— О Боже! — простонала я, как настоящая алкоголичка, и не меньше пяти минут ругала на чем свет стоит проклятый сухой закон.

Подумала о каком-нибудь кабачке с нелегальной продажей спиртного и, ужаснувшись этой мысли, решила подкупить официанта, но тут же отказалась и от этого намерения. Наконец, я позвонила Грэйс Клейтон.

Ответил мне Брюс.

— Да? — это был холодный прием. Несмотря на все свои несчастья, я вспомнила о его растущей странности и про себя возмутилась.

— Грэйс дома? — холодно спросила я.

— Нет, ей пришлось уехать в Гринвич. Что-то не в порядке с ее матерью.

— О! — Я была в отчаяние. — Брюс, не могу ли я прийти к вам и попросить чего-нибудь выпить? Я в таком состоянии, что впору броситься с Бруклинского моста.

— Откровенно говоря, это не совсем удобно. У меня очень важное заседание ГВС — ведь завтра у нас демонстрация на Уолл-стрит. Не можете ли вы попросить выпить где-нибудь еще?

Я в ярости швырнула телефонную трубку, некоторое время проклинала общество «Граждане за воинствующий социализм», а потом набрала номер Теренса О'Рейли в Гринвич Вилледже. Я не виделась с Теренсом уже несколько недель. После того, как я явно скомпрометировала свои принципы, продолжая делить Пола с Сильвией, он, несомненно, решил, что я никогда не помогу ему оторвать Сильвию от мужа. Ожидая, когда он снимет трубку, я думала о том, не будет ли он так же жесток ко мне, как Брюс.

— Теренс? Ах, Теренс, это Дайана Слейд. Послушайте, мне отчаянно нужно выпить чего-нибудь покрепче. Обещаю не задержаться больше чем на пять минут, но…

— Сейчас же приходите, — ответил он, — я приготовлю для вас самый большой мартини в Нью-Йорке.

Я облегченно вздохнула, схватила сумочку и помчалась к нему.


— У вас какие-то проблемы? — спросил Теренс, отжимая ломтик лимона в бокал размером с небольшой аквариум для золотых рыбок.

На нем была небрежно накинутая тонкая голубая рубашка и широкие брюки-слаксы. В чисто прибранной квартире было жарко, хотя перед окном добросовестно крутился вентилятор.

— Да, просто немыслимые проблемы, — я упала на софу, жадно глотая мартини. — Вы прекрасно выглядите! — заметила я, оторвавшись от бокала, чтобы перевести дух, — напоминаете кошку — не хватает только зеленых глаз. Где же ваша миска со сливками?

Теренс рассмеялся. Я почувствовала его возбуждение, словно бы он владел какой-то восхитительной тайной.

— Полегче с этим! — предупредил он меня, кивнув в сторону бокала. — Поосторожнее, иначе свалитесь мертвецки пьяной через пять минут! Так что же происходит?

— Я не могу объяснить. Все это слишком сложно. Все закончилось в «Плаза», а там даже не оказалось никакой выпивки, и я позвонила Клейтонам, но Грэйс дома не было, а у этого идиота Брюса было какое-то совещание…

— Ах, да, ГВС! Они проводят завтра демонстрацию на Уолл-стрит, с обычными антикапиталистическими выходками. Клерки банка Ван Зэйла даже провели аукцион лучших мест у окон, чтобы полюбоваться этим зрелищем! Не часто происходят на Уолл-Стрит такие события!

— Брюс мне всегда очень нравился, — проговорила я, — но, по-моему, он совершенно свихнулся, и мне очень жаль Грэйс. Надеюсь, он не собирается взорвать банк Ван Зэйла?

— Поднять снова такой же шум, как в 1920 году, когда какой-то ненормальный попытался взорвать банк Моргана? Об этом не может быть и речи! Может быть, Брюс и чудаковат, но на насилие он не способен. Он даже запретил своим сторонникам носить оружие. Если вы хотите знать мое мнение, то вся эта демонстрация просто пустая трата времени. Но в чем же все-таки дело?

— Господи, меня сейчас, кажется, вырвет. Где здесь…

— Сюда, пожалуйста.

Он быстро провел меня в ванную и оставил склонившейся над раковиной.

Я безуспешно попыталась вызвать рвоту. Я выпила достаточно мартини, чтобы почувствовать себя при смерти, но недостаточно, чтобы начать приходить в себя. Минут через пять я вышла из ванной.

— Я дам вам лекарство, — проговорил Теренс, взглянув на мое лицо. — Ступайте в спальню и ложитесь.

