– Мы и без того слишком долго жили врозь, – упрямо заявила она Лейле. – Больше я не намерена разлучаться с сыном.

– Тогда отправь его учиться в Сан-Диего. Будешь видеться с ним по выходным и на каникулах. Если он останется здесь, у тебя начнутся неприятности.

Валентина сжала губы, не желая признавать правоту Лейлы.

– Александр знает, что Видал его отец? – спросила Лейла и невольно съежилась при виде искаженного яростью лица Валентины.

– Нет!!! Зачем, спрашивается?! Что Видал сделал для него? Он знает, что Александр его сын! Я сказала ему в Нью-Йорке!

Она заметалась по комнате, подавляя желание сбросить на пол коллекцию стеклянных безделушек.

– Он мог развестись с Карианой и жениться на мне! Мог стать отцом Александру! Но нет! Мы оказались всего лишь никчемной помехой! Нужно было заботиться о Карианс!

Она круто развернулась. Глаза на бледном овале лица полыхнули черным пламенем.

– Но, как оказалось, он все-таки развелся с Карианой во время войны! Вероятно, ради Романы? Или ради очередной любовницы? Во всяком случае, не ради меня! И не ради Александра!

Она выскочила из комнаты, и через несколько секунд Лейла увидела, как подруга бежит по газону, засунув руки в карманы юбки, явно пытаясь найти выход гневу и боли.

Александр поступил в школу в Сан-Диего. Валентина сняла постоянный номер в ближайшем отеле «Дель-Коронадо», и если и бывала счастлива, то лишь в те часы, когда оказывалась подальше от Голливуда, рядом с сыном.

– Нет, Тео! – взорвалась Валентина. – Никакая сила на земле не заставит меня сниматься в фильме Ракоши!

Тео изо всех сил сдерживался.

– Валентина, мне очень нужен этот фильм! Видал хочет его снимать. И единственная звезда, способная по-настоящему сыграть главную роль, – это вы!

– Возьмите Джоан Кроуфорд. Она сыграет куда лучше!

– Мейер не отпустит ее, – коротко объяснил Тео, – и кроме того, мне нужна не Кроуфорд, а вы.

– Нет. Никогда. До свидания, Тео.

Она выплыла из офиса в облаке белого песцового меха и хлопнула дверью с такой силой, что стена задрожала. Тео вздохнул. Он должен уговорить ее! Фильм обещает иметь такой же успех, как «Королева-воительница». И только Валентина вместе с Видалом смогут придать ему необходимые силу и искренность.

– Что она сказала? – спросил Видал, когда Тео вечером вошел в проекторскую.

– Наотрез отказалась. Заявила, что никакая сила на земле не заставит ее сниматься в твоем фильме.

– Значит, мы не будем снимать, – решил Видал, оборачиваясь к экрану. – С другой актрисой картина окажется всего-навсего очередной исторической драмой, и ничем больше.

– Но есть еще и Романа.

Видал с жалостью оглядел Тео.

– Романа всегда играет Роману.

– А Хепберн? – с отчаянием предложил Тео.

– Верно, но у нее нет светящейся красоты Валентины. Нет Валентины – нет фильма.

– О Господи! – взорвался Тео. – Что это с вами?! Мало ли людей, которые становились любовниками, а после разрыва по-прежнему работали вместе?! Некоторые даже женятся, а потом разводятся и все же снимаются в одной картине! Я же хочу всего лишь сделать фильм! И мне плевать, будете ли вы разговаривать вне съемочной площадки или нет! Я собираюсь снять «Императрицу Матильду», и помоги мне Боже, но Валентина будет играть, хочет она того или нет!!!


– Это хороший сценарий, – задумчиво протянула Лейла, поглаживая выпуклый живот. – Я очень жалею, что не подписала контракт, но не в таком же виде стоять перед камерой!

Валентина по-прежнему упрямо молчала.

– Вот уже несколько лет тебя не представляли на «Оскара»! Твои лучшие фильмы те, что снимал Видал. К чему позволять личным обидам вставать между собой и речью по случаю получения премии?

Ответа не было. Лейла вздохнула и потерла ноющую поясницу.

– Конечно, если ты хочешь доставить удовольствие Видалу, продолжай в том же духе! Он знает, что эта роль словно написана для тебя! Если ты откажешься, он посчитает, что ты все еще влюблена в него и поэтому не хочешь видеть его лишний раз.

