложил кто-то. — Если мы не найдем судью, то повесим ее, и дело с концом.

Связав ей руки, они потащили ее за собой.

— Молись, женщина. Судьи сегодня встречаются так же редко, как зубы у курицы. Едва ли тебе удастся увидеть рассвет.


Дерек достиг Алигара за два часа до восхода солнца. Освещенный луной город выглядел, как уставшая блудница. Дым плотным покровом навис над ним, а от реки, забитой телами, распространялось зловоние. Дерек устал, он был голоден и удручен. Нигде среди беженцев, устремившихся из Дели и Мирута, не было и следа Анне-Лиз. «Вряд ли я сумею найти ее здесь», — мрачно подумал он. Дети, заблудившиеся на дороге, уйдя от спящих родителей, грязные от пыли, лежали, как камни, на земле. В темноте он заметил пастуха, гнавшего стадо белых баранов. Городские ворота не охранялись, их огромные петли скрипели, и этот звук наполнил тоской его душу. Дерек въехал в центр города: навстречу ему брели группы людей, уставших от разбоя. Резиденция была тихой, там не светилось ни одного окна, а стены были испещрены следами пуль. Покинутые хозяевами рыночные ларьки были разграблены, навесы раскачивались от порывов ветра. Дерек спешился возле каменного колодца и попытался достать воды, но вместо всплеска услышал только равнодушный удар, когда ведро достигло дна. Было что-то жуткое в этом звуке. Со вздохом он взял полупустую флягу, притороченную к седлу лошади, и прижал ее к губам. Противная теплая вода потекла ему в рот. Человек, кравшийся мимо, торопливо поклонился, увидев его форму, и тут же скрылся в темноте. Вдруг кучка повстанцев выскочила на рыночную площадь, поджигая факелами навесы и ларьки. Он увидел лишь силуэты этих людей, пританцовывавших в свете пламени. Но и они как будто устали от ночных пирушек. Безразличный ко всему после долгого, страшного дня, он сел на лошадь и проехал мимо повстанцев, словно их и не существовало.

— Хузоор! — послышался голос из толпы. — Хузоор, остановитесь, помогите нам! — Человек подбежал и ухватился за стремя. — Мы поймали вора-убийцу, и вы должны совершить правосудие.

Дерек оттолкнул его:

— Я выполняю срочное поручение Бахадур-шаха и не могу вмешиваться в ваши дела.

Человек приплясывал от нетерпения:

— Вы не поняли, хузоор, — он оглянулся — вдруг повстанцы услышат его — и прошептал: — Вор — ангрези, хузоор.

Дерек натянул поводья. «Надо посмотреть, в чем там дело, — решил он, — несчастного ангрези убьют, если я не вмешаюсь». Ситуация ему не очень-то нравилась, достаточно волнений с собственными делами, а теперь еще и это. Если кто-нибудь уловит его английский акцент, то будет казнен не один ангрези.

— Хорошо, — сказал он отрывисто, — только побыстрей покажите мне этого вора. Я не могу задерживаться здесь долго.

— Очень хорошо, хузоор, но не упрекайте меня, если вора уже повесили.


Анне-Лиз неистово сопротивлялась, но один из купеческих стражей уже надевал петлю ей на шею, а другой забрасывал конец на балку, поддерживавшую навес.

— Отпустите меня! — кричала она исступленно. — Я не имею ничего общего с этими ворами!

Но индийцы, по-прежнему не понимая ее, не обращали на эти крики никакого внимания. Они не сомневались, что эта девушка, хотя она и светлокожая, и очень красивая, была воровкой, иначе что она делала в лавке ювелира среди ночи, да еще в компании двух бандитов? Ангрези или нет, ей не повезло. Они начали тянуть за веревку.