Дороти была уверена, что никогда не сможет забыть эти мгновения: смех, свист, раздававшиеся в разных концах зала, реплики в адрес юной мисс, возомнившей себя артисткой; им не часто выпадал случай (удовольствие, зло думала Дороти) увидеть такой провал. Дороти и сама злилась, ей хотелось подняться на сцену и сыграть эту роль. Она помнила большинство реплик, потому что часто слышала, как их повторяла Эстер, и смогла бы выучить те, которые еще не знала. Семейство поднялось со своих мест и удалилось за кулисы, чтобы забрать онемевшую от горя Эстер. Она проплакала всю ночь: она опозорила всю семью, от нее нет никакого прока, почему она вдруг решила, что может играть на сцене?

Грейс сказала ей:

— Ты можешь играть. То, что случилось, — это просто страх перед сценой. Мы все испытываем его, но с течением времени — преодолеваем. Ты не смогла. Следующий раз все будет в порядке.

— Следующий раз, — рыдала Эстер, — я лучше умру.

И зарыдала с новой силой. Она никогда не забудет своего позора, этот провал останется с ней навсегда. Не было никакой возможности утешить ее, хотя старалась вся семья, и Грейс уже начала прикидывать, сможет ли Эстер вернуться на работу в шляпную мастерскую, из которой ушла, решив попробовать свои силы в театре.

Это было мрачное утро. Мистер Райдер, будучи добрым человеком и зная, что семья живет в нищете, понимал, что случившееся с Эстер вовсе не означает отсутствия таланта. Он пришел их навестить, и от его глаз не ускользнули признаки глубокого отчаяния, хоть он и не видел Эстер: глаза Грейс были красны от слез и бессонницы.

— Да, — сказал он, — скверное дело, Грейс.

— Ума не приложу, как это случилось.

— Очень просто: она никогда раньше не видела публику так близко. Что вы собираетесь делать?

— Я не знаю.

— Послушайте, Грейс, у меня могут быть роли и для вас. Вы, должно быть, немного не в форме, но смогли бы ее восстановить... положим, для начала маленькая роль... А что с вашей второй дочкой?

— Дороти?

— Я обратил на нее внимание. В ней что-то есть.

— Она немного шаловлива, сорванец.

— Но она вырастет.

— Она не такая хорошенькая, как Эстер.

— Ради Бога, Грейс, значит ли это, что вы не собираетесь позволить мне предложить девочке работу в моем театре?

— Работу в театре? Да в ней нет ничего артистического.

— Позовите ее сюда.

— Пусть Бог простит меня, но я сомневаюсь, что она в приличном виде.

— Вполне приличном, чтобы показаться мне! Я не ищу барышню-чистюлю, мне нужна актриса.

— Дороти — актриса?!

— Пожалуйста, могу я ее видеть?

— Дороти, иди сюда, — позвала Грейс

Она вошла. Райдер изучающе смотрел на нее. В ней что-то есть, но что? Действительно, сорванец, мальчишка. Она выглядела бы неряшливым, неумытым школяром, если бы не присущие ей природное изящество и естественность. Да, в ней есть какое-то очарование, может быть, скрытое, но определенно есть, он в этом уверен.

— Добрый день, Дороти, — сказал он. — Хотелось бы послушать тебя. Ты знаешь какую-нибудь роль?

— Роль Фебы, — ответила она. — Из «Как вам это понравится».

— Прекрасно, — сказал он, — это подойдет.

В том, как она играет перед ним, есть что-то удивительное, думала Грейс. Она не декламирует, как это обычно делают актрисы. Она играет естественно, словно Дороти Бланд стала пастушкой, а убогая комната в одно мгновение превратилась в Арденнский лес. Это не было представлением, а сценой из реальной жизни.

Райдер испытывал другие чувства: больше всего его поразил голос Дороти, казалось, что она не говорит, а поет текст на свой собственный мотив.

— Послушай, Дороти Бланд, — сказал он. — Хотела бы ты занять место своей сестры? А? Я бы платил тебе столько, сколько обещал ей. Мне кажется, что ты не будешь бояться сцены.

— Я согласна, — сказала Дороти так, словно обещала вымыть посуду или приготовить чашку чая.

— Вот это характер, — сказал Райдер. — Я могу предложить тебе роль в «Девице без маски». Роль небольшая, но хороша для сценического дебюта. Будь в театре завтра утром.

Он ушел, а Грейс продолжала смотреть на дочь с удивлением. Дороти улыбалась: все повернулось к лучшему, разница лишь в том, что именно она, а не Эстер, должна позаботиться о семейном благополучии.

