Марина Одинец - Блуждающий огонек

— Фортуна на моей стороне! Грех этим не воспользоваться!

— Что нас ждет, о Боже, — засмеялся Бахмет.

— Поздравляю, — Катя улыбнулась Щербатову. — Стало быть, мы с вами можем требовать все, что хотим от этих неудачников?

— Я даже знаю, что я потребую, — значительно подняв указательный палец, отозвался Щербатов.

— Что же, если не секрет?

— Увы, Екатерина Юрьевна, но это как раз секрет, — улыбнулся Щербатов. — Тем более, что я собираюсь отсрочить возвращение этого долга чести. Этот выигрыш мне очень пригодится в ближайшее время… но не сейчас.

— Илья, не пугай, — засопел Бухвостов.

— Вы меня просто заинтриговали, — сказала Катя и обернулась к брату. — Саша, а какое желание у тебя?

Александр пожал плечами:

— Не знаю. Пока никакого.

— Ах, нет у тебя фантазии!

— Зато у тебя фантазий хоть отбавляй, — проворчал брат.

— В этом ты прав, — кивнула Катя и оглядела проигравших: — Так что же, господа? Вы готовы исполнить мое желание?

— Хоть в петлю, — с пафосом пообещал Бухвостов.

— Все, что угодно, Екатерина Юрьевна, — отозвался Аргамаков.

Довольная, словно кошка, налакавшаяся сливок, Катя окинула вопросительным взглядом Михаила.

— Ну не томите, княжна, — отозвался тот вкрадчивым и мягким, как бархат, голосом. — Я сгораю от нетерпения.

— Мы будем играть в прятки, — с лукавым блеском в глазах объявила девушка.

— Что? — расхохотались гвардейцы.

— В прятки, господа, в прятки! А когда надоест, — в жмурки.

Молодые люди захохотали пуще прежнего, но Катя видела, что эта идея им понравилась. Только Щербатов произнес:

— Екатерина Юрьевна, жмурки — это уже получается второе желание.

— Ну и что? — не моргнув глазом, парировала Катя. — Я так хочу, и этого довольно. Кроме того, я хочу, чтобы в игре приняли участие все, а не только проигравшие.

— Я-то уж точно не останусь в стороне, — заметил Щербатов.

— Ох, Катерина, — вздохнул Александр, поднимаясь.

— Что? — весело откликнулась девушка. — Будет забавно.

— Не сомневаюсь, — проворчал брат.

Гвардейцы, улыбаясь, стали кругом и Катя, присоединившись к ним, начала проговаривать считалку:

— За морями, за горами,

За железными столбами

На пригорке теремок,

На двери висит замок.

Ты за ключиком иди

И замочек отопри!

Благодаря ловкости девушки, вовремя заметившей нежеланный для нее расчет, последнее слово, которое должно было достаться Михаилу, выпало Бухвостову. Неизвестно, заметил ли кто-нибудь ее хитрость, но протестов не последовало.

— Всех найду, — кровожадно пообещал Бухвостов, отворачиваясь к стене.

— Считайте до пятисот, поручик! — хихикнула Катя.

— Зачем так много? — подозрительно покосился на нее водящий.

— Желание, — ехидно пропела Катя, — это все входит в желание! Только не ходите за мной, господа, прошу вас, — рассмеялась она, видя, что Щербатов и Аргамаков выжидательно смотрят на нее, — иначе я рассержусь! Пусть каждый прячется сам по себе!

Щербатов и Аргамаков удрученно вздохнули. Бухвостов начал считать. Поспешно покинув гостиную, играющие разошлись, кто куда. Аргамаков направился в диванную. Щербатов спрятался за шторой в парадной зале, там же, за каминным экраном устроился Александр и, услышав его шуршание, Илья тихонько засмеялся:

— Саша, мы вправду это делаем?

— Сам не верю, — усмехнулся Шехонской.

— Нам повезло, что твоя сестра не приказала нам прыгать из окна.

— С нее станется, — пробормотал Александр. — А ты бы прыгнул?

— Ну если бы действительно проиграл, то прыгнул бы. А куда деваться? Долг чести! Только боюсь, скучновато нам тут будет. Может, стоило принять в игру парочку молоденьких горничных?

Катя не слышала этого разговора. Приметив, что Михаил вошел в кабинет, она, неслышно ступая, последовала за ним. Приоткрыв створку двери, девушка мгновение вглядывалась в беспросветную темноту, потом юркнула в проем и тихонько затворила дверь. Сердце беспорядочно колотилось и ладони стали влажными.

