– Да, представь себе, восстала на минутку. И чувствую себя довольно хорошо с того вечера, когда мы вместе ужинали. Ты и мертвого поставишь на ноги, Пит! Давно я так не веселилась, – Питер не стал вдаваться в подробности и допытываться, почему брат сказал ему, что она до сих пор была очень больна.

– Мне тоже очень понравилось, Мэгги, – просиял он и предложил поставить цветы в вазу. Она махнула рукой на кухонную раковину, под которой стояла большая ваза. Он легко ее нашел и поставил цветы на столе в гостиной. – А я уж начал серьезно волноваться. Майк застращал меня не на шутку.

– Иногда он специально так говорит, чтобы люди лишний раз не беспокоили. Он на каждый чих шарахается, готов грудью меня закрыть. Но ты, по-моему, не заразный, – усмехнулась она. – Муж посадил бы меня под стеклянный колпак, если бы мог. Бедный, он всегда беспокоится обо мне. Я обуза для него и Лизы, – сказала она печально. – Все не так, как мне хотелось бы.

– Это неправда, – настаивал Питер. – Они тебя любят. Мы все тебя любим, – было приятно видеть, что Мэгги выглядит лучше, чем в тот вечер, когда он пришел к ним на ужин. Она казалась более веселой, лицо было более румяным, и она была в хорошем настроении. Она лежала на диване со своим ноутбуком, когда он пришел, но выключила его, чтобы поговорить.

– Как бы я хотела, чтобы Майкл немного расслабился. Если ты будешь рядом, то он будет отвлекаться. Когда собираетесь пойти на рыбалку?

– Как только у него появится свободное время, – прямо сказал Питер. Он не хотел ей говорить, что Майкл объяснил ему, что не хочет оставлять ее сейчас одну, так как она очень больна. Ему показалось, что будет несправедливо говорить ей об этом, так как она и так считает себя обузой для него.

– Я потороплю его, чтобы не затягивал, – сказала Мэгги. – Вам обоим это пойдет на пользу.

Какое-то время они сидели в гостиной и болтали. Потом Питер поднялся и собрался уходить. Ему всегда нравилось разговаривать с Мэгги. Она была веселая и смешливая, с хорошим чувством юмора, даже сейчас, в таком болезненном состоянии, после долгих лет физической немощи. Она обладала несгибаемым внутренним стержнем, и Питер восхищался цельностью и силой ее характера. Он уже уходил, когда Майкл подъехал к дому и увидел их обоих. Он заскочил домой ненадолго, чтобы проведать Мэгги: так, небольшой перерыв между приемом двух пациентов. Лиза ушла сегодня заниматься к своей однокласснице – у них был общий проект, и он знал, что Мэгги будет одна дома. Перед тем как уйти, Лиза помогла матери спуститься вниз. Майкл опешил, когда увидел ее на крыльце вместе с Питером.

– Что это вы оба задумали? – спросил он, вскакивая на ступени.

– Привет, Майкл! Да вот решил приударить за твоей женой, купил Мэгги цветы, чтобы немного ее порадовать, – просто ответил Питер. Майкл улыбнулся брату, но уголок рта начал предательски подергиваться. Питер заметил это и вспомнил, что такое же подергивание он видел у Майкла когда-то в детстве. Что-то вроде нервного тика. Майкл поспешил заверить, что очень рад, что случайно встретился с братом.

– Зайдешь на пару минут? – предложил Майкл.

– Да нет, я уже ухожу. Не хочу утомлять Мэгги, – сказал Питер, крепко обнял брата, снова чмокнул Мэгги в щеку и, махнув рукой, сел в грузовик. А Майкл и Мэгги вошли в дом. Менторским тоном Майкл сделал Мэгги выговор за то, что она стояла без пальто – воздух был прохладный. Она напомнила ему, что уже наступил апрель, и ей было приятно побыть на воздухе. Она несколько дней не выходила из дома, но он настаивал на том, что было слишком холодно и она может простудиться. Питер отъезжал от их дома, когда они вошли внутрь, и вдруг вспомнил кое-что. Это пронзило его, словно молния, и он покачал головой. Когда они были детьми, у Майкла появлялся тик, когда его уличали во лжи или когда он совершал какой-то плохой поступок, о котором никто не знал. Легкое подергивание рта всегда разоблачало его перед Питером. Но в этот раз, кажется, Майкл не сделал ничего плохого, и если даже он соврал про то, что Мэгги больна, это только для ее же безопасности. Ложь во спасение – Мэгги прекрасно объяснила его позицию, когда сказала, что он готов посадить ее под стеклянный колпак. Питер не обвинял его за это. Она была очень болезненным человеком, с испорченным здоровьем, которое постоянно находилось под угрозой. Любой захотел бы изолировать ее, спрятать подальше. Но когда он вспомнил перекошенную улыбку брата, у него появилось мрачное предчувствие. Это было неприятное дежавю, возврат в прошлое, о котором они оба хотели забыть раз и навсегда. Сейчас эта реакция брата выявила его нервное возбуждение, Питер был в этом уверен. Он приехал к себе домой на озеро, включил радио и забыл про странный тик.

