— Нет.

— О, Корнелиус, дело вот в чем. Мэтт рассказал мне все о своей работе в качестве президента «Ван Зэйл Партисипейшнз», и я подумал, что она мне вполне бы подошла. Она не требует слишком большого напряжения, потому что все самое трудное делает Люк, и вместе с тем вполне престижна. Мне нравится мысль о том, чтобы стать президентом этой фирмы, членом финансового сообщества, понимаете? В конце концов, я сын своего отца — и вижу в этом шанс последовать по его стопам, хотя и в более скромных масштабах. А вы, к тому же, племянник Пола — понимаете, что я хочу этим сказать? Вы до некоторой степени мой должник. Поймите меня правильно, я вовсе не претендую на возврат к былой вражде, но…

— И как же, по-вашему, я мог бы объяснить увольнение Мэтта?

— Ах, Корнелиус, я мог бы рассказать вам кое-что о старине Мэтте. Мне, черт побери, Мэтт нравится. Он мой давний, очень давний друг, но он якшается с такой публикой, что вряд ли он именно тот парень, который должен возглавлять инвестиционный трест. Я действительно думаю, что мы с вами можем об этом договориться. Ведь вы со Стивом Салливэном далеко не друзья, не так ли? Мэтт говорит, что вы просто ненавидите друг друга, и если говорить откровенно, мои симпатии на вашей стороне. Мне Стив тоже никогда не нравился. Ну, так вот, о нашей сделке. Вы увольняете Мэтта и нанимаете вместо него меня, а я даю вам гарантии в том, что свалю Стива.

— Забудьте об этом, — ответил я. — Я не уволю никого, пока не буду иметь достаточных оснований для этого. Кроме того, я должен буду посоветоваться со своими партнерами.

Грэг провел кончиком языка по губам. Дело шло хуже, чем он предполагал.

— Может быть, я мог бы предоставить вам некоторые основания, — наконец проговорил он.

— А может быть, и нет. Думаю, что это совсем не просто.

Он снова облизал губы.

— Предположим, я сообщаю вам комбинацию замка сейфа на Уиллоу-стрит, в котором Люк держит бухгалтерские книги?

— Люк и без этого представит книги, если его об этом попросить.

— Но не те, которые захочет утаить, — возразил Грэг Да Коста. — У него двойная бухгалтерия, вы понимаете, что я имею в виду?

Я понимал. Один комплект бухгалтерских книг был предназначен для публики и для партнеров, а другой отражал реальность происходившего в фирме «Ван Зэйл Партисипейшнз».

— Я проконсультируюсь со своими партнерами, — заявил я, помня о своем совершенно новом записывающем устройстве «Дейлигрэф», намного превосходившем старый аппарат «Вокс», которым мы пользовались во время прошлогодней схватки. — Я не могу попустительствовать никакому беззаконию.

— Кто, черт побери, говорит о каком-то беззаконии? Разве закон на Уолл-стрит не настолько гибок, чтобы было невозможно его обойти? А если взять нарушения законов при управлении страной? И к чему говорить об этом с партнерами? Они тут же снимут Стива с крючка!

— И все же я нахожу, что вашу информацию принять трудно. Каким образом вы узнали об этих книгах?

— Мэтт выболтал мне все, когда мы с ним хорошо выпили. Когда его развозит, он не в состоянии сохранить никакую тайну и за миллион долларов, а поскольку у меня были на этот счет подозрения, мне ничего не стоило выудить из него правду. Корнелиус, я действительно уверен в том, что мы с вами можем провернуть вместе это дело…

— Я подумаю, — сказал я, — и позвоню вам, чтобы условиться о следующей встрече. Спокойной ночи, господин Да Коста.

Я вышел из кабинета, не оставляя ему шансов меня удержать.

— Вы вполне можете пообещать ему работу в обмен на комбинацию сейфа, — заметил Сэм после того, как мы прослушали запись беседы. — А потом нанять его и в тот же день уволить.

— Он, разумеется, надеется повернуть дело так, чтобы я не смог его уволить. Он знает о противозаконности всей этой затеи, и, стало быть, я знаю, он будет держать меня на коротком поводке. Как только нам удастся скрыть все это, а в интересах банка это придется сделать, он повернет на сто восемьдесят градусов, обвинит меня в сговоре ради сокрытия преступления и будет шантажировать доносом в полицию, пока я не оставлю его на посту президента «Ван Зэйл Партисипейшнз». Я знаю, Сэм, как работают мозги у гангстеров. Это его новый козырь, будь он проклят! Так что же нам, черт побери, делать?

