Чарльз Мартин - Бог пятничного вечера

Среднее имя Одри – Линн.

Я бросил взгляд на дорогу, ведущую к хижине, и за ворота, где стояли мусоровозы.

– И что же ты хочешь, чтобы я сделал для тебя?

Ди изобразил бросок правой рукой.

– Помогите мне.

– Зачем?

Он попытался найти ответ и не смог.

– Сэр, я… я не знаю. Просто я… я бы хотел играть в колледже, а с последнего сезона дела идут все хуже и хуже, просто совсем паршиво. У меня не получается…

– Я не могу тебе помочь.

Парень смутился, словно человек, с которым он разговаривал, не соответствовал образу, который кто-то создал у него в голове.

– Но вы же говорили…

– Что я говорил?

– Вы говорили, что хотели бы однажды стать тренером.

Я пристально посмотрел на Ди.

– Когда?

Он поднял глаза, припоминая.

– После техасской игры, на первом курсе колледжа. И потом, когда выиграли у Луизианы в Долине Смерти. Вы сказали, что после своей профессиональной карьеры или если что-то не получится, вы бы хотели…

Парень был прав. Я это говорил, но те интервью случились пятнадцать лет назад, и их записи вот так запросто не валяются.

– Где ты видел эти интервью?

Ди махнул рукой в сторону школы.

В том, что в Сент-Бернаре сохранились записи моих выступлений, ничего странного не было. Я бы не удивился, если бы у них остались записи всех моих игр и послематчевых школьных интервью, но не колледжских. Этим взяться здесь было неоткуда. Разве что кто-то их пожертвовал.

– Ты смотрел записи со мной?

Не чувствуя необходимости что-то добавить, парень просто кивнул.

– Все ваши школьные игры. – Он еще раз кивнул. – И в колледже.

– Ты видел какие-то мои игры в колледже?

Ди покачал головой.

– Нет. Не какие-то. Все до единой. – Пауза. – Наверное, раз сто.

– Ты смотрел мои игры сто раз?

Парень сдержанно кивнул.

– Да, сэр. Вместе с сестрой Линн. Она… – Он неловко усмехнулся, словно в последующем признании было что-то странное: – Она любит футбол и много чего о нем знает. Она пускает меня в школьный архив и даже смотрит вместе со мной, но не разрешает брать с собой. Заставляет смотреть прямо там.

После того единственного визита в тюрьму Одри исчезла вместе со всем, что у нас было, – включая двадцать семь тысяч долларов, что оставались на нашем счету. Я всегда полагал, что моя жена опустошила наш дом и выбросила все мои вещи вместе с фильмотекой в ближайший мусорный бак.

– Вы вместе смотрите записи?

Парень снова сдержанно кивнул.

– Давно?

Он поднял руку над землей, примерно на уровне пояса.

– Сколько я себя помню.

Я решил проверить Ди, начав с легкого.

– С кем мы играли третью игру на первом курсе?

– Со штатом Миссисипи, 42–20. Вы принесли шесть тачдаунов.

– Предпоследний курс, какую тактику мы использовали в начале пятой игры сезона?

Он улыбнулся.

– Квотербек-сник. Сейфти играли глубоко, на двадцатке, и вы начали от линии и прошли восемьдесят ярдов. Счет 52—0.

– Моя последняя игра?

– Двадцать от линии, глубокий фейд. – Ди поднял палец. – Вот только Родерик Пензел побежал фейд, а не пост. Как он это понял, не знаю, разве что ты сказал на линии, но в фильме этого не видно.

Парень был прав. Я показал комбинацию, но не на линии. Ее знали только Родди, Вуд и я.

– Мистер Нилз спрашивал вас о том пасе в вашем последнем интервью перед арестом. И сестра Линн… – Он опустил глаза и не смотрел на меня. – Ваша жена. – Парень встретился со мной глазами. – Она тоже говорила о нем. – Он повернулся, немного смущенный: – И Родди в более позднем интервью после того, как вас посадили, а он играл за «Стилерсов».

– Ты хорошо подготовился.

– Сестра Линн на самом деле не сестра, но мы все так ее называем. Она заставила меня пообещать не рассказывать никому про нее и про вас, потому что… ну, в общем, просто попросила, и я никому никогда не рассказывал. То есть до сих пор.

Ди сунул мяч под мышку.

– Вы мне поможете?

Мне хотелось помочь. Очень хотелось. Я поднял ногу с браслетом.

– Не могу. – Я вышел впереди него и обернулся. Мысль о том, что кто-то живет в моей тени, не давала покоя. – Можно дать тебе совет?

– Конечно.

– Ты должен понять и запомнить, что я не сделал себя. Все это – я просто был собой.

Парень ухмыльнулся.

– То же самое вы сказали Джиму Нилзу.

– Это было правдой тогда, правда и сейчас. Удачи тебе. – Я оставил его в темноте амбара и вернулся в хижину, то и дело поглядывая через плечо, а потом долго не мог уснуть.

В четыре часа утра заскрипели доски крыльца, после чего маленькая фигурка открыла и затворила двери. Она постояла тихо несколько минут, глядя на меня, потом на цыпочках подошла к кровати. Я не спал, потому что так и не смог уснуть. Легкие шаги Одри выдали ее, как и дыхание, изгиб плеча, линия щеки и бледное отражение из-под капюшона спортивной кофты.

Я нарушил долгое молчание.

– Привет.

Мой голос не напугал ее. Одри стояла надо мной, руки в карманы.

– Ди нужна твоя помощь.

Я сел. Единственным светом в комнате был свет от уличного фонаря.

– Насколько я понял, помощь у него есть, и немалая.

– Я сделала все, что могла. Ему нужен ты.

– Милая, я не могу помочь этому парню.

Жена помолчала. Тон ее изменился – стал более злым.

– Я тебе не милая.

Я ничего на это не ответил, а только поднял ногу. Даже в темноте выступающий браслет был виден.

– Даже если бы захотел…

Она скрестила руки на груди.

– Ну конечно же, ты можешь.

– Сделай это сама.

– Не могу.

– Почему?

Она заговорила медленнее:

– Я не знаю как. Его бросковое движение ужасно, и оно идет от головы.

– Судя по тому немногому, что я видел, ты права.

– Так ты видел его?

Разговор получался какой-то странный, едва ли не сюрреалистический.

– Одри, после двенадцати лет тюрьмы есть парочка других вещей, которые я хотел бы обсудить с тобой, прежде чем мы займемся случаем Далтона Роджерса.

– Ответь мне на вопрос.

– Да. Я видел его. Мы с Реем наблюдали за ним с вершины Ведра.

– Так ты поможешь ему?

– Если я хотя бы приближусь к мальчишке, меня снова посадят в тюрьму до конца жизни.

– Никто ничего не узнает.

– Хочешь, чтобы я лгал?

– Ты в этом мастер.

– Од…

– Я хочу, чтобы ты помог Ди осуществить его мечты.

– А как насчет моих?

Она отступила от меня.

– Твои мертвы, а его не должны умереть. У него для этого есть все.

– Я не могу это сделать. Не могу. Я не вернусь туда.

Одри шагнула ближе, склонилась надо мной в каких-то дюймах от моего лица.

– Я не знаю, чего ты ждал, когда освободился. Что играючи вернешься в мою жизнь и мы будем жить долго и счастливо? – Она подняла руку без кольца. – Твоя жизнь со мной закончена. Все, точка. Нас больше нет со времени суда, с того самого дня.

– Одри… я здесь ради тебя, а не Далтона или кого-то еще.

Она оборвала меня:

– Ты меня не получишь.

– Тогда зачем я должен помогать тебе?

– Далтону было четыре года, когда я увидела его в первый раз. Мать бросила его, ушла и ни разу не вспомнила. – Одри отвернулась, шагнула в сторону. – Он – сын, которого ты мне не дал. – Она снова повернулась лицом ко мне. Глаза прищурены. – Мэтью, я не прошу тебя, я говорю тебе: ты мне должен.

– Даже если я отправлюсь в тюрьму из-за этого мальчишки?

– Даже если так.

– Почему ты не развелась со мной?

– А это имеет какое-то значение?

– Двенадцать лет я гнил в той вонючей тюрьме, ожидая хоть чего-нибудь: звонка, письма, визита, бумаг о разводе. Каждый раз, когда почтовая тележка грохотала по тюремному коридору, я спрашивал себя, не сегодня ли тот самый день, но этот день так и не настал. Поэтому да, это имеет значение. Почему ты ни разу не связалась со мной? – Я повысил голос. – Ничего. Ни полсловечка за двенадцать лет. Я видел записи и понимаю. Сам бы поверил, что там был я, но в любом случае я заслуживаю большего, чем созерцать твой удаляющийся зад.

Одри усмехнулась и хотела что-то сказать, но потом, видимо, передумала.

Молчание затянулось. Никто не говорил. Она начала бормотать что-то себе под нос, ведя разговор с самой собой, и, похоже, обе стороны злились, а потом она подняла руку и ткнула вверх пальцем.

– Ты хочешь искупления?

– Да.

Она повторила. Медленнее:

– Ты хочешь искупления?

– Да.

