Я быстро повернулась, но то был всего лишь О'Рейли.

— Извините, госпожа Ван Зэйл, но ваш муж послал меня сказать вам, что будет занят еще полчаса. Может быть, принести вам кофе?

Ко мне вернулся мой гнев, перехвативший дыхание. Я позабыла про свою нервозность, страхи, забыла все кроме того, что меня унизили более чем достаточно для одного дня, и решила, что не потерплю унижения ни секунды больше.

— Господин О'Рейли, — решительно заявила я, — соблаговолите вернуться к моему мужу и сказать ему, что я должна говорить с ним немедленно. Это очень срочно.

Прямая спина О'Рейли недовольно согнулась, и хотя он открыл было рот, чтобы возразить мне, но счел за благо воздержаться. И в отчаянии молча удалился.

Спустя две минуты, когда весь мой страх отхлынул, сгладив справедливый гнев, дверь кабинета открылась, и вошел Пол.


Я встала. Мы посмотрели друг на друга. Его лицо было искажено гримасой волнения, причиной которого могла быть и озабоченность, но я подозревала, что это был признак раздражения.

— Ну? — проговорил он.

Внезапно я почувствовала, что лишилась дара речи, как Корнелиус, когда его стал допрашивать Пол. Охваченная болью, я порылась в сумочке, отыскала счет от «Тиффэйни», и трясущейся рукой вручила его Полу.

Он развернул листок бумаги. Взгляд его пробежал по словам и цифрам. На его лице не дрогнул ни один мускул. Наконец он резко сказал:

— Это ошибка.

— Ошибка? — я была вынуждена сесть. — Вы имеете в виду…

— Я расплатился наличными специально, чтобы это не попало в обычный ежемесячный счет. Я прикажу О'Рейли позвонить в магазин и все уладить. И прошу извинить меня, если это вас смутило.

— Смутило! — Я пристально посмотрела на Пола. Глазам моим стало горячо, а в горле стояла боль, но голос мой прозвучал четко и оскорбленно:

— Вы сказали «смутило»?

Пол молчал. Он посмотрел в сторону, проверив дверь и убедившись, что она закрыта, и провел пальцами по волосам. Это было первым признаком его расстройства — он всегда очень щепетильно относился к своему внешнему виду и следил за тем, чтобы не нарушить прическу невольным жестом.

— Может быть, вы лучше что-нибудь выпьете, — проговорил он, быстро подойдя к книжному шкафу, в котором был замаскирован шкафчик с напитками.

— Я не хочу ничего пить, Пол. Я жду объяснений.

Он снова провел рукой по волосам и оставил в покое шкафчик.

— Пойдемте в соседнюю комнату.

Мы сели на диван. Под большим зеркалом быстро тикали часы в фарфоровом футляре. Пол взглянул из окна на дождь, потом перевел взгляд на часы, на ковер, потом на чайный сервиз из веджвудского фарфора в стеклянной горке и наконец посмотрел на меня.

— Крестильная кружка имеет не большее значение, чем серебряная погремушка, которую мы послали сыну Стива, — проговорил он. — Это просто подарок. Моя связь с мисс Слейд прекращена, а к ее ребенку я не имею никакого отношения.

— Но ведь он ваш, не так ли?

Последовало молчание.

— Я не признаю его своим, — ответил Пол.

— Но…

— Я сказал об этом мисс Слейд с самого начала. Объяснился совершенно четко. Я…

— Вы нарушили данное мне обещание, Пол!

Мой ставший внезапно резким голос дрожал.

— Боже мой, неужели вы думаете, что я сделал это сознательно? — Он поднялся с дивана и зашагал взад и вперед по комнате. — Это была случайность, — быстро произнес он, — ужасная случайность. Я недооценил ни психологической потребности мисс Слейд в ребенке, ни ее безразличия к общественному мнению, осуждающему женщину, ставшую матерью вне брака. Я понимаю, вы должны считать совершенно из ряда вон выходящим то, что я попал в такой переплет. Но видите ли, мисс Слейд очень умна, тонка и воспитанна, и я совершенно не ожидал, что именно она окажется такой ослепленной эгоизмом дурочкой. Когда я понял, что в этом вопросе она не считается ни с какой логикой, было уже слишком поздно. Разумеется, я пытался переубедить ее, используя все мыслимые доводы, но логика бессильна против полной иррациональности. Когда я повторял ей снова и снова, что не смогу признать ребенка, она даже не подосадовала на этот счет, а просто согласилась с этим. Мы надолго поссорились. Я лишился покоя.

— Настолько, что решили возвратиться в Норфолк, чтобы провести с ней вдвоем еще три месяца!