— А вы на меня не наброситесь?

— Нет, я предпочитаю женщин потрезвее.

Я слышала, как он открыл дверцу аптечки в ванной.

— Вот, — сказал он, протягивая мне стакан с шипучей жидкостью, — выпейте.

— Спасибо. Простите меня… это так ужасно с моей стороны… я неважно себя чувствую. В Лондоне я никогда так не напивалась.

— Что вы хотите — сухой закон, — добродушно заметил Теренс. — Когда приходится прилагать усилия, чтобы достать выпивку, все пьют вдвое больше.

Он открыл передо мной дверь в спальню, и я тут же закрыла ее изнутри на случай, если бы ему пришло в голову последовать за мной. Его медленно вскипавшее возбуждение явно могло приобрести сексуальный оборот. У меня было смутное ощущение того, что эта гибкая кошка со своей миской сливок могла мгновенно превратиться в хищного кота.

Я отпила лекарство и, когда голова моя пошла кругом, легла на кровать. Лекарство как будто начинало действовать. Я отпила еще. Десятью минутами позже, одержимая желанием поскорее уйти из спальни Теренса, я, поднимаясь с кровати, случайно оперлась правой рукой на книгу, лежавшую на тумбочке около кровати, и встала на ноги. Комната закружилась вокруг меня, и я схватилась за тумбочку, чтобы удержатся на ногах, а книга упала на пол. Почувствовав себя лучше, я нагнулась за нею. Корешок книги был разорван, и страницы раскрылись там, где остановился Теренс, заложивший это место каким-то письмом. На конверте я увидела мексиканский штемпель.

Я вспомнила, что в Мексике находилось ранчо Грэга Да Косты.

Я никогда не читала чужих писем, но это сильно меня соблазняло, потому что я не видела причин для частной переписки служащего Ван Зэйла с человеком, крайне недоброжелательно относившимся к Полу.

Может быть, письмо это от кого-нибудь другого. Я заглянула в конверт и различила слово «Грэг». Моя догадка подтвердилась. Отказавшись от всяких попыток вести себя как настоящая леди, я прочитала письмо с начала до конца.

«Приезжайте, когда захотите, — писал Грэг Да Коста крупным почерком мало образованного человека, — но не советую откладывать приезд надолго. Надеюсь, что с демонстрацией на Уолл-стрит все обстоит хорошо. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Господи Иисусе, как смеялся бы мой бедный отец, упокой, Господи, его аристократическую душу! Телеграфируйте мне, если что-нибудь будет не так. Всего хорошего. Грэг».

Я трижды перечитала письмо и с каждым разом чувствовала все большее беспокойство. Какое дело было Грэгу Да Коста до этой демонстрации, о которой Теренс только что отозвался как о пустой трате времени? Какого «не так» боялся Грэг, и почему Теренс должен был ему телеграфировать? И почему Теренсу рекомендовали приехать в Мексику при первой же возможности?

И все же из письма ничего не было ясно. Не было ни одной фразы, не находившей самого тривиального объяснения. Теренс мог бы поддерживать знакомство с Грэгом, чтобы иметь возможность следить за его действиями. Это вполне отвечало бы его положению как шефа полиции Пола. Если бы демонстранты планировали какое-то шумное выражение своих политических убеждений у порога банка Ван Зэйла, Грэг вполне мог бы порадоваться в предвкушении этой неприятности для Пола, а слова «что-нибудь не так» могли относиться к возможности ареста Брюса. Даже приглашение в Мексику в контексте безграмотного послания Грэга могло иметь в виду даже какую-то перемену погоды, советуя Теренсу не откладывать приезд слишком надолго.

Я повторяла себе, что нет никакого мелодраматического объяснения этому письму, но когда перечитала его в четвертый раз, обратила внимание не на его двусмысленности, а на пронизывавший его дух конспирации. Только положив письмо на место, я увидела название книги. Это был «Великий Гэтсби» Фицджеральда, роман о человеке, создавшем для себя новый мир с целью отнять жену у богача.

— Дайана, вам лучше? Могу я войти?

Сердце мое застучало. Я быстро встала.

— Да, мне уже гораздо лучше, Теренс.

Мне удалось уйти от Теренса, не показав виду, что хотелось лететь сломя голову, и, добежав до «Плаза» я позвонила домой Полу.

— Простите, мадам, — ответил дворецкий, — но господин Ван Зэйл строжайшим образом приказал не беспокоить его.

— Но со мной он будет разговаривать! Это мисс Слейд… С-Л-Е-Й-Д!

