Сьюзан Ховач - Богатые — такие разные

— Сильвия, не расстраивайтесь. — Он быстро поцеловал меня, прежде чем я успела отшатнуться. — Не надо. Если бы вы только могли отдать должное реальности, приняв меня, вы поняли бы, что это куда менее мучительно, чем все романтические иллюзии, за которые вы цепляетесь уже много лет.

Мой подбородок поднялся, а руки твердо уперлись в его грудь. Страх мой прошел.

— Теренс, — заговорила я, — если вы думаете, что я не больше чем хрупкий цветок, покрытый росой романтических иллюзий, совершенно отрешенный от соприкосновения с холодными, жестокими реальностями жизни, вы больше чем заблуждаетесь. Такая женщина не смогла бы оставаться дольше месяца женой Пола Ван Зэйла! Это вы цепляетесь за свои романтические иллюзии, считая, что меня нужно унести в какой-то сказочный рай, где мы будем всегда счастливы. Но не попытаться ли нам обоим осознать реальную действительность? Я нахожу вас очень привлекательным — очень привлекательным — и это вам хорошо известно. Но я не влюблена в вас. Я не лягу с вами в постель. И я остаюсь с Полом.

— Если бы вы смогли привести мне хоть одну здравую, логическую причину…

— Я жду от него ребенка.

Я не могла бы вызвать у него большего потрясения. Наступила глухая, горькая тишина, лицо его словно замкнулось, утрачивая всякое выражение, он снова стал обычным О'Рейли, самым доверенным помощником Пола, но усилие это оказалось для него чрезмерным, и в его глазах вспыхнул гнев.

— Стало быть, в конце концов вы решили, что не можете противиться навязчивой идее соперничества с Дайаной Слейд!

— Это не имеет никакого отношения к Дайане Слейд! — огрызнулась я. — И вы смеете говорить мне о ней снова, после того, как солгали о ее переписке с Полом!

— Я не лгал.

— Вы говорили, что они обмениваются любовными письмами. В действительности же это был всего лишь безобидный обмен обычными любезностями!

— Боже мой, он вам сказал именно так? И вы ему поверили?

— Уходите! — крикнула я задрожавшим голосом. — Оставьте меня одну! Я больше никогда не желаю говорить с вами ни о чем подобном!

Он стал бледным, как полотно. А я тут же пожалела о сказанном и, хотя уже понимала, что проиграла поединок, чувствовала себя неспособной остановиться, ухудшая дело выражением сочувствия:

— Теренс, простите меня… простите… Я не хотела задеть ваши чувства…

— Если вы думаете, что я готов сдаться, то вам было бы трудно ошибиться больше.

— О, но…

— Не беспокойтесь, я оставлю вас наедине с вашей беременностью. Надеюсь, что вы чувствуете себя хорошо.

Внезапно я поняла всю нелепость своей лжи и утратила дар речи.

— Простите меня, пожалуйста, — проговорил он, выпуская мою руку из своей. — Не буду утруждать вас долгим разговором.

Хлопнула дверь. Он ушел. Я выиграла какое-то время, но этим и ограничивались мои достижения, и, опускаясь на софу, я в отчаянии поняла — мое положение было хуже, чем когда-либо: Теренс остался полон решимости получить то, чего хотел, все мои сомнения в отношении переписки с Дайаной Слейд пробудились с новой силой, и у меня, несмотря на постоянно повторявшиеся усилия, не было никаких признаков того, чтобы я зачала от Пола ребенка.

Я бы больше беспокоилась по поводу отношений с Теренсом, если бы не волновалась так о Поле. К концу июля я убедилась, что он работал с большим напряжением. Он часто начинал диктовать письма своим секретарям, едва одевшись после сна, каждые несколько дней сильно нервничал после телефонных разговоров с Нью-Йорком и долго вышагивал взад и вперед по берегу моря, напряженно думая. Я привыкла к тому, что он вмешивался в дела из Бар Харбора, но в то лето они требовали его беспрецедентно частого вмешательства. И даже, когда предполагалось, что он отдыхает в Бар Харборе, Пол был занят своими протеже, и ему было не до отдыха. Хотя погода стояла очень жаркая, он настоял на том, чтобы каждый вечер играли в теннис, и, возвращаясь в дом, не мог усидеть на месте больше двух минут. Во время дебатов с мальчиками он ходил взад и вперед по комнате, а потом я часто слышала, как он вставал посреди ночи, чтобы хоть как-то облегчить бессонницу. Мне казалось, что силы его были слишком исчерпаны, чтобы он мог уделять мне много внимания ночью, но чем больше росло его напряжение, тем больше искал он расслабления в нашей физической близости. Я стала беспокойной. С одной стороны, я была рада, так как было слишком мало шансов забеременеть, но механическое повторение одного и того же не заменяло нам истинной близости, и я начинала думать, что мы были бы гораздо ближе, если бы просто сидели рядом и разговаривали о волновавших его проблемах.

