— Берн?

— Это по-шотландски «ручей», — рассмеялся Гарри, запрокинув голову и обнажив белоснежные зубы до самых десен.

— О Господи, дорогой мой! — воскликнула Морган. — Я никак не привыкну к тому, что некоторые английские слова в Британии значат совсем не то, что в Америке. А ты хочешь, чтобы я понимала твой шотландский!

— Конечно, а как же иначе!

Морган засмеялась и обняла Гарри за плечи, восхищаясь тем, как умело он ведет машину по извилистой дороге, петляющей среди гор, заросших вереском и голубыми соснами, сквозь кроны которых просеивались солнечные лучи и падали на землю замысловатым узором. Они остановились на пикник у прозрачного ручья, берега которого покрывал красочный цветочный ковер. Над головами у них шумели сосны и на разные голоса распевали птицы.

— Тебе здесь нравится? — спросил Гарри.

Морган кивнула, подумав про себя, что иногда выбраться сюда на уик-энд, пожалуй, и можно, но только в хорошую погоду. Но постоянно жить здесь… нет, увольте!

— Какое чудесное место! — восторженно отозвалась она. — Мне никогда не доводилось видеть такое богатство природных красок! А как еще здесь можно проводить время?

— Можно перечислить тысячу увлекательных занятий! — с некоторым недоумением воскликнул Гарри. — Например, рыбная ловля. У нас есть рыбацкий бот, и каждый вечер перед обедом мы ставим сети на озере. А охота, пешие и верховые прогулки! Подчас приходится сожалеть, что день может вместить в себя лишь малую толику того, что хочется сделать. — Его задумчивый взгляд устремился туда, где с высокого уступа, пенясь, стеной падала вода. — Это самое чудесное место на свете.

Морган отвернулась. По ее мнению, на свете существовали места и получше. Например, Карибы или Париж. Или даже Лондон. Что же касается охоты и рыбной ловли, то, возможно, это занятия и аристократические, но ужасно скучные, если не сказать — отвратительные.

После ленча они вскарабкались на гору, с которой открывался великолепный вид на замок, отражающийся в водах озера. В густой тишине, окутавшей окрестности, звенел радостный собачий лай — Маки и Ангус почуяли зайца. Гарри стоял на вершине горы, скрестив на груди руки, и как зачарованный смотрел вдаль.

Морган незаметно посмотрела на часы. Вечерело, ей хотелось принять душ и отдохнуть перед обедом.

— Не пора ли нам возвращаться, дорогой? — вкрадчиво спросила Морган, взяла Гарри под локоть и прижалась к нему.

Несмотря на то что они были близки прошлой ночью, Гарри за целый день ни разу не приласкал ее. Он обращался с ней как с хорошей подругой и привлекательной женщиной, но не как с любовницей. Морган списала его поведение на известную британскую сдержанность и тактичность.

— Да, пойдем, если хочешь. Ты не замерзла?

— Немножко, — солгала Морган.

— Эй, парни! — позвал Гарри собак. — Идите-ка сюда! Домой, домой… — Он присел на корточки и стал возиться с ними. — Маки, малыш! Хорошая, послушная собака! Ты тоже молодец, Ангус!

Морган впервые в жизни оказалась в ситуации, когда ее чары оказывали на мужчину меньшее воздействие, чем симпатичные морды собак.

Этой ночью Морган снова пошла в спальню к Гарри, понимая, что взять инициативу в свои руки он не сможет. Она была движима не только необходимостью осуществлять задуманный план — Гарри оказался страстным любовником, Грег не шел с ним ни в какое сравнение. А может, ей было с ним так хорошо просто потому, что она возлагала на него большие надежды?

В субботу утром Гарри объявил за завтраком, что остальные приедут к полудню. Он с удовольствием поглощал свою любимую овсянку, а Морган ограничилась кофе с поджаренными хлебцами. Услышав новость, она ощутила нервную дрожь в руках и, поставив чашку на стол, обворожительно улыбнулась.

— Как здорово! А каков будет наш сегодняшний маршрут, милый?

— Как насчет поездки на Глен-Дуглас? Там есть заброшенный с незапамятных времен фермерский коттедж, в котором я мальчишкой прятался от дождя, если забредал далеко от дома. Я попрошу миссис Монро собрать корзину для пикника.

— И пусть положит в нее несколько бутылок шампанского, хорошо? Ведь это наш с тобой последний пикник вдвоем, Гарри.

— Согласен, давай возьмем с собой шампанское. — Ему вдруг стало грустно. Как жаль, что незаметно подошли к концу эти несколько дней, которые они провели вдвоем! Почему все хорошее так быстро кончается?

