Мы раз с Мишей рассуждали о типах жен.

У меня выстраданная теория есть, что жены бывают трех типов: пильщицы, рубщицы и резчицы.

Пильщицы – это всем понятно и близко: ржавой пилой по макушке – бздым-бздым, сделай то, сделай это, у тех есть, у нас нет.

Рубщицы – это которые чуть что не по ним, в загс бегут разводиться. Рубят сплеча. Такую встретишь – пиши пропало, душу в асфальт утрамбуют, и ты же еще во всем будешь виноват. Замуж причем ухитряются выходить по нескольку раз, ангелицами прикидываются. Но сами при этом бдительно ведут отсчет очков. Как мужик набирает определенное количество штрафных: хрясь!

А резчицы – это вообще приемный покой психбольницы. Они, если что не по ним, чего-то над собой сделать норовят: то вены слегка порежут, то таблеток глотанут, не до смерти, а чтоб припугнуть.

Вот я и говорю Мишке:

– У меня, например, жена классическая пильщица. Лучший вариант из трех возможных!

Он думал-думал:

– Нет, что-то не то в твоей классификации. Моя ни под один тип не подходит. Не пилит, не рубит, не режет.

– Так не бывает, – говорю.

– Ну, ты же сам видишь, как у нас.

Правда. Все у них тихо-мирно, даже удивительно.

– Ну, твоя – аномалия, раз ко всем не подходит.

– Похоже на то.

Дети подросли, и прихожая стала их игровой. Столы им поставили, книжные полки. Игрушки общие. Мы договорились, что главное – к телику не приучать. Говорят, от него внимание у ребенка рассеивается. К учению делается глух. Пусть играют, учатся сами себя развлекать.

Соседи вообще телевизор так и не купили. Мы – не выдержали. Но Женьку нашего к нему не тянуло. Аня с ними на музыку, на фигурное катание, в бассейн. Урабатывали их.

Аня дефектолог, работает с умственно отсталыми. Так их учит, что они читать-писать начинают, адаптируются к жизни вполне. У нее частные уроки. Ходит к тем, чьи родители не сдали своих детей в детдом, несмотря на их неполноценность. Я ее как-то спросил, чем они отличаются от нормальных, если не считать внешнего вида.

– Добрее, – говорит, – любить умеют, на подлость не способны.

Мы еще всегда говорили, что Аня из любого человека сделает. По принципу «не можешь – научим». И заставлять никого не надо. Женьке нашему крупно повезло, я считаю. Без соседей мы б в него столько не вложили.

Ребята наши выросли. Люба и лицом, и характером – в Мишу. Веселая, всех на уши поставит. С ней не заскучаешь. Такие они с матерью своей разные – просто диву даешься. Дело даже не во внешности, а в огне: у дочки все наружу, всех греет, а у Ани огонь внутри. Будто ест ее жгучее что-то.

И вот недавно смотрим мы с моей наш новый телевизор и вдруг видим: Аня наша. Не она, конечно, и даже не женщина, а парень молодой, но сходство такое, что просто жутко делается.

Наш сериал новый крутят, и он – главный герой. И все как у Ани: глаза, нос, губы, даже стрижка (у Ани стрижка под мальчика), даже то, как плечами пожимает, интонации. Моя, конечно, кричит им в дверь:

– Идите скорей сюда, тут Аню показывают! Бегите!

Они примчались.

И Аня увидела «себя».

Я впервые наблюдал, чтоб человек стал весь белый. А потом она рухнула без сознания. И все.

Ну, мы перепугались! У меня жена хоть и врач, но она вообще перепсиховала больше всех.

– Это мы виноваты! Это мы виноваты! Ей бегать нельзя! Она запыхалась! Вегетососудистая дистония!

Что она, стометровку, что ль, бегала? Несколько шагов – от двери к двери.

Привели ее в чувство. Уложили на диван. Телевизор выключили.

– Включите, – шепчет.

Смотрит, не отрываясь.

– Как его фамилия? – спрашивает.

А мы еще и фамилии его не знаем. Парень молодой, это, может, его первая роль.

– Подожди, – говорю. – В Интернете посмотрим, как его звать.

И тут она начала плакать нечеловечески. Я даже не представлял, что такие слезы бывают – как град.

– Я так и знала! Я каждый день сны про него видела! Я так и знала!

Миша унес ее домой, уложил. Потом зовет нас:

– Аня все равно не уснет, хочет все рассказать, чтоб вы тоже послушали.