Пол, как вкопанный, остановился перед камином.

— Сильвия… — Он снова сел на диван рядом со мной. — Это все в прошлом. Я покончил с этой связью, с мисс Слейд. Я вернулся домой, к вам. По меньшей мере, этого обещания я не нарушил.

— Но ребенок… ваш собственный ребенок… как вы можете считать, что с мисс Слейд все кончено, когда…

— Ах, право, Сильвия, не будем относиться к этому так романтично и сентиментально! — Он снова встал с дивана. Я почти слышала, как потрескивает от напряжения выдыхаемый им воздух. — Будем практичными реалистами! В отношении ребенка может быть единственная альтернатива: я могу либо признать его, либо не признавать. Я взвесил все обстоятельства и, когда понял, что для всех заинтересованных лиц признание было бы катастрофой, пришел к решению, которое принимают тысячи людей ежегодно, когда по различным причинам отказываются от признания детей своими. Я решил отрезать его от себя и не играть никакой роли в его жизни.

— Но…

— Хорошо, предположим, что я его признаю… Предположим! Я уже нарушил данное вам обещание по поводу детей — не воображаете ли вы, что я хочу еще больше осложнить свое положение, выставив это нарушение напоказ публике? Неужели вы думаете, что я мог бы сделать такой шаг во вред вам? Неужели вы обо мне такого плохого мнения, что допускаете мою способность так грубо пренебречь вашими чувствами…

— О, Пол, я…

— Теперь о ребенке. У него будет достаточно проблем, как у внебрачного сына известной всем Дайаны Слейд. Должен ли я умножить эти проблемы, предоставив ему расти как побочному сыну не менее известного Пола Ван Зэйла? И что могли бы принести ему мои деньги и известность? Все, чего следует пожелать этому ребенку, это вырасти в скромной безвестности, так, чтобы репутация обоих его родителей не висела у него на шее двумя тяжелыми жерновами. Не думаете же вы, что мне хотелось бы, когда он вырастет, услышать его обвинение в том, что я разрушил его жизнь эгоистичным признанием его своим сыном? Разве не лучше было бы, если бы он вырос вообще не зная меня? Тогда он по крайней мере в один прекрасный день смог бы понять, что я не руководствовался эгоистическими соображениями, а поступил правильно и достойно.

У меня не было слов.

— Допускаю, что вы сомневаетесь в моей искренности, — продолжал Пол, неправильно понимая мое молчание. — Вы не думаете, что я действительно решил не связывать себя с этим ребенком. Но почему же тогда, по-вашему, я в прошлом году проявлял такой интерес к этому странному мальчику Милдред…

Пол оборвал себя на полуслове, понимая, что сказал слишком много. В наступившей тишине мы оба думали о том, как много раз он говорил мне, что не хочет иметь ребенка. Прервав молчание, он наконец проговорил:

— Все это страшно досадно. Я полностью принял тот факт, что у меня не будет детей… и искренне так думал, когда просил вас не переживать за меня, если вы не сможете иметь ребенка. Но рождение этого ребенка потрясло меня. Я не находил себе места. Разумеется, я откажусь от него… фактически уже отказался. Я принял решение, знаю, что оно единственно правильное, и намерен его придерживаться. Я решительно против того, чтобы поведение мисс Слейд изменило нашу с вами жизнь.

— Вы никогда не думали о женитьбе на ней? — нашла в себе силы спросить я.

— Боже Правый, нет, тогда бы это не продолжалось шесть месяцев! Мисс Слейд никак не годится мне в жены — она слишком молода, и ей еще долго предстоит взрослеть.

— Но я думала, что, может быть…

— Нет.

— …Мать вашего ребенка…

— Это не меняет дела. В такой ситуации очень важно сохранить трезвый ум и не поддаться приливной волне сентиментальности. Если бы я действительно был одержим желанием иметь ребенка, я остался бы в Англии, с мисс Слейд, но такого желания у меня нет. Я в Америке, и с вами, так как знаю — вы лучшая жена из всех, кого бы я мог встретить, и я хочу разделить жизнь с вами, независимо от того — есть у нас ребенок или нет. А теперь послушайте меня, Сильвия. Мне никогда не искупить до конца перед вами эту свою вину. Единственное, что нам остается, принять это как факт, и оставить в прошлом. Я понимаю, что это тяжело, мучительно, но мы должны попытаться забыть о мисс Слейд и подумать о самих себе. У нас удачный, удовлетворяющий нас брак, и я намерен делать все для того, чтобы он таким и оставался, но мне нужна ваша помощь, Сильвия. Прошу вас… это жизненно важно. Мы должны закрыть дверь за этим инцидентом. Обещайте мне попытаться это сделать.