— Я всегда буду помнить эти счастливые дни, — сказала Морган, словно прочитав его мысли. — Не могу свыкнуться с необходимостью возвращаться в Нью-Йорк, — с искренним сожалением вздохнула она.

— Ничего, моя радость… — Гарри похлопал ее по плечу, словно она была одним из его псов. — Ты ведь вернешься сюда когда-нибудь?

До приезда Элизабет и остальных гостей оставалось всего несколько часов.

Когда они с Гарри вернулись с пикника, внутренний двор замка, который купался в оранжево-красных лучах заходящего солнца, был запружен автомобилями. Прибывшие пили чай в гостиной: граф и графиня Ломонд, лорд и леди Фицхаммонд, супружеская чета Риджлей, с которыми Морган встречалась на поло в Виндзоре, и, конечно, леди Элизабет Гринли, уныло сидящая возле еле теплящегося очага, завернувшись в плед из козьей шерсти. На фоне Морган и Гарри, принесших с собой свежесть лесов и ароматы цветочных полей, излучающих здоровье и силу молодости, она казалась бездомным котенком, из жалости пригретым на хозяйской кухне. Морган была неотразима в серых брюках и ярко-зеленой блузке, на ее щеках горели страстные поцелуи, а тело наполняла сладкая истома удовлетворения — они с Гарри провели несколько восхитительных часов в заброшенном коттедже на куче соломы, мелкие клочья которой предательски желтели в их волосах.

— Гарри! — сурово взглянула на сына графиня, и ее щеки и шея покрылись красными пятнами. — Где ты был? Твое поведение возмутительно. Тебе следовало встретить нас. — Ее глаза остановились на Морган, которая с небрежным видом опиралась на руку Гарри. — Ты не говорил мне, что собираешься пригласить на уик-энд еще кого-то.

Гарри открыл было рот, чтобы ответить, но тут из глубокого кресла у камина поднялся его отец и с распростертыми объятиями, широко улыбаясь, двинулся к ним.

— Дорогая моя, очень рад вас видеть, — сказал он, взяв Морган за руку. — Мы встречались в Виндзоре, правильно? Вас зовут Морган Калвин, не так ли? Вы стали еще краше с тех пор! — Он обернулся к сыну и хлопнул его по плечу. — А ты малый не промах, как я погляжу! Нет, я тебя не осуждаю, напротив… чертовски рад тебя видеть! Располагайтесь и давайте пить чай!

Граф предложил Морган кресло рядом со своим и стал развлекать ее светской беседой. Она была благодарна судьбе за то, что у нее появился хотя бы один друг в стане врагов.

Гарри поцеловал мать, учтиво поздоровался с остальными гостями и встал за креслом Морган. Она подняла на него глаза, улыбнулась, и они оба на какой-то миг забыли о существовании других людей, снова оказались наедине, как там, в полуразрушенной лачуге среди лесной чащобы.

— Мы прекрасно провели время, — заметила Морган, обращаясь к графу. — Гарри был так любезен, что показал мне все местные достопримечательности. Я и не представляла себе раньше, что Шотландия настолько красива.

Ответом ей стало внезапно повисшее в гостиной тягостное молчание. Боковым зрением Морган уловила, что Элизабет готова расплакаться и не сводит с Гарри укоризненного взгляда.

— Обед подадут в восемь, — громогласно заявила графиня и поднялась. — Сесилия, Элизабет, пойдемте, я покажу вам комнаты. Наверное, вы хотите отдохнуть с дороги.

Так и не сказав ни слова Морган, она увела дам наверх по широкой дубовой лестнице.

В этот вечер Морган одевалась к обеду с особенным тщанием. Целых два часа она укладывала волосы, пока не добилась того, чтобы высокая прическа держала форму, и только несколько завитых локонов ниспадали на плечи мягкой волной. Выбор драгоценностей отнял не меньшее количество времени.

Когда часы в холле пробили восемь, Морган спустилась в гостиную, где собралось все общество в ожидании гонга, возвещающего о том, что стол накрыт. На ней было темно-зеленое бархатное платье с длинными зауженными рукавами, глубоким декольте и юбкой со шлейфом. Казалось, Морган сошла с одного из старинных портретов далеких предков Гарри, которыми были увешаны стены гостиной. На шее у нее сияло бесценное изумрудное колье, в уши были вдеты такие же серьги.