— Быть с ним любезными и осторожными, — не задумываясь, отвечал Сэм. — Не в наших интересах, чтобы он продал эти сведения кому-то еще.

— Да, он явно думает, что я буду с ним заодно в этом деле. Поговорю с Вивьен, — добавил я, стараясь не выглядеть слишком нетерпеливым.

Если я возобновлю свидания с его кузиной, это будет для него хорошим признаком.

Но и на этот раз телефон зазвонил прежде, чем я успел позвонить Вивьен. Это была Эмили. Она решила навестить старых знакомых, и один из моих шоферов отвез ее в Лонг-Айленд, к жене Стива. Эмили мало знала Кэролайн, но было вполне объяснимо, что, узнав о перенесенной Кэролайн операции, она решила поехать к ней.

— Эмили? — спросил я, взглянув на часы и убедившись в том, что было уже довольно поздно. — Откуда ты звонишь?

Она ответила, что все еще в доме Салливэнов. Экономка только что ушла, нянька была предупреждена об увольнении, Кэролайн предстояло вернуться в больницу для второй операции, и Эмили вызвалась играть роль доброй самаритянки.

— Да, плохи дела у Кэролайн, — заметил я, вспоминая, как давними воскресными вечерами мать читала нам историю о добром самаритянине. — Мне очень жаль. Может быть, кто-то даст телеграмму Стиву, — добавил я, хотя Стив Салливэн был последним, кого я хотел бы увидеть в те дни в Нью-Йорке.

— Кэролайн сказала, что он не смог приехать раньше и не может сделать этого и теперь. Она очень мучается из-за Стива. Все это так печально, Корнелиус! По-видимому, Стив глубоко втянулся в связь с этой ужасной девушкой, Дайаной Слейд — и как он только мог! Всем известно, что она почти разбила союз Пола с Сильвией.

— Да.

Мне стало неловко обсуждать с Эмили вопросы супружеской неверности.

— Вы знали об отношениях между Стивом и мисс Слейд? — удивленно спросила она.

— Хэл Бичер говорил мне об этом, вернувшись в Нью-Йорк. Ну хорошо, Эмили, мне пора идти, — сказал я и быстро положил трубку.

Минутой позже я снова сидел у телефона, но прошло довольно много времени, прежде чем Вивьен взяла трубку.

— Хэлло, — приветствовал я ее и, хотя уже назвался снявшему трубку дворецкому, лихорадочно повторил, услышав се голос: — Это Корнелиус Ван Зэйл. Как дела?

— Ах, да, — отвечала она, — банкир. Помню-помню. Спасибо, я чувствую себя прекрасно. Как мило слышать вас после такого перерыва!

Я почувствовал себя неуютно, но мне удалось рассмеяться.

— Простите меня, я мог бы позвонить вам и раньше, но…

— Да ладно, чего уж там! Делать деньги — на это требуется масса времени!

Я всерьез подумал, не положить ли трубку, но я так устал от холостяцкой жизни!

— Да, разумеется, все время у меня расписано, — сказал я ей, — но я могу сэкономить несколько минут. Может быть, я сумею позвонить вам в надежде на то, что вы окажетесь в более подходящем настроении. До свидания.

— Погодите! Корнелиус, мне очень жаль — я не хотела вас обидеть! Приезжайте и выпьем вместе сегодня вечером!

— Я предпочел бы пригласить вас пообедать.

— Но я… впрочем, нет, я могу это отменить. Хорошо. Обед — это прекрасно.

Я понял, что, наконец, продвинулся вперед.

Мы отправились в ресторан «Пьер». Черные мраморные колонны в вестибюле никогда не казались мне более эротическими. На Вивьен было платье цвета полуночной синевы, с глубоким вырезом, заканчивавшимся у самого пупка, но я, надев на себя маску беспечности, пытался не ерзать на стуле. Обильная еда, которую нам подавали, казалась мне совершенно неуместной.

Наконец я выбрал момент, чтобы сказать:

— У меня дома прекрасный бренди, припрятанный на случай дождливой погоды. Не согласились бы вы…

Она согласилась. Я едва удержался от того, чтобы броситься головой вперед в «кадиллак». Каждая потерянная минута казалась мне трагедией.

Мы ожидали в гостиной, когда принесут бренди. Она тихо проговорила:

— Наверное, все ваши девушки не раз говорили вам о том, какие у вас красивые глаза. Но мне, может быть, больше понравились ваши губы.

И она легко приложила к ним палец.

