Марина Одинец - Блуждающий огонек

— Каким же образом? — холодно осведомилась Катя.

— Я знаю, что Бахмет давно не появлялся здесь, хотя не может не знать, что вы его ждете. Я бы никогда так не смог! Что это как не расчет, не стремление заставить вас страдать, пробуждая еще более сильные чувства? Или, кто знает, может быть, он уже охладел к вам?..

Катя молча отошла от окна и села на диван рядом с дремлющей тетушкой. Вздрогнув, та открыла глаза и уставилась на племянницу:

— Ох, неужели я заснула? Вот она, старость, уже на пороге! А где же наш гость?..

— Мне пора, Акулина Никодимовна, — отозвался Илья, нервно проведя рукой по волосам. — Был очень рад повидаться с вами.

Он на секунду застыл, вопросительно глядя на Катю и, поняв этот взгляд, она поднялась, чтобы проводить гостя до дверей гостиной.

— Катрин, — тихо попросил юноша, когда они остановились на пороге. — Не сердитесь…

— Я не сержусь, Эли, — вяло сказала Катя. Этот разговор уже вымотал ей всю душу и сил держать лицо просто не осталось. — Мы друзья, как и прежде, если, конечно, вас устраивает моя дружба.

Илья осторожно взял ее ледяную руку и, склонив голову, прикоснулся к ней губами. Уверять ее в своей преданности он не стал, сказал просто:

— Не лишайте меня этой дружбы, хорошо? Несмотря на то, что я был сегодня таким наглым и нудным болваном. Клятвенно обещаю впредь быть более приятным и скромным собеседником.

Катя молча кивнула, выдавив улыбку. Когда Илья ушел, она снова опустилась на диван рядом с тетушкой и погрузилась в свои невеселые мысли.

Михаил не появлялся уже неделю. Кто знает, почему? И так ли уж неправ был Щербатов?

В католическом храме Пресвятой Троицы, что расположен был в Немецкой слободе, стояла гулкая тишина. Месса уже подошла к концу, и лишь немногие прихожане еще оставались в церкви. Лицо Кати, остановившейся на пороге рядом с братом, разочарованно вытянулось: ей так хотелось послушать орган, о котором она столько слышала от своей покойной гувернантки! Но ничего не поделаешь. Возможно, ей удастся еще раз наведаться сюда. А вот долг, который привел в эти стены, не терпит дальнейших отлагательств: недаром мадемуазель Дюбуа снова приснилась ей в прошлую ночь и смотрела с таким упреком…

Александр незаметно пихнул в бок задумавшуюся сестру:

— Катерина, мы что, так и будем здесь торчать, как два волоса на лысине? Вон стоит падре, или как его там. Идем, скажем ему все, что нужно и возвращаемся, пока Акулинушка дуба не дала от беспокойства.

Александр говорил шепотом, но находившиеся в церкви люди, тем не менее, начали оборачиваться на них, словно угадав в этих молодых людях чужаков. Подошедший мальчик-служка протянул Александру корзинку для пожертвований и тот, без особой радости развязав кошелек, опустил в нее двугривенный. В ту же минуту худощавый пожилой капуцин, беседовавший возле исповедальни с кокетливо одетой барышней, сделал ей знак, прося повременить, и приблизился к Шехонским.

— Мадемуазель, мсье, — негромко произнес он по-французски, — я вижу, что вы не из здешнего прихода. Меня зовут падре Моретти. Могу я чем-нибудь быть вам полезен?

Нерешительно откинув вуаль с лица, Катя изложила просьбу о заупокойной мессе для своей гувернантки. Падре выслушал ее с сочувственным вниманием, спросил, сколько прошло времени со дня смерти усопшей, каковы были обстоятельства ее гибели, и пообещал выполнить просьбу.

— Кроме того, — прибавил он, — совсем скоро День Всех Усопших, это второго ноября. Было бы желательно заказать заупокойную мессу и в этот день.

Княжна согласилась, поблагодарив священника, и тот подозвал служку, чтобы он проводил господ в церковную лавку, находившуюся снаружи.

— Саша, ты сходи в лавку один, а я подожду тебя здесь, хорошо? — попросила Катя. — Тут все так необычно, мне хочется посмотреть.

Александр, рассудив, что никто не обидит девушку в церкви, не стал возражать. Когда он вышел, Катя покинула притвор, прошла вдоль ряда резных скамей, с любопытством разглядывая убранство церкви, и умиленно улыбнулась при виде трогательно-наивных, ярко раскрашенных статуй святых.

