Что Тоня имеет в виду под словом «разведчик»? Думает, что он так и работает в ФСБ? Но разве он не мог бы в таком случае рассказать об этом ей? Хотя бы в общих чертах. Вместо того чтобы время от времени сообщать ей, что он — юный пенсионер конторы глубокого бурения.

А что, если он совсем другой разведчик? То есть тот, кого называют шпионом?

Нет, это, конечно, сплошная дурь. Какое отношение он имеет к убийству Элины, их общей знакомой? Женщины богатой и эксцентричной.

Как-то Михаил обмолвился, что Элина опасно играет в казино и что у нее долгов больше, чем у государства перед народом.

А потом Элину убили. Квартиру ограбили. Но даже ограбленная, четырехкомнатная, в центре города, в элитном доме, она стоила сотни тысяч долларов.

В тайнике Тоня нашла два пистолета разной формы. Может, какой-то назывался револьвером, однако какая между ними разница, Тоня не знала. А еще там было два паспорта: один на имя Михаила Страхова, заграничный, а другой — с его фотографией, но на фамилию Бойко Ивана Митрофановича. И бумаги, которые она поначалу не стала просматривать, будучи уверенной, что ничего в них не поймет.

Потом все же решила наскоро их пролистать и все поняла. То есть чего там не понять, если это самая обычная дарственная на имя Михаила Страхова от Казакевич Элины на ее четырехкомнатную квартиру!

У нее задрожали руки, и Тоня чуть не свалилась с табурета, на котором стояла, потому что тайник был высоковат для ее роста — метр шестьдесят пять.

— Этот тайник оборудовал я, — сказал ей Михаил.

Во время всего разговора она чувствовала себя партизаном в кабинете следователя, которому никак нельзя было выдать некие тайные сведения, даже несмотря на пытки.

А Михаил ее пытал своим внимательным взглядом. И даже покачивал головой. Как китайский болванчик, мысленно разозлилась Тоня. Качает и качает!

— Но ты мне ничего о нем не говорил, — даже будто возмутилась она.

— А зачем? Там лежат вещи, которые к нашей семье не имеют отношения. Могут у меня быть служебные тайны?

— Могут, — согласилась Тоня.

— И ты непременно хотела бы о них знать?

— Нет, зачем мне это? — жалобно проблеяла она.

Глава восьмая

В ту ночь у них был какой-то непривычно страстный, лихорадочный секс. Казалось, Михаил хочет задушить ее в объятиях. И Тоня неожиданно сама так увлеклась, что в какой-то момент подумала: ну и пусть душит, лучше уже все равно ничего не будет!

Утром, провожая мужа на работу, она была особенно нежна. Приготовила завтрак. Проводила до коридора, подала кейс.

— А ты у меня заводная девочка! — прошептал он, приподнимая пальцем ее подбородок.

И это после пяти лет семейной жизни! Может, стоит забыть о том, что она видела? Жить в довольстве, любить своего мужа, получать от него вот такие эротические подарки…

Но чем больше она старалась забыть, тем ярче все помнила. И представляла. Допредставлялась до того, что в сексе — в привычном супружеском долге — вообще перестала получать удовольствие. Стоило мужу к Тоне прикоснуться, как она мысленно сжималась и ждала — глупо, наверное, — что вот сейчас Михаил схватит ее за шею и задушит.

Однажды это происходило при свете, и Михаил увидел, как Тоня закрыла глаза и инстинктивно сжала зубы, ужасно удивился и спросил:

— Что с тобой? Я сделал тебе больно?

Она подумала обреченно: «Ну конечно, ты сделаешь это не больно. Убей меня нежно — так, что ли?»

Возможно, у нее началась самая обычная паранойя, но теперь, когда Тоня выходила из дома, то невольно начинала вертеть головой по сторонам и неуклюже оглядываться — ей казалось, что за ней кто-то следит. Садясь в такси, она непременно видела машину, едущую за ней. В конце концов, поймав себя на том, что у нее дрожат руки, даже когда на улице ее неожиданно окликает кто-то знакомый, Тоня поняла, что оказалась не в том течении жизни.

