— Значит, Мэллингхэм по-прежнему остается морковкой, — смеясь проговорил Пол, — а я обезьяной из той же пословицы! Но, Дайана, будьте серьезной хоть на минуту. В тысяча девятьсот двадцать втором году я внес в завещание дополнение о том, что после моей смерти Мэллингхэм подлежит возвращению вам. Должен ли я внести это в новое завещание, или могу оформить передачу его вам, пока вы еще в Нью-Йорке?

— Пол, я сказала то, что сказала! — раздраженно воскликнула я. — Мы обсудим это, когда вы вернетесь в Мэллингхэм.

Губы Пола стали жесткими. Мы снова превратились в покровителя и протеже.

— Вы проявляете глупость и неделовой подход. Предположим, что я подпишу завещание без всякого упоминания о Мэллингхэме и очень скоро умру. Что вы тогда будете делать?

— Разумеется, выкуплю его из оставленного имущества по действующей рыночной цене, как всегда и рассчитывала. Я не вижу здесь для вас проблемы, Пол.

Он остановился как вкопанный, увязнув в рыхлом песке. Легкий ветерок шевелил его редкие волосы, а далеко за его спиной на темном фоне синих вод Саунда покачивались крошечные белые паруса сотен суденышек.

— Я, кажется, сказал вам, — тихо проговорил он, — что все мое имущество отойдет Корнелиусу.

К моему изумлению, меня на этот раз охватила обида за Элана. И не потому, чтобы я желала видеть его наследником Пола. Я мысленно восставала против идеи наследования колоссального состояния, хорошо зная много историй о том, какие несчастья может принести такое богатство наследнику. Я испытывала чувство ревности потому, что Пол оказался способным рассматривать в качестве своего сына и наследника кого-то другого, а не Элана.

Он понял это сразу.

— Дайана, я делаю это именно потому, что забочусь об Элане.

— Я понимаю. — Я заставила себя собраться. — Наверное, это меня просто удивило. Вы почти никогда даже не упоминали о Корнелиусе.

— Он хороший малый со многих точек зрения, — ответил Пол, но, хотя я ожидала продолжения, тут же умолк.

— И тем не менее вы думаете, что он мог бы воспрепятствовать мне в выкупе Мэллингхэма? — упорно добивалась я ответа. — Почему?

— Он предан моей жене. Кроме того, он так старался играть роль моего сына и ему было бы трудно расстаться с ней. И зная о его честолюбии, я думаю, что он вряд ли захочет с кем-то делиться.

Я оглянулась на Элана. В моем мозгу мелькнуло несколько возможных для него дорог в жизни, и все они казались мало приятными. Они тут же растворились во мраке. Я почувствовала озноб.

— Какое угнетающее впечатление производит Корнелиус! — смеясь заметила я. — Надеюсь, что мы никогда с ним не встретимся!

— В этом случае с Мэллингхэмом все будет весьма неопределенно.

— Вот и хорошо. Исключайте его из завещания. Я его выкуплю.

— Хорошо. Теперь вы выглядите более похожей на протеже Ван Зэйла. Когда?

— В понедельник пошлю телеграмму Джеффри и попрошу его организовать оценку именья двумя независимыми фирмами. Он должен будет предложить вам справедливую рыночную цену… О, однако, Пол, я хочу увидеть Мэллингхэм еще раз до того, как вы мне его продадите!

Он устремил взгляд на серебрившуюся воду.

— Я буду там в октябре, — сказал он, — когда на озера опустится осень. Тогда я смогу увидеть эти пламенно-красные заросли камыша и стаи улетающих диких гусей…

— Ах, Пол, это будет замечательно! Мы сможем снова взять яхту и уйти на ней в Ярмут — все будет так, как было раньше… за тем исключением, что я буду не беременная. Разумеется, я не забеременею. Но…

Пол помолчал.

— Может быть…

Он оглянулся на Элана.

— Я торжественно обещаю вам, что не… без вашего согласия… Но, Пол…

Он повернулся лицом ко мне.

— Было бы неплохо, не правда ли? — прошептала я. — Это было бы так прекрасно!

— Да, — отозвался он, — это было бы прекрасно.

Я обвила руками его шею и поцеловала его в губы. Только когда наши губы снова разделились, я заметила блестевшие в его глазах слезы.

— Все это мечты, — сказал он. — Вы живете как во сне, Дайана.

— Но почему бы им не сбыться? — с нажимом спросила я. — Почему?

Он по-прежнему молчал, снова привлекая меня к себе. Мы некоторое время следили за движением лодок по Саунду, пока не услышали, что нас зовет Элан, со всех ног устремившийся к нам по пляжу. Он бежал быстро, как только мог, зарываясь ножонками в песок, с разметавшимися на ветру волосами, и глаза его сияли, озаряя слегка опаленное солнцем личико.