— Простите, мадам…

— Это срочно! — кричала я в трубку. — Речь идет о жизни и смерти!

— Одну минуту, мадам, если госпожа Ван Зэйл у себя, я попрошу ее переговорить с вами.

— Нет! — крикнула я, но он уже отошел.

Я стиснула в руке трубку и тупо оглядела комнату. Первой мыслью было положить трубку, но я этого не сделала. Я должна была знать, решится ли она говорить со мной. Потом подумала, что положу трубку, как только она скажет «алло», но отказалась и от этого намерения. Я должна была знать, что она намеревалась мне сказать. И принялась составлять свою речь. Джейн Остин прекрасно сформулировала бы то, что я должна была сказать: «Прошу вас, не гневайтесь, госпожа Ван Зэйл! Я должна извиниться за то, что так неуместно затрагиваю ваши чувства, но…» — Нет, это было бы слишком в стиле девятнадцатого века, а ведь мы с Сильвией были женщинами двадцатого!

Я подумала о Шиллере, убедительно писавшем в «Марии Стюарт» о столкновении двух исторических персонажей, которые в действительности никогда не встречались. Я по крайней мере избежала встречи с ней лицом к лицу! Но когда в трубке раздался какой-то шорох, я с ужасом поняла, что любая встреча была бы предпочтительнее схватки через этот ужасный современный инструмент — телефон.

— Мисс Слейд?

Я попыталась прочистить горло. Это мне не удалось.

— Дворецкий сказал, что у вас очень срочное дело, но Пол, уходя, категорически просил его не беспокоить. Может быть, какое-то письмо… — Она вежливо помолчала.

Перед моим мысленным взором снова возникла она около мраморного фонтана, но уже не слабая и хрупкая, а стоявшая там, где я в своем безумии рассчитывала стоять сама, непокоренная, непревзойденная, выигравшая.

— Мисс Слейд?

— Да, — отозвалась я. Говорить мне было очень трудно. Мне стоило больших усилий вспомнить содержание письма Грэга Да Косты. — Он… он не должен ехать завтра на Уолл-стрит… Эта демонстрация…

— Да, ему о ней известно.

— Но кроме самой демонстрации существует еще какой-то план, и все они в нем замешаны… — я едва удержалась, чтобы не назвать имя Теренса. Я не знала о ее чувствах к нему и не могла рисковать: она могла отвергнуть мои подозрения, не желая верить в то, что он был вовлечен в это дело. — Здесь замешан Грэг Да Коста, — нетвердым голосом, наконец, проговорила я.

— Да Коста! — в ее голосе прозвучал страх.

Силы оставляли меня.

— Скажите ему, чтобы он не ездил туда, — шептала я. — Убедите его остаться дома.

Последовала пауза, после которой она проговорила:

— Хорошо, я скажу ему. Благодарю вас за звонок, мисс Слейд.

Мы помолчали. Ни одна из нас не клала трубку, не находя, что сказать. Я с ужасом подумала, что разговор может кончиться так неловко, когда она проговорила спокойным, приятным голосом:

— Я слышала, вы завтра уезжаете, мисс Слейд. Могу ли я пожелать вам счастливого пути? — Пока я собиралась с ответом, послышался мягкий щелчок. Это Сильвия положила трубку.


Было жарко и становилось все жарче. Казалось, что нью-йоркское лето состояло из целой серии пиков погоды, каждый из которых кончался метеорологическим взрывом. Температура повышалась, начиная с семидесяти градусов по Фаренгейту, день за днем столбик термометра поднимался до восьмидесяти и выше, наконец переваливал за девяносто, и тогда над Манхэттеном несколько часов подряд гремел страшный гром, и гроза понижала температуру до двадцати градусов, но через день или два все повторялось сначала. Десять дней перед ужасной грозой стояла рекордная температура в девяносто четыре градуса, и теперь жара снова усиливалась. Последние два дня было восемьдесят четыре, а на завтра предсказывали девяносто. Я думала, что гроза разразится этой ночью. Ранним утром, когда мне так и не удалось уснуть из-за жары, я выглянула из окна, ожидая, что над дальними скалами загремит гром и засверкают молнии, но грозы не было, над Ист-Ривер сквозь дымку начал прорываться рассвет, и к завтраку ртутный столбик снова взлетел за восемьдесят, устремляясь к девяноста.

Мэри с Эланом должны были возвратиться лишь после обеда, и поэтому утро у меня было свободно, но когда я вышла выпить чашку кофе в аптеке-закусочной на Лексингтон авеню, дикая жара довела меня до головокружения, и я решила взять такси, чтобы поехать домой.