10) Мая 21. Один брат вышел из скита на реку, чтобы почерпнуть воды, и вдруг заметил на том берегу «жену перущу ризы», то есть прачку, моющую одежды, и «прилучися брату пасти с нею». По совершении же этого греха, брат зачерпнул воды и понес водонос в скит свой, но его облепили бесы и стали кричать ему в уши: «Чего идешь в скит! Тебе там теперь уже не место; оставайся теперь с прачкой!»

Брат этим очень смутился, но сейчас же понял, что бесы этак хотят совсем сбить его с пути спасения, и сказал:

— Чего вы ко мне вяжетесь и для чего мне досаждаете! Я не хочу отчаиваться.

И с тем он пришел в свою келью и «безмолвствовал», но согрешение его открылось одному старцу. Тогда брат покаялся и рассказал, что он скрывал свой грех, боясь, как бы не впасть в отчаяние. Старец похвалил его рассуждение.

Проследованное нами в семнадцати «прилогах» ясно показывает, что из тридцати пяти случаев, где имеет место любовный соблазн, в семнадцати из них женщины Пролога не обнаруживают никакого обольстительного коварства для совращения мужчин, а, напротив, мужчины сами увлекаются в эту сторону с чрезвычайною неразборчивостью и легкостью.

ВТОРОЙ ДЕНЬ

РАЗБИРАТЕЛЬСТВА

XIII—XVI вв.

ПОКАЗАНИЯ

СВИДЕТЕЛЕЙ И ЭКСПЕРТОВ.


Показание № 17

С появлением татар во многом изменились самые условия жизни, но не изменились коренные черты характера народного. Конечно, в те давние времена жизнь и имущество никогда не пользовались полною безопасностью и ограждением, возможным в обществах, живущих жизнью цивилизованною, ибо если воровство было довольно слабо развито, сравнительно с нашим временем, то в значительной степени было развито насилие. Эта общая необеспеченность еще увеличилась от потери независимости и подчинения хищным кочевникам, считавшим жизнь и имущество подчиненных им народов своей полной собственностью и позволявшим пользоваться ими только из милости. Тогда-то люди зажиточные заперли своих жен в терема, ибо уводить жен и невест было постоянным обычаем татарским. Вообще, это сознание постоянной опасности довело до высшей степени свойственную великороссу недоверчивость и опасливость.

Нравственное начало несомненно падало. На помощь обществу пришла церковь, которая в лице своих представителей, преимущественно монашествующих, осуждала нравственное падение общества и призывала уходить из растленного мира в пустыню. Уход в пустыню усилился в последнее время татарского владычества. Сюда шли и те, кого влекла жажда душевного спокойствия, и те, которые хотели более обеспеченной материальной жизни.

Если монастырь не всегда огражден был от нападений извне, то и внутри монастыря не всегда можно было спастись от пороков, свойственных грубому обществу, что, впрочем, нисколько не мешало благодетельному влиянию монастыря: пороки эти — явление слишком частое, и потому общество относилось к ним более снисходительно, чем даже должно.

В самом начале татарского владычества появляется проповедник, указывающий на грехи народные, как на главную причину всех бедствий, это Владимирский епископ Серапион (умер в 1275 г.). В своих поучениях Серапион равно поражает и маловерие и суеверие: у него находим прямое обличение тех, которые, считая волхвов способными чарами произвести разные бедствия, сожигали их. Взывая к покаянию, Серапион полагал нравственное очищение единственным средством спасения от врагов иноплеменных.

Константин Бестужев-Рюмин (1829-1897) историк, академик Петербургской АН
Показание № 18

Забыв гордость народную, мы научились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых. Обманывая татар, более обманывали друг друга. Откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов. От времени Василия Ярославича до Иоанна Калиты (период самый несчастнейший!) Отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил; не было безопасности ни в пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою собственности.

Когда же сия ужасная тьма неустройства начала проясняться, оцепенение миновало, и закон, душа гражданских обществ, воспрянул от мертвого сна, тогда надлежало прибегнуть к строгости, неизвестной древним Россиянам. Нет сомнения, что жестокие судные казни означают ожесточение сердец и бывают следствием частых злодеяний. Добросердечный Мономах говорил детям: «Не убивайте виновного. Жизнь христианина священна». Не менее добросердечный победитель Мамаев, Дмитрий, уставил торжественную смертную казнь, ибо не видел иного способа устрашать преступников. Легкие денежные пени могли некогда удерживать наших предков от воровства, но в XIV столетии уже вешали татей. Иго татарское ввело телесные наказания: за первую кражу клеймили, за вины государственные секли кнутом.

Некоторые думали, что суеверие обезоруживало нас против Моголов, что Россияне видели в них бич гнева Небесного и не дерзали восстать на исполнителей Вышней мести. История не доказывает того: Россияне неоднократно изъявляли самую безрассудную дерзость в усилиях свергнуть иго; недоставало согласия и твердости. Но заметим, что вместе с иными благородными чувствами ослабела в нас тогда и храбрость, питаемая народным честолюбием. Прежде князья действовали мечом. В сие время низкими хитростями, жалобами Орде. Если мы в два столетия, ознаменнованные духом рабства, еще не лишились вовсе нравственности, любви к добродетели, к Отечеству, то прославим действие Веры. Она удержала нас на степени людей и граждан, не дала окаменеть сердцем, ни умолкнуть совести.

Николай Карамзин (1766—1826) историк, писатель.
Показание № 19

Что касается до телосложения Русских, то они, большей частью, роста высокого и очень полны, почитая за красоту быть толстыми и дородными, стараясь отпускать и растить длинную и окладистую бороду. Но в большинстве они вялы и недеятельны, что, как можно полагать, происходит частью от климата и сонливости, возбуждаемой зимним холодом, частью же от пищи, которая состоит преимущественно из кореньев, лука, чеснока, капусты и подобных растений, производящих дурные соки.

