Анатолий Манаков - Блуд на Руси (Устами народа) — 1997

В это же время расплодились на столичных улицах и проститутки-одиночки. По их поводу 1 августа 1750 года последовал следующий указ из Кабинета императрицы: «Понеже по следствиям и показаниям пойманных сводниц и блядей, некоторые показываемые ими непотребные кроются, и, как известно, около С.-Петербурга по разным островам и местам, а иные в Кронштадт ретировались, того ради Ее Императорское Величество указала: тех кроющихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в Калининский дом».

В царствование Екатерины II проституция начинает оставлять все более заметный след не только на нравственности, но и на физическом здоровье людей. В видах возможного прекращения проституции и развивавшегося сифилиса, Сенат постановил: всех женщин, одержимых венерическими болезнями, по излечении ссылать на поселение в Нерчинск. Из изданных Екатериной II в разнос время указов, относившихся к проституции и сводничеству, явствовало, что императрица понимала несостоятельность всех этих мер и считала проституцию фактом, который необходимо признать терпимым. Осторожная во всех своих мероприятиях, она вводила обязательные медицинские осмотры подозреваемых в проституции женщин, заботилась об устройстве воспитательных домов и лечении больных франц-венерою. Однако благие начинания ее относительно надлежащего контроля государственного за проституцией так и не получили окончательное, эффективно действующее устройство: большинство мужчин среднего и малого достатка должны были довольствоваться женщинами, занимавшимися своим ремеслом тайно, под крышей какой-нибудь официальной профессии избегавшими медицинского надзора.

Из особой папки Пантелея Рубашкина

Фроська тихо вошла в баню и нерешительно остановилась. Барин лежал на диване животом вниз, а две девки, Мелашка и Наташка, тоже голые, стоя с боков, по очереди ожесточенно хлестали его мокрыми березовыми вениками по распаренной, багрово-красной спине.

Барин блаженно жмурился и одобрительно крякал при особенно сильных ударах. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, опустил широко раздвинутые ноги.

— Квасу, — хрипло сказал он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у двери Фроську и поманил ее пальцем. Медленно переступая мокрыми ногами по скользкому полу и стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей было стыдно еще и оттого, что их обоих без тени смущения разглядывают стоявшие рядом девки, отнюдь не стыдясь своей наготы.

— Новенькая! Хороша, ничего не скажешь! Как зовут? — скороговоркой бросил барин, ощупывая ее живот, ноги, зад.

— Фроська, — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданной боли: барин крепко защемил пальцами ее левую грудь.

Наслаждаясь ее упругостью, он двигал рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую гладкой и нежной кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь. Барин громко засмеялся и погрозил пальцем. Вторя ему, засмеялись угодливым смехом Мелашка и Наташка.

— Ну, ничего, привыкнешь, и не то еще будет, хихикнула Наташка и метнула озорными глазами на барина. А он, улыбаясь, запустил себе между ног руку, почесывая и пребирая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

— Ваша, девки, задача, — обратился он к Мелашке и Наташке, — научить Фроську всей нашей премудрости. Пока же пусть смотрит и ума набирается. А ну, Мелашка!

Мелашка вышла на свободную от лавок середину помещения и, согнувшись, уперлась руками в пол. Он подошел к ней, громко похлопал по мокрому ее заду с отливающей белизной упругой кожей и, вдруг заржал как конь. От охватившего его вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким, прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Плотно прижавшись к крутому заду девки, он снова заржал, но уже победно.

Мелашку тоже, видимо здорово разобрало, она сладостно стала стонать и помогать барину. Наташка смотрела на эту живую картину, целиком захваченная происходящим действием, большие ее глаза расширились, рот приоткрылся, а трепетное тело непроизвольно перегибалось в такт движений тел барина и Мелашки. Она как бы сама принимала барина на месте подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее ее очень откровенное бесстыдство действий перед нею голых барина и девок. Она знала что это такое, но так близко и откровенно видела половой акт между мужчиной и женщиной впервые. Когда барин прилип к Мелашке, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило и она искоса кинула быстрый взгляд, а увидев, что на нее никто не обращает внимания, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав еще на себе всю полноту мужской ласки, она воспринимала это сначала спокойно, затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему телу, дыхание стало прерывистым, для нее все перестало существовать.