— Тони и Скотт пришли играть! — кричал он, и, взглянув в сторону дома, я увидела обоих мальчиков Салливэна, бежавших по тропинке к пляжу, и Стива, смотревшего на нас из-под деревьев, в тени которых он укрывался от солнца.


Пол в тот вечер должен был вернуться в город, и сразу же после его отъезда я позвонила по телефону Грэйс.

— Милая, какой у вас возбужденный голос! — узнав меня, озабоченно заметила Грэйс.

— Грэйс, чудесная новость — я звоню вам, чтобы рассказать обо всем! У вас есть несколько минут или вы заняты? Ну, тогда слушайте. Я действительно думаю, что мы с Полом наконец-то до чего-то договариваемся, правда! Он более или менее обещал приехать осенью в Мэллингхэм, и — о, Грэйс — самая лучшая новость из всех — он действительно сказал, что было бы хорошо, если бы у меня появился еще один ребенок! О, Грэйс, разве это не потрясающе?

— Вот это да!.. Это грандиозно, Дайана, но… но вы-то сами считаете это достаточно мудрым? Мне думается…

— О, Боже, Грэйс, не запугивайте меня банальностями по поводу незаконных детей, я не расположена выслушивать ни слова в этом духе! Как бы то ни было, я думаю, что Пол женится на мне. Он слишком викторианец, чтобы одобрять рождение внебрачных детей.

— Ну и ну! — протянула Грэйс, отбрасывая сомнения и начиная радоваться услышанному. — Моя свекровь умрет от зависти, если вам удастся выйти замуж за Пола! Подумать только — она добивалась этого двадцать пять лет, но у нее так ничего и не вышло, а вам хватило одного знойного нью-йоркского лета! О, как мне удержаться и не намекнуть ей об этом хоть самую малость сегодня вечером — ведь мы с Брюсом собираемся на обед в Грэмерси Парк. Как устоять! Если зайдет речь о вас и Элизабет допустит в отношении вас какое-нибудь язвительное замечание, я не сдержусь, и «выпущу кошку из мешка»!

— Бедная старая Элизабет! — с сожалением заметила я, действительно чувствуя себя виноватой перед нею. — Я желаю вам хорошо провести у нее время. Позвоните мне завтра, расскажете, что произойдет, когда вы «выпустите свою кошку».

Она позвонила в полдвенадцатого в тот же вечер.

— Дай, я вас разбудила?

— Да, но это пустяки! Расскажите мне все поскорее! Ее небось хватил удар, когда вы «выпустили кошку»?

— Нет, дорогая, совсем наоборот! Поэтому-то я и не могла дождаться утра! Выслушав меня, Элизабет лишь ненадолго остановила на мне свой взгляд, а потом — как вы думаете, что она сказала?

— Наверное, что я опозорила всех женщин? — шутя предположила я.

— Нет, нет, нет! Вы безнадежно ошибаетесь! Она сказала: «Мне, пожалуй, следует пригласить мисс Слейд на чай — по-моему, нам пора поговорить». Ну, и что вы об этом думаете?


Письмо от Элизабет пришло во вторник утром, после отъезда Пола в Мэн. Был уже июль, но я, разумеется, в Англию не вернулась. Я отложила отъезд до начала августа, а Пол обещал приезжать в Нью-Йорк каждую неделю, под предлогом множества дел, но также и для того, чтобы провести ночь со мной в «Плазе». В Манхэттене стояла ужасная жара, и когда я по почтовому штемпелю поняла, что она написала мне из своей квартиры на Грэмерси Парк, мне это показалось удивительным, так как я знала, что у них с мужем есть дача в Ист Хэмптоне, куда они уезжают, когда лето в Нью-Йорке становится невыносимым.


«Дорогая мисс Слейд, — писала она черными чернилами на толстой белой бумаге. — Мой сын всячески пытался не допустить нашей встречи, но мне кажется, что вы сможете разделить мое мнение о том, что его стремление оградить нас друг от друга не только неоправданно, но и ошибочно. Почему бы нам не встретиться? Не говоря уже о моем естественном любопытстве, мне искренне хочется встретиться с другом сына и невестки, и поэтому я была бы счастлива, если бы вы навестили меня в четверг, часа в четыре. Если у вас нет машины, дайте мне об этом знать, и я пошлю за вами в Грэйт Нек своего шофера.

Искренне, Элизабет Клейтон.


P.S. Приезжайте, пожалуйста, с Эланом и с его няней».


Мы с Полом договорились не звонить друг другу, пока он находился в Бар Харборе, и, поскольку к тому времени, как пришло письмо от Элизабет, его уже не было в Нью-Йорке, я не могла сообщить ему об этом приглашении. Можно было бы написать ему, но этого я не сделала, рассчитывая рассказать ему обо всем, когда он вернется в Манхэттен.