У них хорошие умственные способности, однако нет тех средств, какие есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукой. Правда, они могли бы заимствовать в этом случае от Поляков и других соседей своих, но уклоняются от них из тщеславия, предпочитая свои обычаи. Отчасти причина этому заключается и в том, что образ их воспитания (чуждый всякого основательного образования и гражданственности) признается их властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, которое народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство. С этою целью цари уничтожают все средства к его улучшению и стараются не допускать ничего иноземного, что могло бы изменить туземные обычаи. Такие действия можно было бы сколько-нибудь извинить, если бы они не налагали особый отпечаток на самый характер жителей. Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц и других начальников, они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин (как они называют простолюдина), унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль у ног его, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх. От этого бывает здесь множество грабежей и убийств. Жизнь человека считается ни по чем. Часто грабят в самих городах на улицах, когда кто запоздает вечером, но на крик ни один человек не выйдет из дому подать помощь, хотя бы и слышал вопли. Я не хочу говорить о страшных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, чтобы подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно такими, которые называют себя христианами.

Отсюда можно заключить, каково обращение их с иностранцами, когда они так бесчеловечны и жестоки к своим единоземцам. И несмотря на то, нельзя сказать наверное, что преобладает в этой стране жестокость или невоздержание. Впрочем, о последнем я и говорить не стану, потому что оно так грязно, что трудно найти приличное для него выражение. Все государство преисполнено подобными грехами. И удивительно ли это, когда у них нет закона для обуздания блуда, прелюбодеяния и других пороков?

Что касается до верности слову, то Русские в большинстве своем считают его почти ни по чем, как скоро могут что-нибудь выиграть обманом и нарушить данное обещание. Поистине можно сказать (как вполне известно тем, которые имели с ними более дела по торговле), что от большого до малого (за исключением весьма немногих, которых очень трудно отыскать) всякий Русский не верит ничему, что говорит другой, но зато и сам не скажет ничего такого, на что бы можно было положиться.

Чрезвычайные притеснения, которым подвержены бедные простолюдины, лишают их вовсе бодрости заниматься своими промыслами, ибо чем кто из них зажиточнее, тем в большей находится опасности не только лишиться своего имущества, но и самой жизни. Если же у кого и есть какая собственность, то старается он скрыть ее, сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и в лесу, как обычно делают при нашествии неприятельском. Этот страх простирается в них до того, что весьма часто можно заметить, как они пугаются, когда кто из бояр или дворян узнает о товаре, который они намерены продать. Я нередко видел, как они, разложа товар свой (как-то: меха и т.п.), все оглядывались и смотрели на двери, как люди, которые боятся, чтобы их не настиг и не захватил какой-нибудь неприятель. Когда я спросил их, для чего они это делали, то узнал, что они сомневались, не было ли в числе посетителей кого-нибудь из царских дворян или какого сына боярского, и чтоб те не пришли со своими сообщниками и не взяли у них насильно весь товар.

Вот почему народ (хотя вообще способный переносить всякие труды) предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем, кроме дневного пропитания.

Джильс Флетчер английский писатель, посол в России с 1588 по 1589 годы.
Показание № 20

Народ этот в обращении церемонен до чрезвычайности. При встрече на улице тотчас снимают шапки, и в несколько приемов кланяются друг другу, строжайше соблюдая, чтоб отдать поклон за поклон. Здесь разумеется о равных между собою, потому что, если кто стоит выше другого, всячески старается не прежде того снять шапку, и прибегает к хитрости, смышленей даже иного Бискайца! Имеют еще обыкновение при встрече, если долгое время не виделись, целоваться.

Они очень склонны ко злу. Даже все вообще большие плуты, чуть только могут как-нибудь скрытно сплутовать, и потому чрезвычайно надо остерегаться в своих сделках с ними. Ведущий с ними торговые дела должен быть всегда осторожен и весьма бдителен, в особенности же Не доверять им слепо: на словах они довольно хороши, зато на деле как нельзя ловче умеют добродушной личиной и самыми вкрадчивыми словами прикрывать свои лукавейшие намерения. Притом они большие мастера на обман и подделку товаров и с особенным искусством умеют подкрашивать соболей, чтоб продавать за самые лучшие. Или покажут вам одну вещь на продажу. Станете же с ними торговаться о цене, они тут будто и уйдут и слышать не хотят об уступке за предложенную им цену, а между тем незаметно поменяют вещь и возвращаются к вам, уступая ее.

Вообще чрезвычайно как ревнуют своих жен и мало дозволяют им отлучаться со двора. Да и не без причины так ревнивы они: мужчины и женщины у них чрезвычайно как хороши собою и здоровы. Одно только, что женщины обычно употребляют румяна и белила, к тому же так неприятно, что стыд и срам!

Рафаэль Барберини выходец из знатной римской фамилии, в 1565 г. находился в Москве как частное лицо.
Показание № 21

Я просил одного княжеского советника помочь мне при покупке некоторых мехов для того, чтобы меня не обманули: сколь охотно обещал он мне свою помощь, столь же долго, наоборот держал меня в ожидании. Он хотел мне навязать свои собственные меха. Между тем приходили к нему другие купцы, обещая награду, если он продаст мне за хорошую цену их товары. Ибо таков обычай купцов, что в купле или продаже берутся быть посредниками и обнадеживают своим усердным содействием, получив отдельно от каждой стороны подарки.