Вдруг барин судорожно задергался, его глаза закатились и он со стоном выдохнул из груди воздух.

— Все! — молвил он расслаблено и тяжелой походкой направился к лавке. Мелашка выпрямилась, блаженно потянулась и тоже села на лавку.

— Наташка, водки, — приказал барин.

Та юркнула в предбанник и принесла на подносе водку, стакан и миску соленых огурцов. Барин налил себе полный стакан, выпил залпом и захрустел огурцом. Затем налил снова и поманил Мелашку. Она подошла и тоже привычным залпом осушила поданный ей стакан, за ней ту же порцию проглотила и Наташка.

— Иди сюда, — приказал барин Фроське, наливая ей водки.

Фроська взяла стакан и, одолев первый глоток, закашлялась.

— Ничего, научится, — произнес барин и налил себе еще полстакана.

Девицы угодливо подхихикивали, с хрустом жуя огурцы. Барин запел: Барыня, барыня, сударыня ты моя Мелашка стала ему вторить, и Наташка, подбоченившись одной рукой и вскинув другую над головой, медленно пошла по кругу, виляя крутыми бедрами и притоптывая в такт босыми ногами. Постепенно темп песни стал нарастать и вместе с ней движения девки стали быстрее, ее стройное тело с гибкой тонкой талией извивалось в непристойных движениях, которыми якобы она, барыня, якобы отдастся мужчине. Руками она как бы обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала навстречу ему, и одновременно выбивала дробь ритма.

— Эх, поддай! Сиськами потряси, — воскликнул барин и еще быстрее повел песню.

Наташка стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами, ее полные упругие чаши слегка отвисших грудей, заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими, крупными горошинами розовых сосков.

— Давай жару! — не выдержал барин и сам пустился в пляс.

Темп пляски стал бешенный, теперь плясали под один голос Наташки, хлопая ладошками то поверху, то понизу живота. Вдруг она взвизгнула и прижалась к барину, схватив его за шею другой рукой, а он, обхватив девку обеими руками, впился страстными поцелуями в ее шею, схватил и понес ее к скамейкам. Наташка отдавалась умело и страстно. Фроська и Мелашка снова во все глаза наблюдали за происходившим, а Мелашка (вот нахальная девка) подошла к ним сбоку и, встав на колени, стала в упор рассматривать. Охваченная непреодолимым влечением, к ней присоединилась и Фроська, завороженная невиданным ею зрелищем.

Вершенные дела Розыскных дел тайной канцелярии (полное развитие которой, бесспорно, принадлежит Петру Великому) представляют неисчерпаемый, драгоценнейший материал для знакомства с духом времени, с законодательством его эпохи, со сподвижниками великого монарха, а главное — с обществом, с русским людом того времени.

В самом деле, за громкими и славными победами Петра, за дивным основанием пышного города на тряских болотах, в пыли, поднявшейся при ломке всего старого, за пристройками и постройками нового здания, пышными декорациями всевозможных учреждений, пересаженных с иноземной почвы, мы решительно не видим того народа, ради которого делалось все это...

Поспешим зайти в келейку тогдашнего затворника, пройти путем-дорогой со странником да странницей в дальнюю пустынь, побеседуем с отцом-монахом о грозных небесных знамениях, о тайных видениях, смущающих его и наяву и во сне Пошепчемся без утайки, тем не менее за затворенною дверью, с боязливою оглядкою, со стариком раскольником о немецком оборотне, о том, что пришел антихрист, что рушит и валит он все направо да налево и близится, близится падение матушки-Руси, а с ней и всего грешного мира А вот кабак —то царское кружало.. На многих из них мы видим портрет великого монарха; мы не пройдем мимо приюта радости и горя русского человека. Не побрезгаем. Сядемте да выпьем кружку хмельного пивца либо стаканчик винца Не бойтесь, мы не потеряем время; вот этот мужчина сообщит нам под утайкой весьма важную новость: пришли, мол, тучи-тучей царские корабли, требуют-де они либо великого князя, либо изменников, погубивших царевича...

