Разумеется, все быстро поняли, что нас с Дайаной связывал не только годовой балансовый отчет о деятельности фирмы «Дайана Слейд Косметикс». Однако мы не посещали увеселительных заведений, где люди напивались и накачивались наркотиками до такой степени, что утром их находили в сточных канавах и развозили по домам. У меня был номер в «Ритце», у нее дом в Белгравии, а то, что происходило во время уик-эндов в Мэллингхэме, касалось только пас. Но мы часто бывали вместе в Трокадеро и в «43», и каждому было известно, что нам нравились Беатрис Лилли и Мэри Пикфорд с ее подстриженными локонами и что мы трижды побывали на оперетте «Горькая услада» Ноэля Коварда. Мне нетрудно было догадаться, что слухов на этот счет ходило предостаточно.

Это была бурная жизнь. Вспоминая то время, я всегда удивляюсь, как ухитрялся выкраивать время, чтобы заглядывать па Милк-стрит. Но я упорно работал и скоро вывел офис из застоя. После отъезда Хэла я уволил всех засидевшихся там стариков, набрал молодежь со свежими мозгами и реорганизовал всю работу офиса так, что она теперь шла в два раза быстрее.

— Как было бы хорошо, если бы не приезжала Кэролайн! — в сотый раз сказал я как-то Дайане.

Это было за неделю до предстоящего отъезда моей жены из Нью-Йорка, и я упивался последними часами своей свободы в дюнах над Воксхэмом.

— Стив, хватит ныть по поводу Кэролайн! Мне на этот раз особенно хотелось, чтобы ты приехал в Мэллингхэм на уик-энд. Я подумала, что тебе это будет приятно, и кроме того… — она коснулась моей руки, — у меня хорошая новость, которую я приберегла для тебя как сюрприз.

— Хорошей новостью для меня будет та, которая отвлечет мои мысли от Кэролайн, — мрачно заметил я. — Так что же это за новость?

Дайана села и пленительно потянулась. На этот раз на ней почти не было косметики, и кожа ее была чистой и свежей. Темные глаза сияли. Я подумал о том, что никогда не видел у нее такого взгляда, когда она затрепетавшим от счастья голосом воскликнула:

— Это самая великолепная новость, какая только может быть, Стив — какую только можно было бы пожелать. — И со вздохом угнездившись у меня на груди, глядя на море, она мечтательно прошептала: — У меня будет еще один ребенок…

Глава восьмая

Первой моей мыслью было: «Господи Иисусе! Что я скажу Кэролайн?» Потом я подумал: «Ах, черт с ней, с Кэролайн!» — и облегчение, наступившее после того, как я столь решительно отбросил мысль о жене, было таким громадным, что я внезапно увидел единственно правильное решение своей проблемы. До сих пор я обманывал себя, думая о возможности какого-то компромисса, когда Кэролайн приедет в Лондон. Но она никогда не потерпит моих отношений с Дайаной. Будут неизбежные скандалы, от которых страдают дети. И это хуже всего.

Глубоко вздохнув, я взглянул правде в глаза. Я любил Дайану. И не любил Кэролайн. Я не хотел оставаться с Кэролайн. Единственная, с кем я хотел быть, это Дайана. Меня тяготил брак с Кэролайн. Я мечтал о дружески мирном разводе и возможности в любое время встречаться с Тони и Скотти.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове за несколько секунд, и, когда Дайана повернула голову, чтобы посмотреть на меня, я знал, что скажу.

— Это прекрасно! — воскликнул я. — Я безумно люблю детей!

И горячо поцеловал ее в губы.

На глаза Дайаны навернулись слезы.

— Дорогая, не нужно плакать…

— Но я так счастлива!

— …Потому что все будет очень хорошо! Мы поженимся, как только я получу развод.

В ее глазах я прочитал сомнение.

— О, ты не должен этого делать, Стив. Я знаю. Кэролайн как раз такая жена, какая нужна мужчине твоего положения, а я такой женой быть не смогу.

— Я не хочу такой жены, как Кэролайн! — я не отводил глаз от Дайаны. — Ты спятила, что ли? Ведь ты меня любишь, разве не так?

— Дорогой мой, разумеется, люблю — да к тому же у меня будет твой ребенок! Но все, что мне нужно, это чтобы ты был рад этому ребенку и разделил мое счастье, когда он явится на свет Божий. Мне дорого твое желание жениться, но я не думаю, что было бы правильно делать это. Ты захочешь, чтобы я отказалась от своей карьеры, а я категорически не желаю расстаться со своей независимостью.

— Да, я не ошибся, — вставил я, — ты действительно спятила. Разве я хоть раз говорил о том, чтобы ты оставила свой бизнес?