— Я попытаюсь, если… если вы дадите мне слово, что между вами и мисс Слейд действительно все кончено.

— Я даю вам это слово.

Он взял мои руки в свои и крепко сжал их. Я почувствовала, как его напряжение пробежало по всему моему телу, словно электрический ток, и когда он отпустил мои руки, я ощутила какую-то слабость.

— Я просто в ужасе от того, что должен вернуться на совещание, — поцеловав меня, сказал Пол. — Вы простите меня, если я вас теперь покину? Сегодня я приеду домой рано… Отменим все, что намечалось на вечер, и спокойно пообедаем вдвоем.

Я кивнула. Остановившись, он еще раз меня поцеловал, нежно погладил мои ссутулившиеся плечи и вышел из комнаты.

Я тут же вернулась в кабинет, но почувствовала такую слабость, что мне пришлось сесть. Едва я опустилась в кресло за письменным столом, как в комнате снова возник О'Рейли.

— Могу ли я проводить вас к машине, госпожа Ван Зэйл? — услышала я словно донесшийся откуда-то издали его голос.

Я обмякла в кресле за столом и смутно почувствовала, что он закрыл дверь и приблизился ко мне.

— С вами все в порядке, госпожа Ван Зэйл?

— Может быть, стакан воды…

Он бросился к книжному шкафу и нажал какую-то кнопку. За повернувшимися средними полками открылся бар. Рядом с уже знакомым мне шкафчиком в стене было небольшое углубление. О'Рейли взял стакан, поднес его к водопроводному крану и помедлил:

— Может быть, добавить в воду немного бренди, госпожа Ван Зэйл? Бренди часто помогает при временном недомогании.

— Хорошо. Да, спасибо.

У меня не было сил на то, чтобы много говорить. Я стала копаться в своей сумочке, сама не зная зачем, и лишь когда по лицу моему заструились слезы, поняла, что никак не могу найти носовой платок. В глазах потемнело. В руке был зажат носовой платок, на столе рядом со мной стоял стакан. Бредни был крепким. Я расплакалась раньше, чем он успел добавить воды.

Мне стало стыдно своих слез. Если бы О'Рейли был просто слугой, я лишь пожалела бы о том, что утратила контроль над собой, если бы он был другом, извинилась бы, но О'Рейли не был ни слугой, ни другом, и поскольку наше общение с ним было всегда подчеркнуто официальным, у меня было такое ощущение, словно он увидел меня раздетой. Прижатый к лицу платок не помог мне унять слезы, и я, отказавшись от попыток их скрыть, потянулась к бренди.

К моему удивлению, он, кажется, понял всю глубину моего смущения, тактично отвернулся и уставился в окно.

Я отпила бренди и немного успокоилась. На этот раз моя попытка осушить слезы оказалась успешной, но, взглянув в небольшое, вынутое из сумочки зеркало, я с ужасом увидела, какими красными и распухшими были мои глаза. Я снова поднесла к губам стакан, когда он, не оборачиваясь, тихо проговорил:

— Ваш муж передал мне счет.

Я поперхнулась бренди.

— Я устрою скандал в «Тиффэйни», — сказал он, проводя пальцем по краю античной вазы. — Доберусь до клерка, допустившего эту ошибку.

Сделав глоток, я заметила ровным голосом:

— Какое теперь это имеет значение?

— Важен принцип. Почему вы должны были пережить все это лишь из-за того, что какой-то клерк все перепутал?

— Так или иначе, я рано или поздно узнала бы об этом. И мне не хочется, чтобы вы обвиняли этого клерка.

— Я знаю, кого мне обвинять, — сказал он, смахивая пылинку с поверхности стола. — Я обвиняю эту негодную маленькую Дайану Слейд. Самым разумным из всего, сделанного когда-либо господином Ван Зэйлом, было то, что он с ней распрощался.

— Господин О'Рейли…

Когда он повернулся лицом ко мне, я увидела, что глаза его были не голубыми, как мне всегда казалось, а зелеными.

— Вы не должны больше думать об этой девушке, госпожа Ван Зэйл, — прервал он меня так резко, что я совершенно забыла его обычную тупую нейтральность. — Она наделала столько ошибок с господином Ван Зэйлом, сколько могла, и теперь он лишь хочет от нее отделаться. Я часто думал о вас, когда находился с ним в Мэллингхэме. И удивился, почему господин Ван Зэйл не отвернулся с первого взгляда от этой простоватой, глупой, незрелой девчонки, Дайаны Слейд, когда мог быть постоянно с вами, всегда такой красивой, изящной и очаровательной…