Это, неверное, несло ее куда-то в сторону, в заросли камыша, за которыми открывалась не широкая водная гладь, а затхлое болото.

Она стала плохо спать — даже в этом, как теперь выясняется, у нее с Надей оказались сходными симптомы страха. Но Грэг ее подругу напрямую пугал, а Михаил ничего такого не делал. Разве что посуровел. И теперь порой она ловила на себе его изучающий взгляд. Как будто он прикидывал: сейчас ее убить или немного погодить?

В конце концов она не выдержала. Почувствовала, что у нее начались нелады с психикой. Часто посреди разговора с кем-нибудь из знакомых она замирала и начинала прислушиваться, а потом слышала, как ее окликали с недоумением:

— Тато, у тебя все в порядке, ты не заболела?

А Тоня и заболевала. У нее разладился весь организм. Стала кружиться голова, порой ее бросало в сторону прямо посреди улицы, если она просто шла в магазин. Она стала плохо слышать и даже видеть как в тумане. Не весь день, а когда на нее непонятно почему вдруг нападал ступор.

Она упорно вспоминала, как рассказал ей в свое время Михаил об убийстве Элины:

— Какая-то чертовщина! Даже не знаю, как тебе об этом сказать. Элина Казакевич найдена в своей квартире мертвой… Мы, конечно, не были с ней близкими друзьями, но все равно женщину жалко. Погибла в расцвете лет!

— Ты хочешь сказать, что она умерла вследствие какой-то естественной причины? — спросила его Тоня, до конца не понимая, что Элины больше нет. С чего бы вдруг? Нормальная здоровая женщина. Она никогда не жаловалась на сердце или там на что-нибудь еще.

— Как раз наоборот, она умерла вследствие чьих-то насильственных действий.

Он рассказывал ей о происшествии, словно втихомолку потешался над Тониной наивностью. Ведь она верила всему, что он ей говорил.

— Квартиру ограбили, хотя я, признаться, думал, что все ценное Элина успела снести в ломбард…

Теперь Тоня могла бы спросить Михаила, а не замаскировали ли ее убийство под нечаянное? Якобы грабители пришли, а хозяйка случайно оказалась в квартире. Нет, пожалуй, она побоялась бы так сказать.

Даже потом, когда Тоня была на похоронах и видела Элину лежащей в гробу, она все не могла поверить, что это правда. Пусть они и были не слишком близки, но это для Тони была первая смерть знакомого человека, с которой она столкнулась так близко.

Воспоминание о лежащей в гробу Элине не способствовало укреплению ее и без того расшатанной психики.

Теперь Тоня почти перестала спать. Лежала в постели рядом с Михаилом и только притворялась спящей. Старательно дышала, как спящая, если он вдруг поворачивался во сне, а когда муж привычно затихал, начинал ровно дышать, расслаблялась, не переставая думать — что же ей делать?

В один прекрасный день она не выдержала. Зашла в агентство недвижимости и сказала, что хочет продать квартиру, завещанную ей покойной бабушкой. А поскольку просила она за нее совсем мало, как потом поняла, то и риелторы заторопились. Оформили ей продажу в момент, и на другой день она уже получила деньги…

Десять месяцев жизни в поселке Раздольном привели ее нервы в полный порядок, и Тоня с каждым днем все реже думала о том, что она когда-нибудь вернется в свой родной город.

То есть, возможно, когда-нибудь она затоскует по цивилизации, как Тоня называла свою прежнюю жизнь со всеми удобствами. Но если дело только в удобствах, то в своем доме она сможет иметь все, для этого просто нужны деньги.

Если уж на то пошло, Тоня никогда не ставила перед собой задачу заработать побольше, но теперь для улучшения качества жизни можно было и постараться. Оформить наконец зал в ресторане Димы. Он обещал хорошо заплатить…

Чем еще отличалась ее жизнь в поселке от той ее прошлой жизни?

Раньше у нее, например, никогда не было резиновых сапог. В Раздольном она впервые их надела. Да только потому, что прежде в резиновых сапогах не было нужды. Она и по улицам просто так подолгу редко ходила, не то что по горам.

