И вот еще такой штрих к портрету о баньизме на Руси: бани считались местами, где нечистая сила водится. Чтобы увидеть там черта или какую другую нежить, надо было зайти туда ночью, переступить за порог одной ногой, снять с себя крест и положить его под пятку. Ходить в баню не советовали в третий пар или после двух перемен моющихся, ибо, как считалось, в это время там моется злобный старикашка, который может и человека до смерти ошпарить или содрать кожу с женщины, если та бранится.


* * *

На Руси не было принято затягивать с женитьбой. С царскими свадьбами промедлений тоже не было, но сама церемония предварительного осмотра девиц из дворянских семей могла иногда затянуться. Так, на смотр Василию Иоанновичу доставили полторы тысячи кандидаток, а его сыну Иоанну Васильевичу показали вообще чуть ли не всех красивых дворянок. Избранную царскую невесту брали во дворец, нарекали царевною. По принятому обычаю, до официального бракосочетания сам царь имел право только раз видеть свою невесту.

Венчались обычно вечером. Утром же накануне торжества сваха невесты отправлялась в дом жениха для приготовления брачного ложа. Она обходила кругом комнату и кровать, где постилалось брачное ложе с рябиновой ветвью в руках, на которой нарезывались какие-то знаки. Человек пятьдесят приносили принадлежности брачного ложа и брачной комнаты, по четырем углам которой втыкалось по стреле с соболиным мехом и калачом на оконечности стрелы. На лавках у стен по углам ставили оловянники питейного меда. Над дверьми и под окнами прибивали по кресту.

Сначала на брачную кровать настилали снопы по числу тридевять, на них ковер и перины одна на другую по числу семь. На перины помещали изголовье и две подушки в шелковых наволочках. Постель застилали шелковою простынею, а сверху холодным одеялом. На подушку клали шапку, в ногах теплое соболье одеяло. Над постелью ставились образа Спаса и Богородицы и большой крест (образа задергивались убрусами, или застенками, смотря по их величине).

Возложив венец символ девичества на голову невесты, торжественно вели ее в зал. Свечи жениха и невесты несли разом перед будущею царицею. Когда сопровождение невесты было усажено на свои места в Грановитой палате, посылали за женихом, находившемся в другой палате дворца. На пути следования царя священники кропили святою водою. Войдя в зал и благословившись, он усаживался рядом с невестой — сигнал разносить кушанья и ставить их на стол. В продолжении обряда боярыни и девицы пели свадебные песни, зажигались свадебные свечи. Сваха снимала с невесты покрывало, потом венок, мочила гребень в чарке с медом и расчесывала невесту, свивала ей волосы и надевала волосник, кику и подзатыльник. Венок отдавали на сохранение, на память о девичестве. Сваха опахивала невесту и жениха сорока соболями, подходила к родителям невесты и просила благословения везти молодых к венцу.

Все гости вставали. Родители брали по украшенной драгоценностями иконе и вместе со священником давали благословение новобрачным. Отец и мать, взяв дочь за руку, отдавали ее жениху. Отец брал плеть и ударял ею свою дочь, говоря: «По этим ударам ты, дочь, знаешь своего отца. Теперь эта власть переходит в другие руки. Вместо меня, за ослушание тебя будет бить твой муж!». Плеть передавалась жениху, который, принимая ее, говорил: «Беру как подарок, но думаю, что в ней нужды иметь не буду». И затыкал плеть за кушак.

Когда новобрачные приезжали в церковь, специальные слуги следили за тем, чтобы кто-нибудь не перешел между конем жениха и санями невесты. Путь от дверей храма до налоя устилался кусками материи, на месте перед налоем клали ковер из соболей.

После венчания все возвращались в ту же палату, где и начиналась свадьба. Новобрачные садились за стол и, хотя перед ними ставили разные кушанья, от еды и питья отказывались. Когда гостям подавали жареного лебедя, это служило сигналом сопроводить молодых до опочивальни: сват и сваха вступали с новобрачными в ее пределы, а затем возвращались продолжать пирушку. Опочивальню оставался охранять слуга с обнаженным мечом для отпугивания лиходеев.