Так Дороти стала актрисой. Она сыграла в «Девице без маски», не вызвав большого интереса театралов Дублина, после чего получила роль Фебы в «Как вам это понравится». Томас Райдер не был разочарован: может быть я и не получил звезду первой величины, говорил он себе, но в конце концов она вполне прилично играет.

Дороти была в восторге. Играть на сцене было гораздо интереснее, чем делать и продавать шляпы. Кроме того, ей удалось уговорить Эстер согласиться на маленькую роль, и выступление прошло вполне успешно. Это помогло ей справиться со своим страхом, и она была готова взяться за более серьезную работу. Положение семьи улучшилось — стало больше денег.

Райдер часто беседовал с Дороти, к которой питал особые чувства, так как разглядел в ней актрису прежде, чем она почувствовала ее в себе.

— Мы должны лучше работать, — говорил он, — или наши убытки станут больше, чем я могу себе позволить. Знаешь ли ты, что вчера вечером зал был полупустой?

— Я боялась этого, — ответила ему Дороти.

— У меня еще пустует второй театр, Смок-Али. Два театра — слишком много для Дублина. Если и дальше так пойдет, мне придется продать свой пай в Смок-Али, а кто его купит? Если Дублин не может поддержать один театр, как можно открывать второй в Смок-Али?

Дороти пожала плечами, она была занята мыслями о своей последней роли.

— Если вы позволите мне спеть на сцене, — сказала она, — я уверена, что это понравится зрителям.

— Но в пьесе нет места для песни.

— Вы сами вполне можете найти для нее место, — сказала она, чтобы польстить ему.

— Вздор, — ответил Томас и отправился изобретать новый способ, как привлечь зрителей в Кроу-Стрит. Вскоре он вернулся с идеей.

— Я знаю, что нужно сделать, — сказал он, — мы поставим пьесу с переодеванием: мужчины будут играть женские роли, а женщины — мужские.

Это казалось безумной затеей. Зачем? Когда же некоторые женщины появились в мужском платье, цель оказалась совершенно понятной, особенно в случае с Дороти: фигура ее была безупречной, ноги длинные, изящные и прекрасной формы. Отлично, сказал себе Томас Райдер, они получат то, что ищут. Для постановки, объявил Райдер, будет выбрана «Гувернантка» — версия «Дуэньи» Шеридана. Он не собирался поручать такой неопытной исполнительнице, как Дороти, большую роль, но увидев ее в мужском наряде, сразу же решил, что именно она будет играть роль Лопеса. Дороти была в восторге. Уж она сыграет эту роль! Как была бы она рада, если бы могла петь!

— Петь, — кричал Райдер раздраженно, — почему Лопес должен петь?

— Потому, — ответила Дороти, — что Дороти Бланд хочет петь, а публика хочет ее слушать.

— Глупости, — парировал Райдер. — Играй свою роль, и это все, что публике от тебя нужно.

— Не забывайте, что последнее время театр полупустой.

— «Дуэнью» непременно придут смотреть.

Дороти в мужском костюме задержалась перед зеркалом. Грейс сказала ей:

— Может быть, я ошибаюсь, но это не кажется мне достаточно скромным.

Дороти поцеловала мать.

— Не волнуйся, мама, я сумею защитить не только свою честь, но и честь всей семьи.

Бедная мама! Мысль о том, что Эстер или Дороти — скорее именно Дороти — могут угодить в какую-нибудь ловушку, приводила ее в ужас. Она постоянно повторяла, что, если бы их отец женился на ней, семье не пришлось бы нищенствовать, а судья Бланд непременно оттаял бы, увидев внуков. Но Фрэнсис не был ее мужем по закону, и поэтому у нее не было никаких прав и гарантий. Замужество стало для нее навязчивой идеей, и она мечтала о том, чтобы ее дочери вышли замуж. Именно поэтому она постоянно волновалась. «Она права», — говорила Дороти Эстер, хотя сама не испытывала никакого страха.

Во время репетиций Дороти важно расхаживала по сцене в мужском костюме, подчеркивавшем изящество ее фигуры, и Томас Райдер, очарованный ею, проявил слабость — позволил Дороти петь.

Наступил день премьеры «Дуэньи». Театр был полон, чего не случалось уже в течение многих вечеров; публика пришла посмотреть на женщин, одетых в мужские костюмы, и она не разочаровалась. Особенно хороша была исполнительница роли Лопеса — молодая актриса с прелестной фигурой, столь женственная, что ее появление в мужском платье выглядело, как милая шутка. Публика была заинтригована, и она начала замечать Дороти Бланд.