– Черта с два! – взорвалась Валентина.

– Поэтому прими роль, – настаивала Лейла и, глотнув молока, поморщилась. – Покажи ему, что ты так же равнодушна к нему, как он к тебе.

Костюмы и декорации словно были взяты из «Королевы-воительницы», и Валентину постоянно одолевало странное ощущение, что все это уже было. Однако решительно тряхнув головой, она постаралась взять себя в руки. Она императрица Матильда, а не Маргарита Анжуйская. Молодая женщина, игравшая роль Маргариты, изменилась. Изменилась бесповоротно.

В то утро, когда она впервые появилась на площадке, атмосфера, похоже, здорово накалилась.

– Прекрасно, – сухо бросил Видал. – Начнем. Репетируем сцену со всеми участниками.

Ассистент режиссера придвинула свое складное кресло поближе к креслу Видала. Партнер Валентины сделал то же самое. Второй ассистент нервно схватил обтянутое черным бархатом кресло, на спинке которого золотом было выведено имя Валентины, и понес его к остальным. Валентина негодующе оглядела его и шагнула к расставленным кружком креслам, стараясь овладеть собой, но волновалась при этом так, что у нее непроизвольно сжались кулачки.

Они начали читать сцену, и постепенно актриса взяла в ней верх над женщиной, и буря эмоций, разразившаяся в душе при виде Ракоши, постепенно улеглась. Видал внес несколько незначительных изменений. Сцену пришлось повторить.

– Включите один юпитер, – велел наконец Видал. – Потом пройдем сцену еще раз и поглядим, как выйдет.

Он поднялся и нетерпеливо отодвинул кресло затянутой в перчатку рукой.

– Пойдем посмотрим, где удобнее всего встать.

Партнер Валентины явно побаивался знаменитого режиссера, и она, почувствовав это, ободряюще ему улыбнулась, чем немедленно и навсегда покорила.

Видал устремился к ним, сосредоточенно нахмурив брови.

– Чуть влево, – бесстрастно велел он Валентине. Она подчинилась, превозмогая бешеный стук сердца. Он, отец ее ребенка, разговаривает с ней так, словно видит впервые. Когда Видал отпустил их и подозвал Гарриса, чтобы договориться об установке камеры, Валентина снова уселась в кресло со сценарием в руках. Ее неприступный вид отпугнул даже членов съемочной бригады, знавших ее много лет они не осмелились приблизиться и сказать, как они рады снова работать с ней. Валентина прикрыла глаза, ошеломленная ощущением нереальности происходящего.

Долгий мучительный день, наконец подошел к концу. Секретарь Валентины еле сдерживала репортеров, требовавших интервью после первого съемочного дня. Водитель быстро провел Валентину через толпу поклонников, собравшихся у ворот студии. Они завистливо оглядывали королеву экрана, замечая лишь прелестное лицо, модное платье – тот стиль жизни, которому они так стремились подражать. Валентина печально улыбнулась. Чему тут завидовать? Они сейчас вернутся домой к родным и друзьям, а она… Александр в Сан-Диего, у Лейлы своя семья. А мужчина, которого она любила, не желает о ней ничего знать.

– Я вам сегодня еще понадоблюсь, мэм? – спросил водитель, с тревогой замечая, как грустны эти прекрасные глаза, как устало опущены плечи.

– Нет, спасибо, – ответила она с такой милой улыбкой, что у него перехватило дыхание. – Спокойной ночи, Бен.

Экономка разогрела легкий обед. Горничная наполнила ванну теплой водой, налила туда пены и приготовила вечернее платье и туфли. Валентина, чуть хмурясь, посмотрела на них и вспомнила. Придется идти на очередную премьеру фильма с очередным скучным поклонником.

Валентина сбросила лодочки и потянулась к телефонной трубке. Скорее всего она была не в себе, когда согласилась ехать. Во время съемок она никогда и никуда не выходила.

– Но, Валентина, дорогая… – обиженно зазвучал мужской голос.

– Мне очень жаль, – мягко ответила она, вешая трубку.

С той мучительной вечеринки у Тео она постоянно встречалась с мужчинами, лихорадочно окунувшись в вихрь нескончаемого веселья в попытке прогнать боль. Но кроме тоски и досады, ничего не испытывала. Рана не заживала.

Валентина тихо прошла по устланным белыми коврами Комнатам, отпустила горничную и экономку, а потом налила себе охлажденного сухого вина и встала у огромного окна, выходившего на темные голливудские холмы.