Двадцать с небольшим лет назад приехала семнадцатилетняя Аня в Москву из провинции поступать в университет. Поступила. Поселилась в общежитии. Влюбился в нее аспирант, москвич.

Тогда чтоб просто так с кем-то зажить, поступком считалось скверным. Он сделал ей предложение. В провинции вообще рано принято было замуж выходить, там в двадцать лет девушка не замужем – уже перестарок. Ну, она радостно пошла замуж. Тут же забеременела. Учиться не бросила, старалась изо всех сил. Весеннюю сессию сдала досрочно – и в роддом. Роды в срок, почти точно как в карте написали. Тогда УЗИ не всем делали, как сейчас, а по блату, как-то надо было этого добиваться. А ей не хотелось заранее ничего узнавать. Она и так чувствовала, что у нее мальчик родится. Схватки были очень болезненные. Она совсем ведь еще девчонка была. Никто к ней не подходил. Она кричала, звала. Потом уже в самый последний момент подхватили, перетащили на кресло, она уже сознание теряла от ужаса и боли. Ни одного слова человеческого, ни сочувствия ниоткуда. Только иногда кричали ей в дверь:

– Не ори, работать мешаешь!

Когда родился ребенок, она услышала его крик, успокоилась, попросила показать, ей ответили:

– Когда надо будет, покажем, сначала врач должен осмотреть.

Она не осмелилась потребовать. Девчонка совсем. Приучили слушаться старших, не перечить никому.

И тут ей сделали укол, она отключилась и пришла в себя уже в палате. Там было много недавно родивших женщин, человек десять. Спрашивают у нее:

– Кто у тебя?

Она уверенно отвечала:

– Мальчик.

Все ее соседки родили на день-два раньше, всем приносили кормить. Только ей и еще одной женщине не приносили. У той женщины было кесарево и вообще не было молока. Она лежала с заклеенным пластырем животом, но чувствовала себя лучше всех, наверное потому, думала Аня, что во время родов не мучилась, как все. Она, та женщина, все расспрашивала Аню про нее, про ее семью, про мужа, сестер-братьев, родителей. Аня с ней вежливо разговаривала. Про себя женщина сказала только, что муж у нее дипломат, живут они сейчас на другом континенте, а сюда она прилетела несколько месяцев назад: наблюдаться и рожать. Она, мол, своим врачам больше доверяет. Это была, по Аниным меркам, взрослая женщина, ей, наверное, было около тридцати.

Надо же! И только сейчас первый ребенок!

Раньше не получалось. Зато – мальчик! Здоровенький, четыре килограмма.

Приходят врач с акушеркой. Рассказывают всем об их новорожденных детях. Этой женщине, Анастасии, тоже докладывают про ее мальчика, хвалят, что образцовый ребенок.

Ане – ни слова. Даже не смотрят в ее сторону, глаза отводят. Вот с этого самого момента жизнь ее и стала походить на дурной сон.

Она зовет:

– Доктор, что мой ребенок?

Несколько раз пришлось повторять, чтоб услышали. Наконец врач воздуху набрала и решилась:

– У вас девочка. Проблемная. С болезнью Дауна. Олигофрен.

Вся палата уставилась на Аню. Она не поняла ничего. Ни слова.

Какая девочка? Какая Дауна? У нее мальчик! Мальчик! Принесите мне моего ребенка! Пожалуйста, принесите!

Опять укол, сон. Проснулась с мыслью, что она в гробу, что нет ее на белом свете.

Грудь распирает, молоко пришло. Ей велят сцеживаться, а она ничего не может, совсем без сил. Тогда стали ей давать мальчика женщины Анастасии. У той все равно молока ни капли. Приносят Ане ребенка, и она успокаивается.

Она думает: «Вот мой мальчик».

Анастасия садится рядом, наверное, чтоб Аня помнила, кто тут мать. Ане все равно. Главное, ей так хорошо от этого мальчика, она наглядеться на него не может. Но при этом ей хочется взглянуть на с в о ю девочку. А ей не дают.

Пару дней подряд акушерка отзывает ее в коридор (вроде как деликатничает, чтоб не при всех) и уговаривает отказаться от ребенка. Все равно, мол, не жилец.

Дауны – это такие слабоумные, страшненькие такие, узкоглазые, круглолицые. Генетический порок.

– Пьющая? – спрашивает акушерка.

Издевалась, гадина. Молодость Анина и чистота покою, видно, не давали.

– Что вы! – пугается Аня.

– Ну, муж пьющий.

– Нет! Нет!