— Забудьте о моих губах, — бессвязно возразил я. — У меня есть для вас кое-что более убедительное.

Двумя минутами позже я уже закрывал дверь своей спальни, стягивал с нас обоих одежду, и, в конце концов, потащил Вивьен в постель.

В сексуальном акте есть что-то фундаментально абсурдное. Когда на уроках природоведения во время семестра, бесславно проведенного мною в школе, я узнал кое-что о жизни, я просто не мог поверить, что человеческие существа способны принимать такие невероятные позы. И даже получив более ясное представление о связанном с этим наслаждении, все еще считал непристойным, что два человека могут доходить до такой бесстыдной интимности. Мои многочисленные короткие связи притупили остроту этого суждения, но до той ночи я по-прежнему чувствовал, что мои сексуальные встречи шли вразрез с нормальностью моей повседневной жизни. Однако Вивьен изменила мои взгляды, избавив меня от всякого стеснения. Раньше я всегда боялся, что над моими действиями будут смеяться, но с Вивьен я понял, что секс не смешон и не постыден, что он также естественен и логичен, как арифметическая прогрессия.

Я проделывал все гораздо дольше, чем это когда-либо казалось мне возможным, а между оргазмами она говорила мне, какой я великолепный мужчина и на рассвете я уже был готов кричать об этом на весь город с крыши собственного дома. В семь часов, через час после того, как я в полном изнеможении уснул, мой лакей зашел ко мне в спальню, чтобы меня разбудить, и тут же бросился назад. Но я услышал скрип двери и через минуту открыл глаза. Отшвырнув простыни, я сполз с кровати. За стеной Пятая авеню уже гудела потоком автомобилей, а в саду гонялись друг за другом, словно ошалевшие, птицы. Бледно-голубое небо дышало покоем и миром, и далеко от меня, в центре города, молчал замерший аппарат Нью-йоркской Биржи, передающий котировки.

Была среда 13 октября 1929 года. Просперити двадцатых годов девятнадцатого столетия взметнулось до самой вершины успеха по крутому склону американских горок, задержалось на короткий момент затишья и сорвалось в бездонную пропасть.

— Боже мой, — сказал я Вивьен, — я с удовольствием оставался бы с тобой в постели весь день.

— Так что же тебе мешает, дорогой?

— Нет, я должен отправляться на работу. На этой неделе рынок лихорадило, и сегодня банкиры должны напрячь свои мускулы, чтобы восстановить положение.

— Как прекрасно, наверное, быть Богом! — проговорила Вивьен, потянув меня к себе, как только я снова опустился на кровать. — Или ты чувствуешь себя Моисеем на Красном Море?

Разумеется, ни я, ни она и понятия не имели о том, что скоро каждый инвестиционный банкир почувствует себя, скорее, царем Канутом. Я отвез Вивьен домой на своем любимом «кадиллаке» и отправился с Сэмом в деловой центр города.

Собрались все банкиры Уолл-стрит, от самых известных до самых мелких, но не играли оркестры, не развевались флаги, не было никакого оживления, никаких радостных возгласов, которыми провожают армию, уходящую на битву. Никто даже не понимал, что война уже началась. Все еще думали, что речь идет всего лишь об отдельных стычках, да и видимого врага не было, одни лишь хаотичные колебания поверхности ртути в хрупком стакане, отдельные проявления подчинявшейся неясным законам психологии масс, на которую никто не обращал внимания и не стремился понять, да хруст бумажных богатств, не имевших никаких корней в реальной действительности.

Все было так мирно, лучи осеннего солнца тонули в ущельях Уолл-стрит и сияли на шпиле церкви Троицы, и я потом долго думал, что этот жуткий покой был одним из самых ужасающих признаков Краха. Люди могут охватить умом ураган, землетрясение, громадный пожар или реальность войны, но им трудно осознать размеры катастрофы среди мирного сияния дня, когда тишину нарушает только таинственное пощелкивание ленты аппарата, печатающего котировки.

— Рынок все еще немного не в порядке, как я вижу, — сказал Льюис, проходя в полдень мимо аппарата в большой зал. — Я думаю, что все выправится сегодня, после массовых продаж в течение этой недели.

— Будем надеяться, что худшего не случится, — подал голос Мартин Куксон, которого Стив уже давно назвал Кассандрой.

Я как раз уверял по телефону какого-то клиента в том, что мы имеем дело всего лишь с очередной «технической корректировкой» на рынке, когда ко мне в кабинет ворвался Сэм. Едва я положил трубку, он объявил: