— Я собираюсь позавтракать одна, Су Ли. А ты приготовься к поездке. Не думаю, что мистер Торнтон составит нам компанию.

Подойдя к окну, Салли бросила взгляд на коттедж Филипа. Темные окна. Ей хотелось плакать.

Она вернулась к столу. Су Ли уже поставила перед ней тарелку с оладьями, густо полив их сиропом. Аппетит вдруг пропал.

— Мисс, есть, — твердо сказала Су Ли.

Салли опустилась на стул, взяла нож и вилку и разрезала оладьи, как учил ее Филип. Заставила себя проглотить кусочек. Как это он говорил? А, да, леди должна выходить из-за стола, оставив в желудке свободное место. «Только не эта леди», — обычно отвечала она и давала себе волю, мысленно повторяя, что в следующий раз, когда она не будет так голодна, обязательно последует его рекомендации. Наверное, леди из нее не выйдет… ну и пусть.

Салли отодвинула тарелку.

— Оставь посуду Анне, Су Ли. И оденься потеплее, утро сегодня морозное.

Су Ли указала на толстый вязаный жакет, лежавший рядом с ее сумкой.

— Я хочу купить тебе длинное пальто, чтобы ноги не мерзли. Ты бы хотела, Су Ли?

— Осень хотела, мисс. Пола идти.

— Да, пора идти. — Отодвинув стул влево, Салли встала, успев еще раз посмотреть на коттедж. Все то же, никаких изменений. Ни в одном из окон свет не горел.

— Мисс выглядеть холосо, — сказала Су Ли, когда Салли надела меховую шапку.

— Спасибо, Су Ли. По-моему, тебе пойдет красное пальто. С твоими темными волосами в красном ты будешь выглядеть роскошно. И красную шапку.

Су Ли заулыбалась.

Выйдя за дверь, Салли поежилась и выдохнула в воздух белую струйку пара. Су Ли попыталась сделать то же самое, но это получилось у нее так комично, что ее хозяйка рассмеялась.

— Влезай, Су Ли. Прикрой ноги пледом. Готова?

— Готова, — отозвалась китаянка.

Салли вывела машину из гаража и включила фары. Яркие лучи вырвали из утреннего полумрака фигуру Филипа Торнтона. Он размахивал тростью и громко кричал:

— Хочу надеяться, что вы собирались посигналить. Знаете, я немного нерасторопен сегодня.

— Филип?! Как чудесно, что вы едете с нами! Ведь правда, вы же едете? — на одном дыхании выпалила Салли.

— Но я же обещал, не так ли? Начать с того, что идея поездки принадлежит мне. Конечно, я еду. Позвольте заметить вам, леди, вы обе выглядите сегодня особенно очаровательно.

— Комплимент принят, — рассмеялась Салли. — Забирайтесь! Мы едем за покупками! Я еще никогда не делала рождественских покупок.

Минут через пять она на мгновение оторвала взгляд от дороги и посмотрела на Филипа.

— Филип, мне очень жаль…

— Салли, мне очень жаль…

Ей показалось, что в его глазах промелькнуло нечто странное, нечто такое, чего она раньше не видела. Что-то прекрасное, что-то… Если бы он посмотрел на меня еще раз! Перед ней снова разворачивалась серая лента дороги. Несмотря на холодный ветер, по ее телу разлилось вдруг тепло.

Филип откинулся на спинку кожаного сиденья. Что же это было? Почему ее взгляд так обжег его? Нет, не злость. Он даже зажмурился при мысли о том, что… любовь? Молодой человек закашлялся, пытаясь скрыть смущение. Нужно было что-то сказать, но впервые в жизни слова словно испарились.

Салли улыбнулась. Мир снова повернулся к ней лицом. Ей хотелось смотреть на Филипа, хотелось ловить в его глазах тот странный блеск, хотелось знать, что он означает. Но она заставила себя следить за дорогой.

Не надо спешить. Многое может случиться за время каникул.

Глава 4

Голос Филипа Торнтона звучал резко, отрывисто, по профессиональному сухо:

— Проставьте дату в верхнем углу. Сегодня понедельник, 7 января 1924 года.

Холодный тон учителя заставил Салли моргнуть. Не почувствовать висящего в комнате напряжения было не возможно. Разве она сделала что-то не так? Какая глупая мысль. Филип уехал в город на следующий день после Рождества и вернулся только прошлым вечером. В последний раз она видела его за обедом на Рождество. Да, на Рождество, в тот день, когда он поцеловал ее под омелой.