При виде ее граф издал вполне различимый стон и чуть не выронил бокал с шерри. Гарри сверкал от гордости, потому что улыбка этой прекрасной феи предназначалась ему. Даже Дэвид Риджлей, который был женат всего полгода, не смог скрыть своего восхищенного взгляда.

Гарри упивался горделивой осанкой и природной грацией Морган, все более склоняясь к мысли, что она выглядит, как настоящая графиня. Бросив взгляд на мать, затянутую в черный шелк, которая напряженно и враждебно застыла в кресле, он невольно поежился. Сравнение было явно не в пользу последней — она как раз больше походила на экономку, чем на графиню.

Морган наслаждалась произведенным эффектом и, потягивая шерри, невозмутимо смотрела на огонь, пылающий в камине. Она неизменно присутствовала на всех приемах, которые устраивала в Нью-Йорке ее мать, и привыкла к тому, что ее внешность восхищает мужчин и раздражает женщин. Морган готова была поклясться, что все без исключения дамы в настоящий момент страдают от зависти и мысленно приписывают ей самые страшные человеческие пороки.

Поздно ночью Гарри сам пришел к ней в комнату — впервые за все время. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — он влюблен без памяти. Они бросились в объятия друг другу, сжигаемые взаимной страстью. Морган уже не сомневалась в том, что добилась своего.

— Любимая… — шептал Гарри, покрывая ее лицо нежными поцелуями. — Я обожаю тебя…

И тут в дверном проеме возникла зловещая фигура, которая бросила на любовников черную тень и заставила их похолодеть от ужаса.

— Так я и знала! — сквозь стиснутые зубы процедила графиня: — Гарри, как ты посмел привести в мой дом эту… шлюху! Тем более что здесь Элизабет. Я должна была предположить, что эта американская потаскуха захочет тебя окрутить. Чтобы ее ноги не было в моем доме завтра же. Я прикажу, чтобы ее отправили в Лондон первым же самолетом. Кроме того, я буду настаивать, чтобы отец объявил о вашей с Элизабет помолвке незамедлительно. Она достойна занять место твоей жены, на которое метит эта… женщина.

Морган не чувствовала под собой ног, которые, казалось, вросли в пол, и молча смотрела вслед графине, уходящей прочь по коридору.

— Почему ты ничего не сказал, Гарри? — вдруг воскликнула она, оправившись от шока. На ресницах у нее задрожали слезинки, к горлу подкатил горький комок. — Как ты мог допустить, чтобы она говорила обо мне такие вещи?

— Видишь ли… дело в том, что… — красный от стыда и готовый провалиться сквозь землю от позора, Гарри принялся что-то невнятно лепетать.

— У тебя что, разум помутился? Или язык отнялся? Твоя мать не может заставить тебя жить по своей указке… или может? Неужели последние несколько дней ничего для тебя не значат?

— Разумеется, значат, Морган. — Гарри прокашлялся, и к нему вернулся дар речи. — Но пойми… между нашими семьями уже много лет существует договоренность о том, что мы с Элизабет поженимся. Видишь ли, есть некоторые обстоятельства, которые вынуждают меня…

— Например, ее состояние? — язвительно прищурилась Морган. — Знаешь, что я тебе скажу? Я могу купить твой полуразвалившийся замок со всеми потрохами только на те деньги, которые отец дает мне на карманные расходы… но раз ты согласен со своей матерью в том, что я шлюха, нам не о чем больше разговаривать.

Морган бросилась в ванную и закрыла за собой дверь на щеколду. Робкий стук и отчаянные мольбы Гарри остались без ответа.


С невероятной осторожностью Закери взял с книжной полки роман Гарольда Роббинса «Парк-авеню, 79» и, перелистав его, вытащил несколько пакетиков из папиросной бумаги, запрятанных между страницами. Затем снял со стены и положил на стол зеркальце и сходил в ванную за лезвием. За последний месяц он так часто нюхал кокаин, что научился быстро и аккуратно, не проронив ни крупицы дорогого зелья, делить его на части и раскладывать лезвием на зеркале тонкими полосками. Эта процедура заняла у него считанные секунды. В ящике письменного стола у Закери хранились пластиковые соломинки, подобранные в урне «Макдоналдса», разрезанные на четвертинки и заостренные с одного конца.

Закери поднес соломинку к носу и глубоко, с наслаждением вдохнул. Через пару секунд его лицо озарила блаженная улыбка, комната, а за ней и весь мир окрасились в розовые, мягкие тона. Черт возьми, Смоки была права! Правда, она сама уже обошлась ему в целое состояние, не считая денег, потраченных на наркотики.