На свадьбе и в послесвадебные дни пиршеств невеста почти ничего не говорила, кроме общепринятого для такого случая: малословность и пристойная молчаливость считалась достоинством женщины. Другие же из приглашенных женского пола, обычно скромные и целомудренные, напивались до такой степени, что уже лыко не вязали и позволяли, среди общей суеты, даже непристойные выходки.

Царские свадебные обряды продолжались иногда более недели. На второй день давался великокняжеский обед, на третий — обед для царицы, на четвертый — обед для духовенства, по окончании которого патриарх и духовные власти благословляли новобрачных образами. В следующие дни устраивались обеды дворянам, выборным людям, стольникам, стряпчим, посадским, которые приезжали к царскому двору с поздравлениями и подарками. Царь тоже не жадничал: щедро рассылал в дальние города молебные грамоты, ездил на богомолье по монастырям, кормил и одаривал монахов, посещал богодельни и тюрьмы, отпускал на свободу некоторых заключенных.

На такого рода званых обедах во дворцовой палате на возвышенном месте восседал государь, а за столами в несколько рядов устраивались его братья, митрополит, высшие сановники, особые чиновники, коим черед пришел предстать перед очами государя при посохе и в шапке с бриллиантами.

В середине палаты на высоком столе красовалось множество золотых сосудов, чаш и кубков. Первым блюдом подавались жареные лебеди, вино разливалось в кубки только иноземное. В знак особой милости царь посылал со своего стола кушанье отмеченному им гостю: тот должен был встать и откланяться. Кушанья подносились на золотой или серебряной посуде, а вино в ковше или чаше и только тому, кому царь велел. Пожалованный сим высочайшим расположением гость выпивал вино стоя и кланялся.

Обеды во времена Ивана Грозного продолжались иногда до вечера: несколько сот гостей насыщались изобильными яствами и экзотическими винами, причем на каждого приглашенного приходилось подчас до ста различных блюд. Слуги были облачены в парчовую одежду с золотыми цепями на груди и черные лисьи шапки. Когда подавали водку, на столы уже ничего не ставилось, кроме хлеба, соли, уксуса, перца, ножей и вилок. (Тарелок и салфеток не знали в ту пору; блюда предварительно отведывались сначала поваром, потом кравчим в присутствии царя). Государь же мог послать гостю за столом ломоть хлеба, кушанье, вино, мед, пряники, орехи, пироги.

Многие иноземные послы не верили своим глазам при виде огромного количества золотой посуды и богатых, расшитых золотом и жемчугом одежд — все это было сделано в России руками русских мастеров, и даже столы были покрыты вязаной из золота скатертью. После каждого такого обеда посуда пересчитывалась и, если все было на месте, прислугу одаривали теми из кушаний, что на столе остались.

Но вот уж действительно без чего не обходились царские свадьбы и пиршества, так это без подозрений в покушении на порчу против членов государевой семьи. Именно злыми кознями недоброжелателей объясняли внезапную болезнь третьей жены Ивана Грозного, Марфы Собакиной, скончавшейся через две недели после свадьбы. Усматривали в этом порчу, о которой в родословной книге было сказано: «Ляжет с великим князем, и она ему покажется мертвец».


* * *

Ходить пешком для важного человека считалось предосудительным и неприличным, даже если нужно было сделать несколько шагов от дома по улице. Летом, для поддержания своего достоинства мужчины ездили верхом, зимой в санях. Соблюдая этикет царский, одни лица высшего звания имели право только въезжать в Кремль, другие останавливались у ворот царского двора. В соответствии с важностью гостя, его встречали у крыльца, в сенях или в комнате. У одних имелось право входить в комнаты государя, у других только в переднюю.

Вообще говоря, самое почетное место в домах гостю отводилось под образами, а хозяин сидел по правую руку от него. Прощаясь, гость обращался прежде всего к образам, полагал на себя крестное знамение, как и при входе в дом, если хозяин его удостаивал этим.

В обращении с низшими себя, по большей части, русский был высокомерен, отмечает историк Николай Костомаров. И часто тот, кто унижался и сгибался до земли перед старшим, вдруг делался надменен, когда богатство или важная должность отдавали ему в зависимость других. В русском характере было мало искренности; дружба ценилась по выгодам; задушевные друзья расходились, коль не обязывала их взаимная польза, и часто задняя мысль таилась за изменениями дружественного расположения и радушным гостеприимством. Довольно было любимцу государя приобрести царскую немилость, чтобы все друзья и приятели, прежде низко кланявшиеся ему, не только прекратили с ним знакомство, но нс хотели с ним говорить и даже причиняли ему оскорбления. Так, заточенную в монастырь великую княгиню Соломониду оскорбляли не только словами, но и побоями!