— Кто здесь? — послышался во мраке спокойный голос Бахмета. — Вы, княжна?

— Я, — шепнула Катя.

— Идите сюда.

Услышав это приглашение, девушка на мгновение замерла. Осторожно ступая в темноте, она двинулась на звук его голоса. Бахмет прятался в глубине комнаты, в самом темном ее углу, в нише за книжными шкафами. Катя приблизилась и встала рядом. Глаза уже привыкли к темноте, и она видела его стройный силуэт и едва заметный отсвет, лежавший на светлых волосах. Исходивший от него пряный и необыкновенно чувственный аромат, смешанный с запахом трубочного табака, коснулся ноздрей, вызывая трепет в душе. Михаил не повернул головы к ней, молча стоял, прислонившись к шкафу. Из-за дверей доносился гнусавый голос Бухвостова, продолжавшего счет.

— Стало быть, вот для чего вы все это затеяли, — произнес Михаил после паузы.

Катя бросила на него настороженный взгляд:

— Что все?

— Игру в карты и эти дурацкие прятки.

— И для чего же? — севшим голосом отозвалась Катя.

— Ну, как я понял, для того, чтобы остаться со мной наедине.

В первую секунду Катя хотела было возмутиться этим самоуверенным заявлением, но вдруг передумала.

— Да, это правда, — признала она тихо.

Бахмет бросил на нее мимолетный взгляд. Если он и был удивлен ее признанием, то никак не показал этого.

— Ну так чего же вы хотели? Говорите, я слушаю вас.

Катя собралась с духом. Ей всегда было нелегко извиняться, но сейчас выбора не было.

— Я виновата перед вами, — шепнула она.

— О да, — подтвердил Бахмет.

— И я прошу прощения за то, что ударила вас. Мне очень жаль, что я сделала это, Миша…

Имя сорвалось с губ помимо ее воли, и Катя тревожно замолчала, вслушиваясь в его тихое дыхание. Бахмет обернулся, но ответил не сразу.

— Вы думаете, стоит вам назвать меня Мишей, и я сразу же растаю и забуду, как вы меня «приласкали»?

Катя застыла, вглядываясь в едва различимое во мраке лицо.

— Нет, я совсем не хочу, чтобы вы это забыли, — отозвалась она. — Знаете, моя кормилица говорит, что не нужно забывать ни плохое, ни хорошее. Это единственный способ воздать каждому по заслугам.

— Вот сейчас я возьму и воздам вам по заслугам, — пообещал Михаил, становясь перед ней, и прижал ладони к стене по обе стороны от девушки, так что она оказалась в кольце его рук, хотя он и не дотрагивался до нее.

В это мгновение из гостиной донесся голос Бухвостова:

— Пятьсот! Я иду искать!

— Кто не спрятался, я не виноват, — с усмешкой прошептал Михаил, и его горячее дыхание коснулось Катиной щеки.

Полузакрыв глаза, она с трепетом ждала, зная, что не будет, не сможет противиться, что бы он ни сделал. Но Михаил не шелохнулся, по-прежнему нависая над ней, и только тихо произнес:

— Хотите, чтобы всегда все было по-вашему, да?

Катя разочарованно открыла глаза, помолчала, думая, что ответить.

— Не всегда, — мягко возразила она. — Пусть будет и по-вашему, я… согласна.

Михаил тихонько засмеялся.

— Боже всемогущий, убереги меня от соблазна. Вы задались целью свести нас всех с ума, Екатерина Юрьевна… Катиш… — добавил он после паузы новое имя. — И у вас это неплохо получается. Я уже предчувствую: скоро мои друзья будут рвать друг другу глотки за малейший знак вашего внимания. Пусть так. Только я в эти игры играть не хочу. И вам не советую.

— Почему? — едва слышно выдохнула Катя, сердце которой плавилось от его близости и этого околдовывающего, чувственного шепота.

— Со мной это будет не так просто. И, кроме того, вы балансируете на грани, Катиш, неужели вы этого не видите? Да, признаюсь, мы здесь таких, как вы, барышень не видели. Потому что барышни обычно не ведут себя так смело и вольно.

Катя выпрямилась, гневно пробуравив глазами его темный силуэт:

— Вы хотите обидеть меня?

— Нет, — медленно ответил он, покачав головой. — Я просто хочу просить вас не переступать эту грань. Мы, друзья Александра, ребята простые и все поймем правильно, а вот другие… другие могут не понять. И осудить вас.