Она подошла к двери, открыла и остановилась спиной ко мне.

– Помоги Ди. – Сделала шаг, потом остановилась. – Между нами все кончено, но, может быть, помогая ему, тебе удастся спасти то, что осталось от твоей жалкой пародии на жизнь, и при этом он, возможно, станет тем, кем ты никогда не был. – Она оглянулась через плечо: – Это твой долг передо мной. И… перед собой.

Я встал и негромко спросил:

– А он будет меня слушаться?

Одри не была готова увидеть меня в лунном свете. Не ожидала увидеть меня таким – со шрамами. Глаза ее на мгновение метнулись к ним, но потом она овладела собой, и стальной стержень встал на место.

– Он сделает все, что ты ему скажешь. – Она помолчала. – Абсолютно все.

Я остановил ее.

– Одно условие.

Она ждала.

– Ты присутствуешь на каждой тренировке. Ты не показываешься… я не тренирую.

Какой-то вопрос вертелся у нее на кончике языка, она хотела что-то спросить.

– Тебя… – голос изменил ей, – ударили ножом?

– Дважды.

Пауза. Еще один взгляд.

– Тебе было страшно?

– Я плохо помню. Все произошло довольно быстро.

– Ты страдал?

– Не так сильно, как от пребывания там.

Одри постояла с минуту, наконец заговорила:

– Мэтью… – Глаза ее были холодными, уставшими, и окно в ее душу закрывалось. – Тебе дали двенадцать лет, и все. – Она покачала головой. – А я получила пожизненный без всякого досрочного.

Отвернувшись, пряча лицо, она шагнула за порог и закрыла за собой дверь.

Я стоял в тени и вглядывался в трибуны. Он вышел на поле на рассвете. Одри стояла рядом. Я понимал, что лучше сделать это быстро, поэтому натянул на голову капюшон и трусцой побежал на поле. Парень увидел, что я бегу, и вышел на двадцатиярдовую линию. Не дав ему ничего сказать, я заговорил:

– Мы тренируемся дважды в день. В шесть и в шесть. У тебя восемь недель до начала сезона, и работы у нас будь здоров. – Он кивнул и улыбнулся. – Но не спеши радоваться, у меня есть пара правил.

Ди перестал подбрасывать мяч.

– Ты делаешь, что я говорю, когда я говорю, каждый раз, как я говорю, и как только я это говорю. Понятно?

Он кивнул.

– Будешь возражать мне, спорить или предлагать какие-то несущественные отговорки, и… – я показал на дорожку, ведущую через деревья к свалке, – я ухожу. И никакие «пожалуйста, дайте мне еще один шанс» не помогут. – Я ткнул пальцем под ноги. – Вот такие правила.

Парень опять кивнул.

– Да, сэр.

– И заканчивай ты с этим своим «сэром». Я по возрасту гожусь тебе в отцы, но необязательно напоминать об этом.

– Да, сэр.

Эта способность отвечать быстро и делать именно то, что я ему только что сказал не делать – но с юмором и необидной насмешливостью, – качество, необходимое великим квотербекам. И у парня его было в избытке, впрочем, как и врожденной самоуверенности и самонадеянности, того, чему тоже нельзя научить. Еще квотербеку нужны энергия и напор. Коуч Рей как-то сказал, что то же верно и для скаковых лошадей – либо это есть, либо нет. Работа тренера – взять быструю лошадь и сделать быстрее. Время от времени ты находишь лошадь, у которой есть все необходимое, которой требуется лишь небольшой толчок, и, в общем… с этого момента парень мне понравился. Я повернулся к Одри.

– Могу я попросить тебя об одолжении?

– Спрашивай. – Холодно и бесстрастно.

– Ты не против армеек?

Она покачала головой.

– Не против.

– Знаешь размер его обуви?

Она кивнула.

Я снова повернулся к Ди и приподнял штанину, демонстрируя браслет.

– Ты должен дать мне слово, что не расскажешь никому, ни одной живой душе, что мы занимаемся этим. Если проболтаешься, меня упекут назад в тюрьму. Я бы хотел этого избежать.

– Даю вам слово.

Одри шагнула ближе.

– Он никому не скажет. Я об этом позабочусь.

Я подошел к нему вплотную и показал на Одри.

– Хочу сразу внести ясность: я здесь ради нее, а не тебя. Она твой билет. И плевать мне на твои уговоры и мольбы, если ее здесь не будет, то и меня тоже.

– Но это же не от меня зависит.

Я повернулся и зашагал прочь.

– Жизнь, она такая. Лучше привыкай.

Ди бросил мяч и попал мне прямо по спине.

– У меня к тебе вопрос.