Чарльз Мартин - Бог пятничного вечера

Ди улыбнулся – прозвище ему понравилось.

– Завтра у меня день рождения, и я подумал, может, разрешишь угостить тебя ланчем. Я заканчиваю работу в полдень и знаю место, где тебя никто не узнает.

– Буду.

Я проводил парнишку взглядом, думая о переменах, обещании и своих надеждах, и не сразу заметил одинокую фигурку у дальнего выхода с трибун. Она стояла в тени, сложив руки на груди, спрятав лицо: наблюдала, но как бы со стороны.

Я помахал, но Одри не помахала в ответ, а повернулась ко мне спиной и скрылась.

Моя одежда уже начала закисать, а поскольку я выспался днем и не слишком устал, то запихал в наволочку грязное белье и поехал в город. Круглосуточная прачечная самообслуживания была открыта: за окном мигала флуоресцентная лампа. Я медленно проехал мимо – к моему облегчению, там было пусто.

Загрузив белье в машину и зарядив ее двадцатипенсовиками, я сел – барабан закрутился. На сушилке горело «осталось 7 мин.», когда подъехала женщина с двумя детьми. Какая мать привозит детей в прачечную в одиннадцать вечера?

Очевидно, работающая.

Женщина была, наверно, официанткой или кем-то в этом роде – на рубашке именная нашивка, а в кармане полно денег, по-видимому, чаевых. Она подошла к разменному автомату, и я натянул на голову капюшон, проверил, не выглядывает ли из-под штанины браслет, и уставился на их отражение в стеклянной дверце сушилки. Женщина высадила из машины девочку лет четырех и мальчика лет девяти-десяти. Девочка в платьице, с хвостиками, на ногах шлепанцы, ногти накрашены. Мальчик в футбольной майке с номером 12 и с резиновым мячом в руках.

– Дэниел, положи пока это и помоги мне разгрузиться, – быстро сказала она сыну. Мальчик положил мяч и помог достать из багажника три корзины с бельем. Девочка устроилась на стуле и занялась книжкой-раскраской, а Даниел сел перед висящим на стене телевизором, схватил пульт, нажал по памяти кнопку и сразу попал на ESPN. Как раз начинался «Спортс-центр». Мальчик скрестил ноги, бросил мяч и приклеился к экрану. Мать загрузила пять машин и попыталась купить средство для стирки. Вставила деньги, дернула рычаг, потом дернула еще раз и, чертыхнувшись, стукнула по автомату.

– Нет, пожалуйста, только не это. – Одноразовая упаковка со средством упала и застряла за стеклом, мешая ей достать то, что она купила, или купить другое. – Ох, ну давай же! – Женщина постучала по стеклу кулаком. – Да что ж такое. – Она наклонила автомат, пытаясь сместить коробку. Безуспешно. В конце концов женщина выгрузила белье из машинок, побросала его назад в корзины, взяла на руки дочку, бросила сыну «пошли» и направилась к двери, волоча за собой одну из корзин. Вспомнив, что под моим стулом стоит галлоновая бутыль средства, я поднялся и обратился к ней:

– Мэм, не хочу вмешиваться, но у меня много – если вам нужно…

Выражение ее лица говорило, что она не доверяет ни мне, ни таким, как я, ни мужчинам вообще, что, вероятно, и объясняло поздний визит в прачечную, но ей нужна была чистая одежда, и мое средство было выходом из положения. Мать попыталась улыбнуться и, усадив дочку, убрала волосы с лица.

– Вам точно хватит?

– Точно.

Она немного успокоилась.

– Только если позволите мне заплатить за него. Деньгами.

Порой трудно жить в мире, где мы раним друг друга так глубоко. Может, я становился более чувствительным, более раздражительным, да и жизненные обстоятельства сказывались. А может, просто злость вскипела. Так или иначе, но мне вдруг захотелось встряхнуть ее, обнять, сказать, что жизнь не обязательно должна быть такой, что все наладится, что я сочувствую, понимая, что привело ее сюда, что я хотел бы извиниться за того, кто это сделал.

Я поставил бутыль на стол перед женщиной.

– Если настаиваете, но мне оно больше не понадобится. Так что берите сколько нужно. – Она приблизилась к столу почти так же, как сделал Такс, впервые зайдя ко мне во двор. Кивнула, поблагодарила и начала заполнять машины, затем пробормотала что-то сыну и послала его с пятью долларами.

Мальчик протянул руку:

– Мистер?

Я взял у него деньги.

– Спасибо.

Он кивнул и вернулся к телевизору.

Усадив детей и включив машины, женщина подошла и указала на стул.

– Разрешите?

Я подвинулся.

Она села и протянула руку.