В следующее мгновение в поле ее зрения оказалась молодая дама, молившаяся в одном из боковых приделов, и сердце неожиданно екнуло. Что-то очень знакомое было в этой высокой, стройной фигуре, в высокомерной манере держать голову, не склоняясь даже перед святыней. Блеск множества свечей слепил глаза, но когда незнакомка, повернувшись, выступила из тени, и на свету блеснули ее ярко-рыжие волосы, у Кати перехватило дыхание.

Почти не дыша, она смотрела на ту, что медленно шла теперь по проходу, приближаясь к ней. Синие глаза, милое, серьезное веснушчатое личико, гордая стать… Не замечая Кати, Оршола Есенская прошла мимо и остановилась возле каменной чаши со святой водой. Тихо плеснула под ее пальцами вода, и венгерка спокойно осенила себя крестным знамением.

Девица, которую Катя прежде заметила возле исповедальни, приблизилась к Оршоле и защебетала что-то, по-свойски беря ее за локоть. Они явно собирались уходить и Катя наконец пришла в себя. Не думая о том, что делает, забыв о поднятой вуали, о том, что Саша с минуты на минуту появится здесь, она шагнула вперед и сдавленно окликнула венгерку:

— Оршика!

Оршола медленно, словно нехотя, обернулась и смерила Катю вежливо-равнодушным взглядом.

— Vous vous trompez, mademoiselle. Je ne vous connais pas, (Вы ошибаетесь, мадемуазель. Я вас не знаю (франц.) — сухо изрекла она и, взяв за руку свою подругу, которая с любопытством уставилась на Катю, потянула ее к выходу.

Катя растерянно сникла, понимая, что ждать другого ответа было просто бессмысленно. Но чувство потери, охватившее ее после этих безжалостных слов, было так нестерпимо, что смириться она не смогла.

— Значит, вы меня все-таки узнали! — с горечью сказала она вслед уходящей венгерке. — Узнали и прошли мимо!

Оршола замерла на пороге, потом, обернувшись, шагнула к Кате и, нахмурившись, требовательно оглядела ее:

— Почему вы здесь? И одна? Я надеюсь, с вами все в порядке?

Растроганная плохо скрытым беспокойством, прозвучавшим в этих словах, Катя благодарно улыбнулась:

— Спасибо, Оршика, у меня все замечательно. Я не одна здесь. Мой брат…

Шаги, прозвучавшие у порога, затихли. Катя увидела Александра, в изумлении смотревшего на венгерку. Они обменялись сдержанными поклонами, причем спутнице Оршолы, игриво стрельнувшей глазами в его сторону, молодой князь кивнул тоже.

Приблизившись к сестре, Александр крепко взял ее за руку.

— Опусти вуаль, — негромко буркнул он. — И идем.

— Я никуда не пойду! — прошипела Катя, пытаясь высвободиться так, чтобы не привлекать к себе внимания пожилого господина, увлеченно молившегося в глубине храма.

Кроме него других прихожан в церкви не было, и это только укрепляло стремление Кати остаться здесь, не дав уйти и Оршоле. Она видела, что та все еще стоит у дверей. Подруга говорила ей что-то на ухо, не сводя глаз с Шехонских, но та, похоже, не слушала.

— Чего ты хочешь? — злым шепотом отозвался брат, накидывая вуаль Кате на лицо. — Скандала? Он будет, не сомневайся.

— Князь, — неожиданно окликнула его Оршола, — ваша сестра хочет поговорить со мной. Позвольте ей, всего несколько минут. Я думаю, в этом не будет беды.

Александр бросил на барышню Есенскую не слишком приязненный взгляд:

— Как можете вы об этом просить? Я был о вас лучшего мнения, мадемуазель.

Лицо Оршолы чуть заметно дрогнуло.

— Ну, если так… — чуть слышно вздохнув, она шагнула за порог.

— Саша, пожалуйста, — взмолилась Катя, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. — Прошу тебя…

Александр тяжело выдохнул. Вид у него был несчастный и злой одновременно: ни дать ни взять попавший в капкан волк.

— Ладно, — бросил он, отпуская сестру. — Пять минут. Только… уйдите куда-нибудь с глаз подальше.

Они выбрали укромный уголок, где недавно молилась Оршола: там висела одна из немногих в этом храме икон. Венгерка скрестила руки на груди, выжидательно глядя на Катю.

— Как вы поживаете? — тихо спросила та.

— Благодарю, у меня все прекрасно, — сдержанно отозвалась Оршола.

Этот более чем сухой тон и последовавшее за ним молчание развеяли последние остатки Катиной уверенности. Она положительно не знала, что еще сказать. Чувства переполняли, а вот слов… не было. Пауза затягивалась и, внезапно испугавшись, что Оршола уйдет, Катя произнесла первое, что пришло в голову:

— Что это за икона?