— Нет, но…

— Так почему же я должен отказаться от того, чтобы надеть тебе на палец обручальное кольцо?

— Послушай, Стив, дорогой, не выходи из себя. Это не значит, что я тебя не люблю и не могу оценить такого превосходного комплимента. Все дело просто в том, — она подыскивала слово, — что брак несовместим с моим образом жизни. Видишь ли, когда между людьми все уже сказано и сделано, брак превращается просто в буржуазный институт для людей, живущих обычной жизнью.

— Вздор! — по-настоящему разозлился я. — Не знаю, почему ты боишься брака, но не толкуй мне о том, что брачный договор всего лишь буржуазный институт. Нравится это кому-то или же нет, это институт, общепризнанный в том мире, в котором мы живем, и, отказываясь следовать традиции этого мира, ты обрекаешь на большие неприятности себя, а также, разумеется, и ребенка. Ты когда-нибудь спрашивала Элана, что он чувствует, зная, что незаконнорожденный?

— …О, я… да, дело в том…

— Ты никогда не говорила с ним об этом? Боже мой, Дайана, ты еще хлебнешь горя с этим мальчиком!

— Но он еще так мал! Как можно пытаться объяснить ему…

— Ну, разумеется! Ты ведь так запуталась, что не в состоянии объясниться даже сама с собой, не говоря уже о ком-то другом! — отрезал я и зашагал по склону дюны к берегу.

Она спустилась за мной. Я увидел, что Дайана плачет, и обнял ее.

— Прости меня, дорогая, прости меня.

— Я выйду замуж за тебя, Стив, выйду. Я хочу этого…

— Ну, разумеется, выйдешь. Я не вижу в этом для тебя никакой проблемы. Существует много видов брака — мы выберем тот, которым нам подходит. Ты не окажешься в одиночной камере вместе с мужем, который будет бить тебя каждый вечер.

Она попыталась засмеяться. Мы поцеловались.

— Надеюсь, это не помешает твоей карьере, — с тревогой проговорила Дайана. — В наши дни публика не слишком задумывается над разводом, но здесь его получить намного труднее, чем в Америке.

— Дорогая, чего британцы действительно никогда не допустят — это того, чтобы я, сделав ребенка их любимой леди, мисс Дайане Слейд, потом уютно устроился с собственной женой в Мейфэре и зажил с ней счастливо. Второй развод не будет для меня самой большой из моих трагедий, и я его получу, и именно в Англии. Кстати, сколько времени нужно для того, чтобы купить здесь развод? И сколько здесь стоят разводы?

Эти слова ее немного развеселили, па что я и рассчитывал, но, к сожалению, оказалось, что дело предстояло не очень веселое. Закон штата Нью-Йорк о разводе один из самых строгих, да и по английскому закону для развода с Кэролайн оснований не было. Как сказал мне один из авторитетнейших лондонских адвокатов, единственным основанием для прекращения моего брака было бы заявление Кэролайн, подтвержденное доказательствами адюльтера.

Мне было трудно представить себе, как это Кэролайн будет смиренно просить судью о разрешении уступить меня Дайане. На душе у меня становилось тревожно, но поскольку, прежде всего, следовало, очевидно, задержать отъезд Кэролайн в Лондон, я послал ей телеграмму:


«СОЖАЛЕНИЮ ДОЛЖЕН ПРОСИТЬ ОТЛОЖИТЬ ОТЪЕЗД ТЧК ОТМЕНИТЕ ВЫЕЗД И ЖДИТЕ ДАЛЬНЕЙШИХ СООБЩЕНИЙ ТЧК СТИВЕН».


Вернувшись в тот вечер в «Ритц», я был потрясен, обнаружив телеграмму от Кэролайн:


«СОЖАЛЕЮ НО ДОЛЖНА ОТЛОЖИТЬ ОТЪЕЗД ТЧК ГОСПИТАЛИЗИРОВАНА ДЛЯ ОПЕРАЦИИ ТЧК НИЧЕГО СЕРЬЕЗНОГО С ЛЮБОВЬЮ КЭЛ».


Это было для меня настоящим ударом. Она была больна, и теперь я вряд ли мог бы объявить ей, что с нашим браком покончено. Это означало бить лежачего, как говорят англичане — что просто неспортивно.