Аня на все уговоры твердит:

– Мне не важно, какой ребенок, я его все равно заберу, он все равно мой.

Не отказывалась ни в какую.

Тогда через четыре дня после родов ей объявили, что девочка ее скончалась.

Тело ребенка не отдали, как Аня ни молила.

Две недели она вскармливала мальчика чужой женщины. Потом и ее, и мать с сыном выписали. Целый месяц после этого к Ане приезжала домработница Анастасии за сцеженным молоком. Потом Анастасия с сыном улетели к мужу. Аня больше никому была не нужна.

У нее за это время рухнула вся жизнь.

Ей, когда из роддома выписывали, дали справку для женской консультации. Там было написано, что у нее произошел выкидыш поздний.

– Как же выкидыш? – не поняла Аня. – Ребенок же родился в срок.

– Да это мы тебе одолжение делаем, ради мужа, чтоб муж не бросил, спасибо нам скажи.

– А почему он должен бросить меня?

– Потому что ты дауна родила, вот почему.

Аня, конечно, все рассказала мужу. Они вместе пошли в консультацию, там очень удивлялись и справке, и всему остальному.

Но роды вел профессор Тищенко, известная фамилия в их кругах. Им все восхищались – авторитет!

Аня помнила всю жизнь две фамилии: врача и женщины Анастасии. Ужасом звучали они для нее. Хотела забыть и не смогла.

С мужем бы все ничего, но однажды Аня услышала, как свекровь тихо, осторожно говорила свекру:

– У нас в роду даунов не было, все нормальные, здоровые. Вот, подобрал неизвестно кого из общежития, вот и получил!

Тогда она все поняла и пожалела их. Они внуков хотели понянчить, в чем их вина? Скорее всего, это из-за нее больной ребенок получился. Убедила себя в своей вине. Собралась и переехала в общежитие.

Вскоре после развода муж опять женился. Родился у них здоровый мальчик, не олигофрен.

Аня теперь была на сто процентов уверена, что тогда беда произошла из-за нее. Она решила больше не выходить замуж, не рожать детей. Перевелась с биофака университета в педагогический на дефектологию. Решила посвятить себя несчастным детям.

Прошло несколько лет. Она немного успокоилась, но ночами ей снился и снился ее мальчик. Она работала над собой, занималась самовнушением. Днем – помогало. Но сны не отпускали. Как-то подруги по биофаку позвали ее на встречу Нового года в университет. У них шел последний студенческий год, когда еще вместе соберутся?

Она пошла. Там и познакомилась с Мишей, пятикурсником с журфака. Привязался к ней, проходу не давал. Все шутил, ни слова всерьез. Она и не собиралась «дружить», «встречаться». Сказала ему, что никому не верит и чтоб не терял даром время.

– Правильно! – обрадовался Миша. – Никому верить нельзя! Особенно мне! Ни-ни!

Все у него было смехом-смехом. Поневоле улыбнешься. Так он ее заговорил-уговорил, что пошли они однажды, вроде бы даже и шутя, и подали заявление в загс.

Единственно, Аня его очень строго предупредила:

– Детей у нас не будет!

– Да ни за что! – пылко подтвердил Миша. – Зачем нам эта головная боль?

Мишка, конечно, гений. Никогда ни на чем не настаивает. Как есть, так есть. И все получается по-его в итоге.

Все-таки она забеременела.

Когда поняла, впала в панику, ее стал терзать страх, что опять все повторится, как тогда. Она даже записалась на аборт. Втайне от мужа. А он догадался по ряду мелких деталей, что что-то не то. Поговорили серьезно. Она согласилась рожать, но иногда, вынашивая ребенка, спрашивала Мишу:

– А вдруг у нас родится даун? Что тогда?

Он был уверен, что это у нее из-за профессии: насмотрелась на всякие отклонения, теперь самой страшно. Поэтому на все вопросы о предполагаемом рождении дауна твердо отвечал одно:

– И дауна вырастим! Будет у нас даун – всем даунам даун! Чемпион. Гордость народная.

Усмеял ее, уговорил.

В консультации она тоже твердила о своих страхах. Ей предложили сделать специальный анализ по новой методике, с его помощью можно было довольно рано определить генетические отклонения и в случае необходимости вмешаться. Но Миша сказал:

– Никаких анализов. Ребенок мой. Пусть будет, каким будет.

Родилась у них Люба. Ненаглядный ребенок. Анина жизнь переменилась. Но в снах мальчик продолжал ее звать и не давал ей покоя.

И вот сегодня она его увидела.