Но я знала, что он никогда не станет говорить со мной о своей работе.

Как-то после обеда, когда Пол с мальчиками отправились на прогулку под парусом, экономка сказала мне, что Пола срочно требуют к телефону по личному делу. Теренс был в Нью-Йорке, помощник Пола, Герберт Мэйерс, ушел, воспользовавшись отсутствием хозяина, а стенографисткам не разрешалось записывать звонки личного характера.

— Кто бы это ни был, попросите назвать фамилию и скажите, что муж по возвращении позвонит сам, — распорядилась я, но миссис Келлер тут же вернулась ко мне и сказала: просят меня.

— Кто?

— Господин Стюарт Да Коста, мэм.

Это было так неожиданно, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой.

— Меня нет дома ни для господина Стюарта, ни для господина Грэга Да Коста, миссис Келлер, — спокойно сказала я. — Пусть позвонят позднее.

Я в тревоге бродила по саду. Пол вернулся лишь через час, и я рассказала ему об этом звонке.

— Стюарт Да Коста? Да как он смеет звонить мне сюда! — темные глаза Пола запылали. — Я немедленно еду в Нью-Йорк.

— О, Пол… до Нью-Йорка несколько сотен миль, это много утомительных часов в вагоне поезда.

Разумеется, он не обратил никакого внимания на мои попытки его удержать.

Он отсутствовал четыре дня и вернулся спокойный и даже веселый.

— Эти проклятые мальчишки Джея, — беспечно заговорил Пол, словно понимая, что я жду исчерпывающего объяснения, — промотали деньги, оставленные им Джеем, и теперь надеются на банк, который, видите ли, должен оплачивать их счета. Какая наглость! Я сказал им, что пора становиться на собственные ноги и прекратить занимать деньги у каждого встречного, — и он поспешил с мальчиками на теннисный корт — успеть поиграть до обеда.

Он бредил теннисом всю ночь. Я проснулась от того, что он извивался рядом со мной в постели и бормотал:

— Пятнадцать — сорок, но я могу выиграть. Еще два очка, и будет сорок-сорок. Все в порядке, папа, я выигрываю, я… ах, нет, только не это, не может быть, все эти годы, уходите, Элизабет, уходите, уходите, УХОДИТЕ!

— Пол! — я обвила его руками, когда он сел в постели, распрямив спину. — Дорогой мой, это был просто сон, всего лишь сон.

Пол дрожал. Я нащупала выключатель. На лбу его блестели капли пота.

— Пустяки, — проговорил он, — мне приснилось, что я играю в теннис с Джеем в Ньюпорте. Теперь все прошло… простите, что разбудил вас.

— Свет выключить?

— Да, ради Бога, давайте немного отдохнем, — нетерпеливо сказал он, но заснуть ему не удалось, и минут через двадцать он встал и той ночью уже не ложился.

Вечером следующего дня из Нью-Йорка возвратился Теренс, но я увидела его лишь за завтраком на следующее утро, когда он вошел в столовую с утренней почтой. Мальчики уже заперлись со своим учителем. Мы с Полом пили кофе одни.

— Доброе утро, сэр. Доброе утро, госпожа Ван Зэйл.

Из осторожности он даже не взглянул на меня, передавая почту Полу.

— Доброе утро, господин О'Рейли, — ответила я, быстро потянувшись за новым ломтиком тоста.

— Вам письмо, Сильвия, — сказал Пол, подтолкнув ко мне по столу конверт.

Я взглянула на конверт, пока лакей подливал мне кофе. Адрес был отпечатан на машинке. Я обратила внимание, что марка, видимо, не попала в штемпелевочную машину на почте, но прежде, чем поняла, в чем дело, сломала печать и вынула письмо из конверта.