Я все еще не мог решить, каким должен быть мой следующий шаг, когда получил письмо от своего брата Люка:


«Полагаю, тебе известно, — коряво писал он, — что операция у Кэролайн оказалась более сложной, чем ожидалось, и врачи говорят, что она должна подлечиться месяца три, и только тогда сможет приехать к вам в Европу. Не спрашивай меня, что это была за операция, потому что Кэролайн не стала говорить мне об этом, а мне спрашивать было неудобно. По-моему, какая-то женская болезнь…»

«И я сказала доктору, — писала Кэролайн в пришедшем на следующий день письме, — что если он не скажет мне правду, я на него пожалуюсь. Доброкачественная была опухоль или нет? Он ответил, что нет, но просил не беспокоиться, потому что они вырезали ее всю. Тогда я спросила: «Так, значит, это был рак матки?» И он подтвердил, но сказал, что выздоровление идет хорошо, и прогноз отличный. Такие вот дела. Разумеется, если бы я знала раньше, что у меня рак, я попросила бы тебя вернуться домой, но теперь больше нет никакой опасности. Однако, дорогой, хоть я и не хочу впадать в истерику, было бы очень хорошо, если бы ты смог ненадолго вернуться в Нью-Йорк…»


— Мне придется поехать, — расстроенно проговорил я.

— Она знала, что ты так решишь, — отозвалась Дайана.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду?

— Ничего.

— Боже мой, Дайана, рак у женщины!

— Да, и мне кажется, что это очень мужественное письмо, я просто восхищаюсь ею и надеюсь, что она доживет до ста лет. Но взгляни на все вот с какой стороны. Стив. Кэролайн наверняка знает о нас. Если она сама и не читает светскую хронику в газетах, наверняка нашлось с полдюжины добрых друзей, горевших желанием поделиться с нею сведениями о том, что происходит здесь с тобой. Поскольку Кэролайн не отдаст тебя без борьбы, то понятно, что она не может не стараться сделать все для того, чтобы заманить тебя в Америку.

Я был на грани ссоры с Дайаной, но мне удавалось себя сдерживать. Известно, что беременность иногда мешает женщине мыслить разумно, и неудивительно, что Дайана могла ревновать к Кэролайн.

Я телеграфировал врачу с просьбой дать мне точную информацию о состоянии Кэролайн, а в телеграмме Люку попросил его закупить половину цветочной лавки и отправить Кэролайн в больницу цветы, а сам стал думать над тем, какое решение было бы честным по отношению к каждому из нас.

Врач Кэролайн сообщил, что, хотя операцию можно считать успешной, нельзя не принимать во внимание возможность рецидива. Он рекомендовал Кэролайн находиться до Рождества под его наблюдением.

Наступил август. У меня было две возможности. Поехать в Нью-Йорк и чистосердечно поговорить с Кэролайн, добиться развода по причине адюльтера, немедленно отправиться обратно в Англию, жениться на Дайане и зажить счастливой жизнью. Или же остаться в Англии, признать своего незаконнорожденного сына, когда он появится на свет, и затеять медленную, мучительную процедуру развода с Кэролайн.

Я долго взвешивал все соображения. С какой бы стороны я ни посмотрел на эту ситуацию, приходилось признать, что я попал в очень сложное положение, и в любом случае должен поступить честно и порядочно.

Я обязан был встретиться с Кэролайн. Было бы недостойно прятаться в Англии за спинами адвокатов. Требовалось поговорить с нею, все объяснить, и самому как можно тактичнее и разумнее договориться о прекращении брака.

Я почувствовал себя лучше, приняв это решение, как будто после долгого перерыва сходил в церковь. Однако потом я подумал, что если сразу же отправлюсь в Нью-Йорк и окажусь у ее постели, то могу найти ее настолько больной, что буду не в силах сообщить ей эту плохую новость. Мне следовало подождать, пока она достаточно окрепнет и сможет наброситься на меня с ругательствами в ее обычном стиле, тем самым убедив меня в том, что оставаться ее мужем для меня совершенно невозможно.

Мобилизовав всю дипломатичность, на которую был способен, я написал Кэролайн о том, что, разумеется, приеду в Нью-Йорк, но что до середины сентября по деловым причинам никак не могу покинуть Лондон. Я добавил, что принять это трудное решение мне помогло письмо врача о том, что дело идет к ее полному выздоровлению. Потом я написал Люку и попросил его отправить ей вторую половину цветочной лавки.

Дайана с облегчением узнала о том, что я решил пока воздержаться от поездки к постели больной, но хотела, чтобы я вообще отказался от поездки в Америку для встречи с Кэролайн. Не забывая о ее опыте с Полом, я понимал ее чувства, но не мог допустить, чтобы ее позиция меня поколебала.

— Я должен подумать о Скотте и Тони, — сказал я ей, — и объяснить им положение вещей. Прости меня, Дайана, но ты не должна мешать мне выполнить свои обязанности по отношению к семье.