В общении смесь византийской напыщенности с татарскою грубостью. В разговорах церемонность и крайняя осторожность. Невинное слово принимается слишком серьезно и порождает тяжбы, ссоры, неприличную брань. К XVII веку все больше и во всех сословиях начинают мстить в форме доносов. Поданная на кого-то ябеда втягивает его в разорительную судебную тяжбу. Провоцируют ссоры, чтобы составить челобитную о драке, грабеже и обиде. Наемные ябедники и доносчики предлагают свои услуги за деньги. Их преследуют и клеймят позором, однако власти всячески покровительствуют доносам там, где затрагиваются ее интересы или идет речь о чьем-то уклонении от обязанностей службы. Какая уж тут дружба между служилыми людьми, если в любой момент по навету могут обвинить в нерасположении к царю, подвергнуть пыткам и заставить наговорить на себя, даже если невиновен. На свадьбах, похоронах и пирах, в церкви и в кабаке повсюду были шпионы государевы. Доносительство становилось профессией и чертой характера.

Преподобный Сильвестр, церковник и литератор того времени, поучал в сборнике наставлений Домострой без жалости наказывать ребенка битьем, воспитывать дитя в запретах, чтобы найти в нем покой и благословение. Жену же рекомендует наказывать и вразумлять страхом наедине, а наказав, простить, и попенять, и с любовью наставить, и поучить, но при этом ни мужу на жену гневаться, ни жене на мужа, а всегда жить в любви и согласии. Правда, за любую вину по уху, по глазкам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным или деревянным не бить. Чем же бить? Плетью осторожно, разумно, больно, страшно и здорово, но лишь за большую вину и под сердитую руку.

У знатных и зажиточных людей Московского государства жены и девицы сидели взаперти, как в мусульманских гаремах. Самые благочестивые граждане были убеждены, что девиц надо бить почаще, чтобы те не утратили своего девства. И чем знатнее род, тем большей строгости подвергали девицу.

Церковные документы XVI века сохранили немало свидетельств о богопротивных игрищах, особенно в ночь на Ивана Купала, когда «есть мужем и отроком великое падение на женское и девичье шатание. Тако и женам мужатым беззаконное осквернение тут же». На таких языческих празднествах массовое гуляние частенько сопровождалось растлением девства и уже потом разбирались, что это было: блуд осильем, сама изволиша или соблазнили девицу лживым обещанием жениться на ней. Однако простой люд смотрел на подобное баловство спокойно. Многие невесты еще до свадьбы приживали по два-три ребенка, причем от разных отцов. Хочешь не хочешь, но соблазнителей все же наказывали, накладывая на них епитимью с обязательством соблюдать виновному пост в течение нескольких лет или денежный штраф. Родители же, опасаясь потери их дочерью девства раньше времени, торопились выдать замуж ее, четырнадцатилетнюю девочку, за уже физически зрелого парня: из сострадания, разумеется, на выручку своей дочери приходила частенько теща, которая потом на исповеди, опустив очи, признавалась в блуде. Церковь даже перестала относить греховные дела зятьев и тещ к супружеской измене, которая наказывалась пятнадцатью годами поста. За неоднократное же соитие тещи и зятя назначалось лишь пять лет епитимьи.

Судя по тогдашним епитимийникам сборникам исповедных вопросов, на которые должны были опираться священники, последние дотошно выспрашивали мужей и жен об их супружеском бытии и прилежании любодейском. Например, имеют ли место блуд в непотребном естестве, блуд с собой до испущения, занавешивают ли иконы и снимают ли с себя нательные кресты при соитии, нарушают ли запреты иметь приближение по средам, пятницам, субботам. О любых попытках разнообразить интимную жизнь противоестественным образом прихожане обязывались неотложно докладывать церковникам. На все это в народе сложилась поговорка: Грех пока ноги вверх, а опустил так Бог простил!