– Челси. – Я пожал ей руку. Женщина вымученно улыбнулась. – Извините за резкость. День такой…

– И в НФЛ сегодня новость, – сообщил ведущий, и на экране появилось изображение Родди. – Прославленный Родерик Пензел побывал на этой неделе у печально известного квотербека Мэтью Райзина.

Я отвернулся.

– Ничего страшного. – Я оглянулся через плечо. – У вас хлопот полон рот.

Не обращая внимания ни на телевизор, ни на мое изображение на экране, она устало выдохнула, и лицо ее осветилось нежностью.

– Да, но если бы моя мама привезла меня сюда так поздно, я бы упала на пол, дрыгала ногами и вопила.

Я засмеялся.

– Я тоже.

– Они – хорошие дети.

За спиной у меня Родди разговаривал с репортерами. Камера снимала его так, чтобы были видны и бриллиант в ухе, и точеный подбородок.

– Да, я сегодня побросал мяч с Ракетой.

Моя машина остановилась, и я начал быстро складывать белье в пластиковый пакет.

– Вы недавно в городе? – полюбопытствовала женщина.

Придумать что-нибудь?

– Вообще-то я тут вырос. Просто… просто недавно вернулся.

Она кивнула.

– В какой школе учились?

Репортер наседал на Родди:

– Выразил ли он желание играть в НФЛ?

Я ответил громко, пытаясь заглушить Родди.

– В монастырской.

– О… – Челси улыбнулась. – Везунчик.

– Он сказал совершенно четко, что не намерен возвращаться в профессиональный футбол.

Я жестом обвел прачечную и показал на пластиковый пакет.

– Угу. С серебряной ложкой во рту.

Она засмеялась. Смех у женщины был красивый и непринужденный, и мне подумалось, что ей, наверно, пришлось немало пользоваться им, чтобы остаться на плаву в этой нелегкой жизни. Заканчивая складывать вещи, я уронил футболку, а когда наклонился за ней, заметил, что она взглянула на мою лодыжку. Ведущий в телевизоре продолжал расспрашивать Родди. Именно тогда-то я и увидел, что мальчик глазеет на меня.

– Родди, как он бросает?

Мы все втроем теперь смотрели на экран. Единственным человеком в помещении, не обращавшим на меня внимания, была малышка, увлеченно раскрашивающая свою книжку. Родди улыбнулся своей улыбкой на миллион долларов.

– Хорошо бросает.

Репортеры засыпали Родди вопросами – насколько я готов и в каком физическом состоянии, а один спросил просто:

– Это еще при нем?

Родди помолчал, задумался и наконец посмотрел прямо в камеру.

– Да. Может, даже больше.

Репортер с сомнением усмехнулся и сунул микрофон чуть ли не в лицо Родди.

– Да ладно, Род, мы же знаем, что вы друзья, и именно ты принял его последний пас. Теперь, когда Мэтью Райзин вышел, ты бы хотел помочь ему, но скажи правду.

Родди шагнул вперед и посмотрел на репортера в упор.

– Если Ракета сделал то, за что его осудили, он мне не друг. Он знает это, и я так ему и сказал. Но… – он вновь повернулся к камере, – что касается его способностей… Я десять лет играл в профессиональном футболе. Он был и, судя по тому, что я сегодня видел, до сих пор остается лучшим из всех, с кем или против кого я когда-либо играл. Точка. – Родди оттолкнул микрофон от лица и вышел.

– Ну вот, – сказал, опомнившись, ведущий. – Мэтью Райзин, бывший обладатель Кубка Хайсмена и осужденный преступник, отсидевший двенадцать лет из двадцатилетнего срока и недавно досрочно освобожденный, поиграл сегодня в мяч с профессиональным ресивером Родериком…

Женщина повернулась ко мне, и лицо ее побелело. Она быстро протянула дочке руку.

– Солнышко, иди сюда.

– Но, мама, я…

Она щелкнула пальцами.

– Сейчас же иди сюда.

– Но…

Женщина встала и подхватила на руку Синдереллу.

Пора уходить. Я закинул сумку на плечо и быстро вышел. Застегнул шлем, завел мотор и уже нажимал на сцепление, когда из прачечной вышел мальчик с футбольным мячом под мышкой. В руке он держал шариковую ручку и листок, вырванный из раскраски сестры.

– Мистер?

Я обернулся. Мать, готовая вмешаться, стояла возле двери и заслоняла собой дочку. Выражение ее лица не сулило ничего хорошего.

Я снял шлем.

– Да, сынок?

Мальчик протянул бумажку.

– Вы и вправду выиграли кубок Хайсмена?