Грэмерси Парк представлял собой красивую площадь, обрамленную великолепными домами. Было ровно четыре часа, когда шофер Элизабет высадил нас перед подъездом ее дома.

Нас встретила пожилая горничная в хрустевшем крахмалом форменном платье, и тут же появился англичанин-дворецкий, который повел нас в гостиную на втором этаже. Атмосфера там была довоенная, даже, пожалуй, напоминавшая последние годы девятнадцатого века, и, когда мы тяжело, как на похоронах, шагали вверх по лестнице, меня бросало в дрожь от мрачных натюрмортов, развешанных поверх оливково-зеленых обоев.

— Мисс Слейд, мадам, — объявил дворецкий, открывая двустворчатую дверь.

Я вошла в большую светлую комнату, окна которой выходили на площадь с одной стороны и в узкий и длинный, обнесенный стеной сад — с другой. Пол был покрыт персидским ковром, в шкафах сиял китайский фарфор, а на стенах висели картины английских художников! Я недоверчиво всматривалась в полотно Тёрнера, когда услышала спокойный и властный женский голос:

— Мисс Слейд! Я вам так рада! Здравствуйте!

Элизабет была высокой женщиной, когда-то, вероятно, стройной. Даже теперь она была не тучной, а просто внушительной, что обычно для женщин среднего возраста. Она была консервативно одета в темно-синее платье, ее открывавшие лицо волосы, уложенные в тяжелый узел, были серыми, как и глаза, а рот под царственным носом был волевым и твердым. В ней, казалось, так полно воплощались достоинства римской матроны времен ранней Республики, что я поначалу забыла, что за долгую замужнюю жизнь у нее было два неверных мужа.

— С вашей стороны было так мило пригласить нас, госпожа Клейтон…

Мы обменялись рукопожатием. Она за две секунды окинула меня подобающим гостеприимным взглядом, и, не замечая Мэри, повернулась на секунду к Элану.

— Хэлло! — обратилась она к нему, но раньше, чем он успел спрятаться за юбку Мэри, уже обернулась и широким жестом указала на софу. — Садитесь, пожалуйста. Я велела подать чай в сад — сегодня намного холоднее, и, наверное, детям будет приятнее поиграть на воздухе. Мы спустимся, когда у Джексона будет все готово. Кстати, как вам нравится наша нью-йоркская погода? Довольно изнурительная, наверное, в сравнении с английским летом?

Сначала мы поговорили о погоде, потом о Нью-Йорке. Она вела себя вполне непринужденно, как если бы ей было совершенно чуждо чувство неловкости, и к тому времени, как мы стали спускаться по лестнице, я уже отказалась от своих предвзятых представлений. Кем бы ни была Элизабет Клейтон, она вовсе не казалась патетической старухой.

Я быстро подавила чувство тревоги, с которым вошла в ее дом.

Она снова попыталась заговорить с Эланом, но, понимая, что он слишком застенчив, мудро оставила его в покое.

— Брюс в этом возрасте тоже был очень застенчивым, — заметила она. — Я это очень хорошо помню.

Словно смущенный этим сравнением, Элан крепко сжал в руке пирожок, из которого выдавился джем, и попросил разрешения выйти из-за стола.

— Не раньше, чем закончишь, дорогой.

Он тут же соскользнул со своего стула и, не выпуская из руки пирожок, вприпрыжку убежал в дальний конец сада.

— Элан! — раздраженно воскликнула я, а Мэри побежала ему вдогонку, но Элизабет сказала:

— Пустяки — он славный мальчик. Скажите, это мне просто кажется, или он действительно немного похож на Пола?

— Я думаю, что некоторое сходство есть.

— Наследственность всегда так загадочна, не правда ли? Еще чаю? — она потянулась к серебряному чайнику. Над кексами жужжала муха. Сияло солнце. В небольшом саду было тепло, и он казался сонным. — Пол пошел в отца, — тихо говорила Элизабет, подливая мне чай. — Ван Зэйлы — семья красавцев, но, к сожалению, сестра Пола, Шарлотта, была вся в мать, и выглядела простовато. Но женщины в этой семье были очень умными. Несомненно, это объясняет, почему Пол, в противоположность большинству мужчин, так легко находит общий язык с сильными, умными женщинами. Это должно быть, пугало его, когда он был моложе — разумеется, поэтому он и женился в первый раз на девушке ниже его и по положению, и в интеллектуальном смысле. Но как только он убедился, что сильнее и умнее своих матери и сестры, у него пропал интерес к тупым женщинам… Еще кекс, мисс Слейд?