На блокнотном листке дорогой бумаги не было никакого тиснения. Под адресом «Саус Кенсингтон, Хенгист Мэншнз 14» чьим-то твердым, четким почерком было написано: «Дорогой Пол, разумеется, я была бы рада увидеться с вами снова! Но нам, труженикам, в противоположность вам, инвестиционным банкирам и прочим знаменитым людям, приходится самим зарабатывать на жизнь, и у нас нет ни времени, ни денег, чтобы кататься с одного континента на другой (не вздумайте оскорбить нас обоих предложением оплатить дорогу!). Да, я, разумеется, помню то прекрасное время, когда мы были вместе в Мэллингхэме, но не верю вашим словам о том, что вы думаете обо мне каждый день. Мне трудно представить себе вас, жадно устремившим взор через океан, этаким закоренелым холостяком, томящимся от скуки и любви викторианским обожателем, и если вы действительно думаете так, как пишете (хотя мы оба хорошо знаем, что это не так), почему бы вам не прислать мне прямое, откровенное приглашение в Нью-Йорк, вместо того, чтобы слать письма, полные робких намеков и унылых припевов «хотел бы, чтобы вы были здесь…»

Письмо упало на пол. Меня словно оставило ощущение равновесия. Я инстинктивно ухватилась за край стола, чтобы удержаться на стуле.

— Сильвия! — резко прозвучал голос встревоженного Пола. Я услышала, как он отодвинул свой стул, но когда открыла глаза, почувствовала еще большее головокружение. Я с трудом сделала несколько глубоких вдохов, однако, увидев, как он нагнулся, чтобы подобрать с пола письмо, мне показалось, мои легкие словно сдавило железным обручем.

— Сэр, — услышала я настойчивый голос Теренса, — не позвать ли доктора? Учитывая состояние госпожи Ван Зэйл…

Охвативший меня острый страх оказался чудесным лекарством.

— Нет! — крикнула я Теренсу резко и с такой силой, что Пол, вздрогнув, уронил письмо на стол. Когда оно упало текстом вверх, я поняла, что над всеми нами нависла катастрофа.

Пол отпустил слуг.

Когда дверь за последним лакеем закрылась, Теренс попытался объяснить свое столь глубокое понимание состояния моего здоровья:

— Госпожа Ван Зэйл страдала таким же недомоганием еще до моего отъезда, сэр, — проговорил он ровным голосом, — и именно поэтому я догадался о ее беременности.

Пол взглянул на меня. У меня не было сил произнести ни слова. Он перевел взгляд на письмо. Я не могла пошевелиться. Уголком глаза я видела, как побледневшее лицо Теренса стало серым.

Пол прочел письмо с не выражавшим ничего лицом, потянулся за конвертом и обратил внимание на непроштемпелеванную американскую марку.

— С каких пор вы взяли себе привычку передавать письма мисс Слейд моей жене, О'Рейли? — шутливо спросил он.

— Сэр, я вынужден категорически отрицать…

— Свою ответственность за игру с письмами мисс Слейд. Этого письма я раньше не видел. Очевидно, вы получили его на этой неделе в Нью-Йорке и решили, по причинам, которые, как видно, известны только вам, вручить его моей жене под видом того, что оно получено по почте.

— Сэр…

— Подробнее поговорим об этом позднее. А теперь, пожалуйста, оставьте нас одних. Мне нужно поговорить с женой.

Теренс без единого слова вышел из комнаты.

Выдержав паузу, Пол спросил:

— Не вызвать ли врача?

Я покачала головой.

— Вы действительно беременны?

Я снова покачала головой.

Пол вздохнул, положил письмо себе в карман и осторожно помог мне сесть в мое кресло.

— Так что же, черт побери, происходит? — мягко спросил он, подвигая себе другое кресло. — Нет, не говорите мне ничего. Я хорошо слышал ноту страсти в голосе О'Рейли, когда он предлагал позвать доктора. Прекрасно, обсудим это разумно, без ссоры. Как видно, О'Рейли, как ни кажется это невероятным, настолько презрел свое иезуитское образование, что страстно влюбился в вас. Вы же, в героическом стремлении охладить его великую страсть, сказали ему, что беременны. О'Рейли, в ярости, смешанной с разочарованием и Бог знает с чем еще, подсунул вам это письмо, которое, с сожалением должен сказать, выставляет мисс Слейд не в лучшем свете.

— Как и вас, — заметила я и, спотыкаясь выбежала из комнаты.

Пол последовал за мной. Я едва добежала до нашей спальни, как он распахнул передо мной ее дверь.

— Сильвия…

— Теренс сказал мне, что в один прекрасный день вы пошлете за ней, но я ему не поверила… не поверила в то, что вы способны пригласить ее в Нью-Йорк, унизив меня… с ее ребенком… все эти сплетни… — Я запиналась, но все же контролировала свой голос. — Вы говорили мне о том, что ваша частная переписка с мисс Слейд вполне безобидна, и я вам поверила. Но, оказывается, вы шлете ей письма самого интимного содержания — и, видимо, уже в течение какого-то времени — намекаете на то, чтобы она приехала сюда, если прямо не требуете этого.