В отдалении послышался ликующий возглас Бухвостова:

— Стуки-стуки, Сергей!

Катя не сдержала нервный смешок и тут же вздрогнула, чувствуя, как пальцы Михаила медленно скользят по ее волосам.

— Я пойду в другую комнату, — шепнул он, убирая руку. — Будет лучше, если нас не застанут вдвоем.

С этими словами он выбрался из ниши и взялся за ручку двери, ведущей в парадную спальню.

— Михаил, — тихо окликнула его Катя, — так мы… помирились?

С дрожью в сердце она ждала его ответа, вслушиваясь в темноту и наконец Бахмет отозвался:

— Думаю, что да.

Дверь заскрипела, затворяясь за ним, и Катя осталась в кабинете одна.

По всей анфиладе раздавался грохот: Бухвостов бродил по темным комнатам, натыкаясь на мебель, и безуспешно пытаясь разыскать спрятавшихся.

— Черт возьми, это не по правилам! — вопил он. — Зачем вы свет погасили? Как я теперь вас найду?

По-видимому, мысль взять канделябр из гостиной ему в голову не приходила. Внезапно из парадной залы послышался оглушительный хохот: Александр и Щербатов все громче смеялись над незадачливым другом и тот, услышав этот издевательский смех, воспрянул духом и рванулся на поиски.

Катя ничего этого не слышала. Прислонившись щекой к стене, еще хранившей, казалось, тепло тела Бахмета, она потрясенно прислушивалась к себе.

«Я люблю его. Я не знала, что так бывает… Миша, славный мой… Только бы быть с тобой рядом. Мой червонный валет, мой Бог, мой любимый…»

[1] Пара карт в игре.

Выйдя из дверей церкви Святого Георгия, Катя задержалась на ступеньках, ожидая, когда Акулина расправит складки своего просторного плаща.

День был холодный, ветреный. Время от времени мелкий дождик начинал сыпать со свинцово-серого неба, вызывая единственное желание: устроиться возле натопленного камина с чашкой горячего чаю и наслаждаться теплом и покоем под завывание ветра и стук дождевых капель по мокрому стеклу…

— Ну что, Катенька, полегчало на душе после исповеди? — осведомилась наконец Акулина, осторожно сходя по залитым водой ступеням.

— Не полегчало.

Услышав эти слова и мрачный тон, каким они были произнесены, тетка не без удивления оглянулась на племянницу:

— Что так? Неужели епитимья настолько тяжела?

Катя покачала головой:

— Лучше не спрашивай.

Говорить сейчас о епитимье, возложенной на нее отцом Серафимом после исповеди, Кате не хотелось. Все было ей по силам: и строгий пост, и длительные каждодневные молитвы, но главное, что потребовал от нее пресвитер, чтобы окончательно укрепить врачевание духовное, было суровее самого сурового наказания. В сто раз лучше быть осужденной молиться на паперти, словно душегуб, не имея права войти в храм Господень, или получить длительное отлучение от причастия, но выполнить то, что назначил ей отец Серафим?!..

…Она снова увидела перед собой изуродованное оспой спокойное лицо священника, и в голове прозвучал его звучный низкий голос:

— Раба Божия Анна, о которой вы упомянули в своей исповеди, находится в большой беде. Вам следует предпринять шаги, чтобы разыскать родных этой девицы и принести им весть о ее участи. А так же, если это окажется возможным, и помочь им найти ее.

Катя в ошеломлении смотрела на отца Серафима.

— Отче, — с мольбой сказала она, — я прошу вас, не требуйте этого от меня! Я понимаю, что это мой долг христианский — поступить так, как говорите вы, но я не могу! Первая встреча с этой девушкой не принесла мне ничего, кроме бед и страданий, я лишь чудом осталась жива и не опозорена! Что же, кроме новых бед, может принести мне еще одна встреча?

— Все в воле Божьей, дочь моя, — возразил пресвитер. — Я не могу требовать от вас исполнения епитимьи, это дело доброй воли кающегося. Но о каком же раскаянии может идти речь, если вы не хотите совершить одно доброе дело в возмещение многих, очень тяжких грехов?

Катя вскинула голову, вперив взгляд в его лицо, на котором ясно читался упрек, и несколько мгновений молчала.

— Хорошо, отче. Я подчиняюсь вашему требованию. Хочу только напомнить, что я девица и не могу свободно располагать собой, если это расходится с желанием моих родителей. Что если они запретят мне?