Ощущение уже пережитого однажды вернулось с прежней силой. Казалось, что, несмотря на все усилия, круг замкнулся. Она снова превратилась в одинокую маленькую девочку, стоявшую у ворот монастыря в Капистрано в ожидании прилета ласточек. По-прежнему лишенную любви, которой так страстно желала.

Валентина задернула гардины, и подмигивающие огоньки ночного Голливуда скрылись из вида. У нее больше нет сил показываться на людях с деланной улыбкой, притворяться, играть роль. Мать бросила ее. и с течением лет Валентина смирилась с предательством. Видал тоже оставил ее, но к этому она не сможет привыкнуть. Никогда, пока жива.

Валентина медленно вернулась в спальню. Она, мечта миллионов мужчин, будет спать одна. Сегодня, завтра и, вероятно, до конца жизни. Валентина с тяжелым сердцем разделась и выключила свет. У нее есть сын, любимая работа. Придется довольствоваться этим.

– Газеты комментировали твое отсутствие на премьере куда подробнее, чем присутствие других людей, – сообщила Лейла по телефону на следующее утро. – Что случилось? Ты заболела?

– Нет, – ответила Валентина, зная, что лжет. Она больна. Одержима прежней страстью. – Я стараюсь не жечь свечу с обоих концов, когда работаю.

– Тогда приходи на обед в воскресенье. Приедут все англичане, включая Саттона. Будет весело!

– Спасибо, Лейла, но я еду в Сан-Диего к Александру.

– В таком случае заезжай на обратном пути.

Валентина помедлила. У нее не было ни малейшего желания ни с кем встречаться. Она ощущала себя раненым животным, которому необходимо остаться в одиночестве, чтобы зализать раны.

– Прости, Лейла, никак не могу. Нужно поработать над сценарием.

– Ну так и быть, – небрежно бросила Лейла, скрывая тревогу. – Но если ты передумаешь, знаешь, где меня найти.

Уже через неделю журналы и газеты публично объявили ее новой отшельницей, но если Видал и читал светскую хронику, то ничем не выказал этого. Они не сказали друг другу ничего лишнего. Он, кажется, просто не мог выносить ее вида. У Валентины сводило скулы от постоянных усилий казаться спокойной и сдержанной в его присутствии. Иногда, когда он заставлял ее снова и снова повторять сцену. Валентина награждала его уничтожающим взглядом, но он словно ничего не замечая, просто пожимал плечами и ожидал, пока она смирится и выполнит приказ.

И она поступила так, как часто поступала в детстве, когда боль и мучения становились невыносимыми, – ушла в себя, замкнулась в своем внутреннем мирке. После окончания работы она возвращалась домой, ела в одиночестве, учила сценарий и рано ложилась спать. По выходным навещала Александра и долго гуляла по берегу в белых брюках и рубашке, повязав голову шелковым шарфом и надев темные очки, чтобы не узнали прохожие.

Иногда же она горько жалела, что согласилась работать с Видалом. Теперь все стало по-иному – больше не было близости, возникшей во время съемок «Королевы-воительницы». Сейчас между ними сложились лишь строго официальные отношения. Никаких обсуждений. Никаких расспросов, каково ее мнение по поводу роли. Он требовал только выполнять его указания, и ничего больше. Она так и делала, забывая под светом юпитеров о собственных несчастьях.

Каждый день, в шесть утра, за ней заезжал студийный лимузин. Валентина сразу же шла в гримерную, потом к парикмахеру и костюмерам. Репетиции. Изменения. Все тс же дежурные фразы:

– Стать на метки! Подвинуть юпитеры! Смотреть в камеру! Тишина! Начали! Снято! Повторить! Дубль шесть! Мотор!

Времени на грустные размышления почти не оставалось.

Уже через несколько недель актеры и съемочная бригада привыкли к напряженным недоброжелательным отношениям между режиссером и звездой. Некоторые репортеры светской хроники распускали сплетни, будто Видал Ракоши держит актрису в заточении до окончания съемок, другие утверждали, что после того, как будет снята последняя сцена, Валентина объявит о своем решении уйти в монастырь. Сама актриса лишь безразлично пожимала плечами. Писаки и представить не могли, что она старается остаться в одиночестве, потому что несчастна. Для них такая причина слишком проста. Им подавай что-нибудь более пикантное.