Я взглянул на мать – она покачала головой. Потом снова на мальчика. Мать шагнула ближе. Остановилась.

– Нет, сынок.

Он показал на экран.

– Но…

– Мы просто похожи, вот и все.

Мать выдохнула и слегка склонила голову набок.

– А, ну ладно, – сказал мальчик.

Он повернулся, но его остановил мой голос.

– Но… – Мать моментально взяла меня на мушку. – Тот парень тоже когда-то был мальчишкой, как ты. С мячом под мышкой. Он был примерно твоего… – Я окинул взглядом. – Сколько тебе?

– Десять.

– Ну, думаю, ты, может, чуть больше, чем был он. Ты растешь и, может статься, однажды вырастешь в отличного квотербека. – Мальчик улыбнулся, подбросил мяч и сказал:

– Знаю. Моя мама говорит то же самое.

Я взглянул на мать, потом снова на мальчика.

– Что ж, слушайся ее. Она, возможно, права.

Через три квартала пришлось остановиться – что-то с глазами.

Я вернулся домой и долго стоял под душем, подставив спину под горячие струи. А когда вышел и уже вытирал волосы, вдруг услышал:

– Привет, Мэтью. – Волосы у меня на затылке встали дыбом. Я снял с головы полотенце и увидел стоящую в углу Джинджер.

Неожиданностью это не стало.

Длинный тренчкот, высокие каблуки, макияж. Жизнь была добра к ней, как и ее пластический хирург, и назвать ее красивой и привлекательной было бы преуменьшением.

– Привет.

Молодая женщина медленно обошла меня по кругу, расстегивая при этом тренчкот.

Я обернулся полотенцем. Кулаки сжались сами собой. Незваная гостья сузила круг, провела по моим плечам указательным пальчиком и, оказавшись передо мной, отступила на шаг или два, повернулась лицом и медленно, так, чтобы оно соскользнуло по плечам, бедрам и икрам, сбросила пальто.

Полагаю, описания не требуются.

– Скучал по мне? – промурлыкала она.

Я не хотел видеть Джинджер ни здесь, ни поблизости, по крайней мере в трех ближайших штатах, но мне давно хотелось узнать одну вещь. Я старался не смотреть туда, куда она старательно привлекала мои глаза: наверно, я слишком долго пробыл в тюрьме. Гостья продолжала кружить. Я видел по телевизору, как это делают акулы, и, когда Джинджер снова оказалась за спиной, спросил:

– За что ты меня ненавидишь?

Она улыбнулась и провела пальцем по моему подбородку, не забывая при этом касаться меня волосами и телом. Знойный голос звал и манил.

– Не с начала.

– А что тогда?

Она чуть отодвинулась.

– У тебя было кое-что, чего я хотела.

– Что?

Джинджер остановилась передо мной, вскинула глаза, отлично сознавая, как омывает ее верхний свет, и положила ладонь на мою мокрую грудь.

– Ты. – Она похлопала меня пониже спины и снова принялась кружить. – Твоя харизма. Преданность другим. – Женщина остановилась, встретилась со мной глазами. – Сила, которой ты обладал.

Она играла со мной, это понял бы и дурак. Устроила весь этот спектакль, и весь мой опыт общения с Джинджер подсказывал, что это только разминка. Я не доверял ей ни на грош, поэтому и не упускал ее из виду ни на секунду. Проблема заключалась лишь в полном отсутствии на ней одежды. У меня закружилась голова. Я отступил в сторону, заставив и ее развернуться в другом направлении.

– А тебе никогда не приходило в голову, что я был обычным мальчишкой, любившим играть в футбол? И влюбившимся, так уж случилось, в другую девушку.

Она деловито кивнула:

– Да.

– Тогда почему бы тебе не вонзить зубки в кого-нибудь другого и не оставить меня в покое?

– Потому что я винила тебя, – сказала гостья с кривой полуусмешкой. – И сейчас еще виню.

– За что?

Она помолчала, взвешивая слова.

– За многое.

– Ты никогда не задумывалась о собственной жизни?

– А что с ней такое?

Мой внутренний радар гонгом звучал в голове. Во мне боролись два противоположных чувства. Одно требовало повернуться и бежать. Бежать куда глаза глядят, лишь бы как можно дальше от нее и как можно быстрее. Другое призывало поквитаться, сделать ей больно. Было и третье чувство, но его я отчаянно пытался не слушать. А еще меня не покидало стойкое ощущение, что ей все это известно. Джинджер была далеко не глупа и прекрасно знала, что дотронься я до нее хоть пальцем, это было бы нарушение условий досрочного освобождения, и меня вернули бы в тюрьму. Она все прекрасно рассчитала, и счет тянул в ее пользу.