Поддавшись уговорам Мэгги, в следующие выходные Майкл приехал на озеро половить с Питером рыбу. Близнецы оторвались по полной, они наловили полную корзину рыбы. Питер настоял, чтобы Майкл отвез весь улов Мэгги и Лизе. После рыбалки они выпили несколько бутылок пива, но когда Майкл поехал домой он уже протрезвел. Он сказал, что это была его первая выходная суббота за много лет. Этот день пошел им на пользу. Они выстраивали сейчас свои отношения на предстоящие годы. Питер отказался приехать к ним в Вэр на ужин в тот вечер. Он сказал, что устал, и ему надо было подготовить кое-какие документы, и потом, он не хочет утомлять Мэгги. Он пообещал приехать в другой раз. Майкл выглядел разочарованным, но все понял и сказал, что он провел прекрасный день на рыбалке с ним.

Вечером Питер приготовил себе ужин и сел перед телевизором. Потом выключил все, и начав работать с документами, обнаружил, что у него закончилась бумага в блокноте. Он начал рыться в ящиках в надежде найти что-то подходящее для письма, но вместо этого нашел несколько старых тетрадей в кожаном переплете. Он никогда не видел их раньше. Когда он их открыл, то обнаружил, что это были дневники, которые мать заполняла своим аккуратным и похожим на кружево почерком. Он вспомнил, что она провела свое последнее лето в этом доме незадолго до своей смерти. Тогда он не обратил внимания, кто привел дом в порядок и убрал ее вещи. Возможно, Майкл, поскольку не было никого, кто мог бы это сделать. Их отец умер менее чем за год до этого, а Питер не приезжал, чтобы помочь собрать ее вещи. Он не хотел тогда видеться с Майклом. Они уже были в состоянии войны из-за завещания отца. Питер сел на диван, наугад открыл один из дневников, и слезы навернулись на глаза, когда он начал читать. Мама писала, как она сильно скучает по мужу и какую прекрасную жизнь они прожили вместе. Грустно, что она не видится с Питером, и как невыносимо больно, что Питер и Майкл так жестоки друг к другу. Она писала, что это разбивает ее сердце, и у Питера все сжалось внутри при мысли о том, какую боль он ей тогда причинял. Продолжая читать ее дневник, он узнал, что в то время она уже была больна. У нее был рак, и это был дневник ее последнего года. Когда он читал одну запись за другой, то мог воссоздать полную картину ее последних дней: Майкл приезжал к ней в гости каждый день. Он составлял ей компанию, оставался ночевать, когда мог, оказывал ей медицинскую помощь, утешал ее и поддерживал, когда начиналась ломка. Он был таким сыном, которым Питер никогда для нее не был. И вдруг все, что ему дали родители, обрело, наконец, смысл. Они не разделяли свою любовь между хорошим и плохим сыном, они не обсуждали потребности каждого ребенка (а ведь Питеру именно тогда казалось, что он, ньюйоркец, уже на вершине мира). Мама рассуждала о них, как о равных, только один постоянно находился рядом с ними, а другой отказался от них, исчез. Он вспомнил, с печалью и сожалением, что даже редко ей звонил тогда. Он так злился тогда на всех них, да то, что всегда были на стороне Майкла и никогда не поддерживали его, и что они всегда верили всей той лжи, которую Майкл наговаривал на него. Но самое главное открытие, которое сделал Питер, – это то, что Майкл был беззаветно преданным сыном, а Питер никогда не был таким по отношению к своим родителям. Всю свою молодость он рвал, метал и сжигал мосты. Был слишком зол на них, чтобы остаться в родном городе. Когда они умерли, ему было не так много лет – всего тридцать один. Но он уже был достаточно взрослым, чтобы поумнеть и преклонить колени перед матерью, чтобы попросить прощения. Теперь он это понял. Когда Питер прочитал, какие сильные физические страдания она переносила перед смертью, то он почувствовал глубокое сострадание. Ему было мучительно тяжело продолжать читать ее дневники. Наконец, он положил их обратно в ящик, так и не дойдя до конца. В ту ночь Питер долго лежал, уставясь в темноту, и не мог уснуть в течение нескольких часов. Он не мог примириться с мыслью, что его мать так много страдала, а его не было рядом. В то лето он приезжал к ней в гости всего один раз. Это был последний раз, когда он увидел ее живой, незадолго до смерти. Из ее дневников он узнал, что она одинаково любила их обоих, независимо от того, переносили ли они друг друга. Она была гораздо более снисходительна по отношению к нему, чем он сам в то время. Но она была старше, и она умирала. В свое оправдание, если такое поведение вообще можно было оправдать, Питер посчитал, что сына простить легче, чем брата. Не существовало ничего такого, чего он не смог бы простить своим сыновьям, а брата он ненавидел в течение многих лет. Но теперь он видел, сколько горя это доставляло его матери, и он очень сожалел об этом, особенно сейчас, когда они помирились и поддерживали дружеские отношения – впервые за всю их жизнь. Так в чем был смысл всех этих лет гнева и обиды? Теперь это казалось пожирающей энергию пустотой. Столько лет пролетели – и все напрасно! Оставшиеся выходные и несколько дней после Питер не мог оторваться от дневников своей матери. Читая их, он вскрывал свои давние душевные раны и черпал в материнских словах бальзам прощения, и думал, и плакал: строчки, написанные рукой, когда-то качающей его колыбель, были глубоко личные и трогательные. Наконец, Питер сел в автомобиль и отправился в Вэр, чтобы увидеться с братом. Он приехал как раз в тот момент, когда Майкл выходил из своего офиса, чтобы отправиться на вызовы. В руках он держал свой врачебный чемоданчик. Питер улыбнулся, когда увидел его – Майкл выглядел как настоящий земский врач, как с картинки, в этом он даже превзошел их отца.