Оршола с иронией изогнула золотистую бровь:

— Вы позвали меня сюда, чтобы поговорить об иконах? — Катя пристыженно молчала и венгерка, небрежно пожав плечами, ответила: — Это список с чудотворного образа Пречистой Девы Марии из города Мариапоч. Очень почитаемая в Венгрии святыня. Говорят, что в конце прошлого века, когда венгры были еще под властью осман, и шла жестокая война, икона Девы Марии стала источать слезы…

Катя бросила короткий взгляд на печальный лик Пречистой Девы.

— Вы в это верите?

Оршола снова пожала плечами, и на сей раз в этом жесте Кате почудилась какая-то усталая обреченность.

— Не знаю. Это прежде всего ниточка, связывающая меня с Венгрией. Я и прихожу сюда главным образом из-за этой иконы…

— И как часто? — сама не зная зачем, полюбопытствовала княжна.

— Нечасто. Прихожу иногда, когда служба уже окончена: мое положение не позволяет мне слушать мессу с остальными прихожанами, — спокойно сказала Оршола.

Катя зажмурилась, точно от зубной боли, услышав эти произнесенные будничным тоном слова. Кто знает, сколько еще подобных унижений перенесла и продолжает переносить гордая венгерка?.. Катя внезапно поняла, что совсем ничего не знает о жизни Оршолы, но в одном она была уверена: какими бы ни были грехи баронессы Канижай, ее дочь страдает без всякой вины.

Они помолчали.

— А я о вас очень скучала, — снова невпопад сказала княжна.

Оршола грустно улыбнулась:

— Теперь, когда вы увидели меня, вам будет что вспомнить.

Катя молча кивнула. В горле стоял комок, слезы душили ее. Рыжеволосая девушка, отстраненно стоявшая рядом, была так близка и болезненно необходима ей! Только к этой высокомерной молчунье, от которой не дождешься ни единого доброго слова, она неведомо почему ощущала такую пламенную и благоговейную нежность, что сердце замирало в груди и становилось трудно дышать. Что сталось бы с Катей, если бы не ум, проницательность и благородство Оршики и ее матери? Только сейчас она ясно ощутила, что неосознанно тосковала по ней все эти недели, не в силах расстаться с мечтой о невозможной, немыслимой дружбе, которой никогда, никогда не стать явью…

Шагнув вперед, Катя обняла Оршолу за шею и расплакалась.

— Я так тебя люблю, — прерывающимся от слез голосом выговорила она. — Так люблю, Оршика! Как же я без тебя буду? Ты так нужна мне…

Ошеломленная девушка на секунду застыла. Потом нерешительно привлекла Катю ближе к себе и осторожно провела рукой по ее волосам. Она не говорила ни слова, молча слушая бессвязный Катин шепот, только пальцы едва заметно дрожали, и лицо утратило привычное выражение невозмутимости.

Наконец, услышав приближающиеся шаги, Оршола бережно приподняла голову Кати, быстро коснулась губами ее лба и, мягко отстранив от себя, почти виновато сказала:

— Катерина, ты же знаешь, что по-другому нельзя.

— Я знаю, — хрипло сказала Катя и, торопливо вынув платок, вытерла слезы. — Но я не хочу мириться с этим, Оршика. Не могу и не хочу.

Оршола медленно покачала головой:

— Ты так упорно стремишься разрушить свое будущее, Катерина. Одумайся, пока не поздно. Забудь о нас и постарайся стать счастливой, хорошо?

Катя ответила вымученной улыбкой. Подошел Александр, выжидательно глядя на них, и личико Оршолы мгновенно изменилось, утратив следы минутной слабости. Встряхнув рыжими кудряшками, она насмешливо посмотрела на молодого человека:

— Забирайте свою сестру, князь. Как видите, я ее не съела.

— Премного благодарен, мадемуазель, — не без язвительности отозвался Александр, беря Катю за руку.

— Передай мадам Габриэле, что я ее помню и люблю, — торопливо сказала Катя, прежде чем последовать за братом. — Надеюсь, у нее все хорошо?

Оршола молча кивнула, пропуская ее, но после некоторого колебания неожиданно окликнула уходящих Шехонских:

— Да, вот еще что, — она серьезно смотрела на встрепенувшуюся Катю. — В самом крайнем случае, если вам будет необходимо увидеть меня, передайте записку через падре Моретти. Ему можно доверять. Напишите «для Урсулы», он поймет. Но только не ставьте своей подписи, подпишитесь, ну скажем… «мадемуазель Мономах», — Оршола слегка улыбнулась. — И я буду знать, что это вы.