— Плохим манерам нет оправдания, мистер Торнтон. Вы повторяете мне это, по меньшей мере, раз в неделю. Могли бы сказать, что собираетесь уехать. Я понимаю, что вам нужно какое-то время на личные дела. Достаточно было бы простой записки. Я, как вы знаете, умею читать. — Салли опустила глаза и начала писать.

— Вы абсолютно правы. Плохим манерам извинений нет. Я прошу вас простить меня.

— Думаю, ваше извинение прозвучало бы искренне, если бы вы произнесли его другим тоном. Как я понимаю, вы всего лишь сказали определенные слова, не вкладывая в них никакого содержания. «Извините» — одно из таких слов, которые люди — не все, но очень многие — употребляют по собственному усмотрению, когда им удобно. Разве вы так не говорили, мистер Торнтон?

— И снова вы абсолютно правы. В данный момент это лучшее, на что я способен.

— Лучшее? А почему бы вам не привести пример? Если бы я была учительницей, я бы забрала у вас все золотые звезды.

Филип побледнел.

— Я хочу, чтобы вы написали короткое эссе на тему «Что для меня означает Рождество». Будут оценены как стиль, так и грамотность, и, разумеется, содержание. Будьте внимательны в отношении запятых. Помимо всего прочего, изложите свои устремления и цели в новом году. Объем работы — пятьсот слов. Начинайте.

Филип видел, как ее глаза, прежде чем опуститься, затуманились слезами. Он знал, что получит отличное сочинение, вполне достойное, может быть, не одной, а двух золотых звезд. После лета она, пожалуй, уже не будет нуждаться в нем. Еще шесть месяцев в этом доме, и он возвратится в Бостон.

Филипу снова вспомнилась неделя, проведенная в городе, те часы, когда он сидел в «Бинго Пэлас», слушая, как ее служащие превозносят до небес добродетели Салли, как завсегдатаи заведения расписывают — в который уж раз — удивительные приключения, пережитые ими, и жуткие случаи. Свидетелями которых опять же именно им повезло стать. За один вечер ему довелось познакомиться с семью совершенно различными версиями того, как Салли приобрела свое громадное состояние, и ни одна из них не годилась для детской книжки.

В ту ночь он долго бродил по холодным улицам, пока не забрел в конце концов в бордель Рыжей Руби. После этого все слилось в одно мутное пятно. Единственное, что он знал наверняка, это то, что его пребывание там затянулось на четыре дня. Прошлой ночью ему приснился кошмар, в котором через его комнату проходили толстые, большегрудые женщины. И он трахал их всех. По крайней мере, так сказала ему Рыжая Руби, когда потребовала оплатить услуги, предоставленные ее «девочками».

Если верить гуляющим по городу слухам, Салли Коулмэн была шлюхой. Если верить людям, действительно знающим ее, та же Салли Коулмэн была святой. И все это ни в малейшей степени его не касалось. Пропади оно пропадом! Через шесть месяцев — нет, меньше — он уедет, и эта святая шлюха или, если угодно — нет меньше — он уедет, и эта святая шлюха или, если угодно, распутная святая станет воспоминанием. Хотелось бы знать, что она думает о нем, именно сейчас. Кто он для нее? Просто учитель? Испытывает ли она то же притяжение, которое влечет его к ней? Тот поцелуй под омелой…

— Я хочу поцеловать тебя, Салли. Еще раз. Прямо сейчас, в эту самую минуту, — выпалил вдруг Филип. Его словно прорвало: на одном дыхании он рассказал ей о визите в город со всеми подробностями, включая то, сколько ему пришлось заплатить Рыжей Руби.

— Неужели все, что они болтают, правда, Салли? Если да, я… я… не обижусь. Мне просто нужно знать. Я хочу знать. Я влюблен в тебя. Не знаю, что ты чувствуешь, но хочу знать. Я готов жениться на тебе, если ты этого хочешь… если я тебе нравлюсь.

О Боже, он уже заговорил о браке? Наверное, да, иначе почему бы ей так смотреть на него. У Филипа горели щеки и шея, еще немного и, кажется, они вспыхнут. И все же он стоял, расставив ноги и на всякий случай держась рукой за стол: в коленях была легкая дрожь.

Салли перестала писать. В ушах у нее звенели слова Коттона.

— Мое прошлое или то, что ты воспринимаешь как мое прошлое, принадлежит только мне, — сказала она Филипу. — Ты волен верить чему угодно. Я не буду ни отрицать чего-либо, ни обсуждать. Я не спрашивала тебя о твоей прошлой жизни и не собираюсь этого делать. Что еще… Меня огорчило, что ты пошел к Рыжей Руби. Если бы спросил у меня, я посоветовала бы тебе заведение Бьюнелл Старр. Руби обобрала тебя. — Она помолчала, затем, вздохнув, продолжала: — Не думаю, что я тебя люблю, но ты мне очень нравишься. Что будет, если мы поженимся, а я так и не полюблю тебя? Что, если мы несовместимы… в постели, например? Ты думал об этом?