– Привет! Как дела? – спросил Майкл, когда увидел брата и остановился на минутку, чтобы пообщаться с Питером.

– Я должен извиниться перед тобой, – сказал Питер с серьезным выражением лица.

– За что? – всполошился Майкл, пытаясь догадаться, что он опять такого натворил.

– В прошлые выходные я нашел мамины дневники, в которых она делала записи во время своего последнего лета на озере, перед самой смертью. Читая их, я понял, как много ты сделал для нее, как часто туда ездил, сколько утешал ее после смерти папы. Как много ты заботился о ней, когда она болела, ухаживал за ней до самого конца. Я ни черта не сделал для нее, Майк. В то лето я приезжал к ней всего один раз! Все еще злился на нее и папу за то, как они относились ко мне в детстве. Никто на самом деле не понимал тогда, что такое дислексия. А я все время страдал, задыхался от гнева и обвинял их во всех смертных грехах. На тебя, между прочим, я тоже злился из-за того, что не был таким замечательным, как ты. Я был большой шишкой на Уолл-стрит и совсем не испытывал желания приезжать сюда. Да, признаю, я поганец, и действительно бросил ее в беде, а ты – нет. Ты заслуживаешь всего, что они тебе оставили: дом, деньги. Я был паршивым сыном. Ты – прекрасным. – Питер выпалил эту тираду на одном дыхании, с поникшей головой. Он глубоко раскаялся и был абсолютно искренен.

– Нет, ты таким не был, – постарался успокоить его Майкл, хотя его ожидали пять пациентов и старик с опоясывающим герпесом, которого мучили боли. Майкл должен был торопиться. – Мы оба были молоды – один другого глупее. Из нас двоих ты был красивый и очаровательный, даже если ты все сметал на своем пути. Я думаю, что я боялся, что они любят тебя больше, поэтому старался все время быть идеальным. Никому это не удается. В их сердце нашлось место для нас обоих. Я просто не знал об этом тогда. Может быть, не так легко быть близнецами, брат? Конкуренция начинается еще в утробе матери. – Майкл толкнул брата плечом. Он был в два раза крупнее Питера, когда они родились, но Питер со временем нагнал и даже обогнал его в росте.

– И тем не менее спасибо за то, что ты сказал. Я всегда чувствовал себя виноватым за все, что я получил, а ты нет, – кажется, Майкл действительно так считал.

– Не переживай. Я не бедствовал. – Питер улыбнулся. Он чувствовал себя лучше, выплеснув все, что накипело, и было видно, Майкла глубоко тронули его слова. Их старые раны понемногу заживали. Дневники предоставили Питеру возможность увидеть все то, что он не сделал для своей матери и даже для своего отца, пока они были живы. Прежде всего, в течение последних лет их жизни они не общались, он не разделял их бед и лишений, не облегчил страдания во время болезней, а Майкл был рядом, причем неотступно. Он взял на себя полную ответственность за них и за их уход, когда они заболели. Питер в это время находился на Уолл-стрит и сколачивал себе состояние. Родители были правы, для Питера их сбережения и недвижимость были тогда каплей в море. А Майкл нуждался, имея на руках больную жену. Он заслужил все, что имел. Сейчас он не был богатым человеком, но благодаря их наследству мог позволить себе некоторый комфорт. Его провинциальная практика никогда не была прибыльной, но на ту жизнь, которую они вели с Мэгги, им хватало. У них не было потребности или желания иметь больше. Братья обнялись, похлопали друг друга по спине в знак одобрения и примирения, и Майкл помчался на вызовы к своим пациентам. Питеру было тепло и радостно на душе все время, пока он ехал обратно к себе на озеро. Он думал дочитать дневники матери, когда приедет домой, но прежде ему надо переосмыслить то, что он уже знал. Ему было трудно читать и больно осознавать, что он их бросил. Но, по крайней мере, между братьями больше не было обид. Питер был благодарен судьбе за это.