Остановимся, послушаем. Они пьяны, говорят вне ума; но ведь недаром же сложилась на Руси пословица: Что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Недаром же ведут их за те речи непотребные в вертепы Розыскных дел тайной канцелярии. Если бы никто не находил в тех словах смысла и значения, зачем же вести болтунов на пытку, под кнут на эшафот.

Доносы, подметные письма, справки, отношения, промемории, частные письма, допросы, показания, очные ставки, застеночные документы, объявления, приговоры — что ни лист в них, что ни страница, то, будьте уверены, новая черта для обрисовки нашей картины. Здесь мы найдем целые биографии лиц самого разнообразного рода жизни, сословий, возрастов и пола; здесь мы отыщем рассказы об обычаях и поверьях этих людей, отсюда узнаем их задушевные мысли, их скорби о прошедшем, негодование на настоящее, затаенные надежды на лучшее будущее.

А это что за люди по другую сторону? Пред кем стоят наши новые знакомые, наши рассказчики?

Те люди — важные сановники, то сподвижники преобразователя. Они передовые люди — им выпала слава и честь вести вперед дорогую Отчизну. Но здесь нс подходите к ним, не мешайте они заняты делами, по тогдашнему воззрению, первой важности В этих мрачных и затхлых застенках они допрашивают, они записывают показания, они грозят подсудимым, они весело болтают меж собой, они ро- зыскивают о государственных провинностях

Тс... Тише... Слышите эти вопли? Кого-то пытают. Выйдем поскорей на чистый воздух, да и, кстати, поговорим о допросах с пристрастием.

Для чего отворачиваться от страшных подробностей и упрекать тех, кто по мере сил и возможностей решается приподнять доселе опущенную над ними завесу? Ведь рано или поздно надо же будет узнать истину; ведь из того, что действительно было, ничего не выкинешь. Для чего же только внукам да правнукам нашим предоставить право знать историческую истину петровской эпохи во всей ее наготе, а самим закрыть глаза и наивно повторять высокопарные, надутые фразы историков? Пытки... Пытки были неотъемлемой принадлежностью тогдашних су- допроизводств! Были они в России и еще утонченнее, если хотите, еще ужаснее были в Европе.

Хотя по законам положено только три раза пытать, — уточнялось в «обряде, како обвиненный пытается», остававшемся в силе в продолжение всего XVIII века до времен Александра I, но когда случится пытанной на второй или на третей пытке речи переменит, то еще трижды пытается. И есть ли переговаривать будет в трех пытках, то пытки употребляются до тех пор, пока с трех пыток одинаковое скажет, ибо сколько б раз пытан ни был, а есть ли в чем разнить в показаниях будет, то в утверждение должен еще три пытки вытерпеть; а потом и огонь таким образом: палач, отвязав привязанные ноги от столба, висячего на дыбе растянет и зажегши веник с огнем водит по спине, на что употребляютца веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного Когда пытки окончатся и пытанной подлежать будет по винам ссылки на каторгу, то при посылке от палача вырываются ноздри сделанными нарочно клещами. Если же которые подлежат смертной казни, то и таковых, в силу указов, до будущего о действительной казни определения, велено ссылать на каторгу ж, а при посылке также ноздри вырезываются».

Случаи смерти под стражей были делом в то время весьма обыкновенным. Причины смертности понятны: мучительное ожидание пыточных истязаний, холод, голод, недостаток в одежде, крайняя скудость в пище, сырость и мерзость помещения, наконец, что всего хуже, продолжительность ареста и неизвестность времени освобождения все это могло сокрушить самую крепкую, чуть нс железную натуру...