— Девушки у Рыжей Руби не жаловались, — пробормотал Филип.

— Им платят за то, чтобы не было жалоб, — улыбнулась Салли. — Мне нужно все обдумать.

— Ты так говоришь, словно речь идет о контракте на приобретение недвижимости. А я всего только попросил тебя выйти за меня замуж. «Да» или «нет», вот и весь вопрос.

— Филип Торнтон, ты сам говорил мне, что нельзя делить мир только на черное и белое. Ты говорил об оттенках, а также о том, что, принимая решение, человек должен основываться на фактах. Здесь то же самое. Разве нет?

— Это особый вопрос. Ты должна спросить свое сердце. Это не деловое соглашение. Можешь ли ты выйти за меня замуж и родить детей?

— Не знаю. Мне нужно обо всем подумать. Ты усложняешь мою жизнь, Филип. Выходить за кого-то замуж… нет, это не входило в мои планы. Конечно, когда-нибудь я это сделаю, у меня будут дети. Но когда-нибудь, вовсе не сейчас. Ты еще не утратил желание поцеловать меня? Если нет, то я с удовольствием.

— Заканчивай сочинение, Салли.

— Ты огорчен, да? Попробуй посмотреть на это с другой точки зрения. Что за человек я буду, если не скажу тебе всей правды? Тот поцелуй под омелой… он был чудесен. Я мечтаю о нем, он мне снился. Мне нелегко спрашивать тебя, Филип, но все же… Скажи, могу ли я в сочинении упомянуть о твоем предложении, описать свои чувства?

— Делай то, что считаешь нужным. Я никогда ни в чем тебя не ограничивал и ничего не запрещал. Самое большее, на что я мог бы решиться, это предложить то-то и то-то. А теперь… Салли, не разговаривай. У тебя мало времени.

— Ты не сказал, что я ограничена во времени.

— Это обязательное для всех работ правило. Не заставляй браться за зеленый карандаш.

— Вы невозможны, Филип Торнтон, — не выдержала Салли.

— Вы тоже, Салли Коулмэн. Пишите! И не ломайте голову над ответом. Мне он больше не нужен.

— Туше, Филип. Я пишу. Что касается ответа, то в любом случае ничего бы не было. Ты, черт возьми, мой учитель. Веди себя соответственно, а не думай, как маленький мальчик.

Он смотрел на склоненную над столом головку, на золотистые завитки, ласкающие розовые уши. Ничего не хотелось ему больше, чем прижать ее к себе, коснуться этих завитков, прошептать на ухо нежные слова. Он отвернулся, но легче не стало.

Филип громыхнул кулаком по столу. Салли вздрогнула и с недоумением уставилась на него.

— Тебе, черт побери, нужен учитель? Ну и ищи этого идиота, самого наилучшего! Сдай сочинение. Хватит. Все! — заорал он так, что крик пронесся по коридору, ворвался в холл и выплеснулся по лестнице вниз.

Салли швырнула незаконченную работу на стол. В следующую секунду она вскочила с места и схватила с его стола зеленый карандаш.

— Позвольте мне вручить вам это, мистер Торнтон. И будьте уверены, это последняя зеленая отметка, которую вы мне поставите. Я была не права, назвав вас маленьким мальчиком. Вы — болван!

— А ты… шлюха! — парировал Филип. Слова сорвались с его языка сами собой, и он тут же пожалел о сказанном. В тот же миг Салли выбежала из комнаты.

Как он мог? Как повернулся у него язык произнести столь жестокие, оскорбительные слова? Отчаяние его было так велико, что хотелось плакать. Филип потер глаза и отвернулся к стене, не заметив возвращения Салли.

— Мистер Торнтон, я готова возобновить урок. Мы оба достаточно взрослые люди, чтобы не обращать внимания на подобные… взрывы чувств. Давайте начнем заново. Я выйду из класса и потом вернусь. Сделаем вид, что сейчас только семь часов утра. Договоримся не обижаться на взаимные оскорбления, но и условимся впредь воздерживаться от повторения подобных сцен. Хорошо?

Филип кивнул, не рискуя прибегнуть с помощи языка. Салли вышла из комнаты и вернулась через несколько секунд. Опустившись на свой стул, она выжидательно посмотрела на учителя.

Филип подал ей бумагу.

— У тебя тридцать минут, Салли.