Когда после спектакля она вышла к рампе и спела для зрителей, они были очарованы. У нее был необыкновенный голос, он не был поставлен, и в нем слышались искренность и чистота. Но просто чистых и безыскусных голосов было немало, а в голосе Дороти угадывалась неповторимая индивидуальность, которая трогала зрителей, в нем было покоряющее очарование, теплота, искренние и глубокие чувства. Песня, которую она выбрала для исполнения в тот вечер, была известна всем — в ней рассказывалось об ирландской девушке, которая пришла в Миллтаун, район Дублина, продавать устрицы. Они слышали эту песню неоднократно и раньше, но никогда она не звучала так, как в исполнении Дороти. Зрители требовали повторения, и она пела на «бис». С того вечера всем стало ясно, что Дороти Бланд — не ординарная актриса.

Грейс прочитала письмо дочерям — официальное письмо от адвоката, представляющего интересы родственников Фрэнсиса. Семья выражала возмущение по поводу того, что мисс Грейс Филлипс позволила своей дочери, актрисе, использовать их имя, и оно появилось на афишах. Поскольку она не имеет на это права, они вынуждены просить ее положить этому конец.

Дороти не могла сдержать своих чувств. Она была вспыльчива, и родные это хорошо знали, но не придавали значения, так как приступы гнева, неожиданно вспыхивая, быстро проходили.

— Какая несправедливость! — кричала она. — Они ничего для нас не сделали, а теперь указывают, как нам следует поступать!

— Не обращай на них внимания, — посоветовала Эстер спокойно. — Ты добилась некоторого успеха под именем Дороти Бланд, и теперь ты должна расстаться с этим именем, потому что папина родня стыдится нас?

— Дело не в этом, — уверяла ее Дороти. — Да, всем хорошо известно, что я происхожу из знатной семьи дублинских Бландов, которые не хотят иметь с нами ничего общего, хотя их прямая обязанность спасти нас от голодной смерти/

— Ты не на сцене, Долли, — напомнила сестре Эстер.

— Послушайте, девочки, — вставила Грейс. — Я подумала, что вам не следует идти против папиной родни, это неразумно. Я всегда надеялась, что в один прекрасный день они что-нибудь сделают для нас. Теперь, когда вашего дедушки, судьи, уже нет в живых, может быть, остальные родственники будут вести себя иначе.

— Не очень-то похоже на это, — отрезала Дороти, — И почему ты вообразила, что они вдруг переменятся?

— Никогда не знаешь, что может произойти, — настаивала Грейс. — И разумно проявлять осторожность.

Дороти неожиданно рассмеялась: бедная мама! Жизнь так сурово обошлась с ней, но она до самого последнего момента верила, что в один прекрасный день папа женится на ней, и всегда старалась проявлять осторожность.

Дороти неожиданно поцеловала мать.

— Хорошо, мама, мы проявим осторожность. Мы пойдем на компромисс. Я не хочу совсем расставаться с папиным именем. И мы выполним просьбу знатных и достойных Бландов, но... наполовину — я стану Дороти Фрэнсис. Против этого они не будут возражать.

Все решили, что это прекрасная идея, и с того дня Дороти стала Дороти Фрэнсис.

Мисс Фрэнсис приобрела известность. Она мило танцевала, ее голос имел необыкновенную привлекательность, и когда она пела, зрители не отпускали ее со сцены. Если дела у какого-нибудь спектакля шли не очень хорошо, положение спасала Дороти — стоило ей спеть или станцевать, как настроение зрителей сразу же улучшалось. Кроме того, ей всегда удавалось подчинить себе публику, и когда она исполняла пролог, даже самые шумные и болтливые зрители умолкали, и в зале наступала тишина. И дело было не в том, что она была хорошей актрисой, важнее было то, что она — Дороти Бланд — или Фрэнсис, как она стала теперь называться, это не имело значения — была на сцене весела и беззаботна. Кто взялся бы определить, что именно притягивало к ней зрителей?

Не имело значения, какое имя она носила, это была Дороти, и зрители любили ее. Дело в ее красивых ногах? — размышлял Томас Райдер, твердо решивший как можно больше занимать ее в мужских ролях. Или в ее пении? Или в ее речи? А ее манера исполнять роль так, словно это доставляет ей радость? Даже трагическая роль в ее исполнении казалась менее трагической. В Дороти было что-то такое, что внушало ему уверенность: тот день, когда провалилась старшая сестра, и он решил обратить внимание на младшую, не был для него неудачным.