Если было время у соседки Маши, она сопровождала Тоню. И заодно рассказывала о пользе трав, которые им встречались. Показывала, где растут грибы. Между прочим, свои заветные места. Они, оказывается, были у всех посельчан.

Но чаще Тоне приходилось путешествовать и самой. Тогда она брала с собой Джека. Однажды она этого не сделала, заблудилась и почти дотемна бродила по горным тропинкам, пока наконец случайно не спустилась к шоссе.

И теплого платка у нее прежде не было. Правда, серый пуховый, какой был у всех женщин Раздольного, она покупать не стала. Нашла себе цветной, почти модный, и носила его наподобие банданы. Все же совсем сливаться с массами отчего-то не хотелось.

Собственно, эта непохожесть была ее сутью. Она и живя в большом городе выделялась из толпы знакомых женщин своим внешним видом. Вроде и носила то же, что и они, но с каким-то особым шиком. С какими-то деталями, которые она не ленилась изобретать.

Правда, в городе женщины это не без зависти отмечали, но и только, а в Раздольном ее копировали. Останавливали на улице, спрашивали:

— Антонина Сергеевна, где вы такое купили?

— В районе, — отвечала она честно.

Или:

— Представляете, случайно в секонд-хэнде наткнулась.

При этом не чуралась пойти к заинтересованной женщине домой и вместе с той покопаться у нее в гардеробе, посоветовать, как лучше носить то или другое. То ушить, это переделать.

Так и превратилась потихоньку в поселкового модельера.

Что-то она сегодня сама перед собой расхвасталась. Наверное, чтобы заглушить странную тревогу, которая с утра не давала ей покоя. Ее интуиция, столько дней молчавшая, вдруг подняла голову. Неужели вокруг Тони опять творилось нечто необъяснимое?

Казалось бы, чего ей бояться? Мишка вряд ли найдет ее здесь, ему и в голову не придет, что она так удачно спряталась. Тогда, кроме него, кто бы стал за ней следить или проникать в ее отсутствие в дом? Не хотелось бы опять испытать на себе влияние проснувшихся от страха фобий.

А вот что делать здесь Надежде? Смешно сказать, если она решила прятаться от американской полиции. Тоне трудно судить, как она работает. Но если у отечественной милиции своих «глухарей» хватает, то станут ли они разыскивать женщину, которая в чем-то там подозревается американцами? Да и подозревается ли?

Неизвестно, проснулся ли ее муж после такой лошадиной дозы снотворного. Наверное, это ее преступление вполне может остаться безнаказанным. Ведь в Раздольном Надя может проживать даже не прописываясь…

Только вот непонятно, почему Тоня с некоторого времени стала проводить параллель между собой и Надей. Одна уже совершила преступление, а другая — еще нет? А что, собирается? Или теперь они будут вместе бояться?

И потом, одно дело — Тоню бы стал искать муж, и совсем другое Надежду — законники. Например, Интерпол… Конечно, Интерполу больше делать нечего! Надеждину злую волю еще доказать нужно.

А как раньше все у Нади было хорошо. Пока она не надумала ехать в другую страну процветать. Хотела доказать своему бывшему мужу, что он сделал большую ошибку, изменив ей однажды?

Тоня помнила то время, когда Надежда, такая неуверенная в себе, вдруг сказала ей как-то:

— Вот бы и мне выйти замуж за иностранца, да только кто меня возьмет?

Тоня тогда в сердцах произнесла:

— Опять?!

Сколько времени они дружили, столько Тоне приходилось опровергать заявления Нади, что она не заслуживает любви.

Будто бы с детства она была гадким утенком.

Родная мать, случалось, прижимала ее к себе и говорила нараспев:

— Бедная ты моя, бедная! Кто же тебя такую серенькую замуж-то возьмет?

Тоня уже не первый раз сталкивалась с подобными случаями. Даже стала подумывать, а не написать ли ей брошюру «Как не надо воспитывать дочерей». Но потом поняла, что для этого у нее не хватает ни знаний, ни тяги к такой наукообразной работе.

Зато теперь Надя взяла все, что недобрала в детстве и юности. Она позволила себе распорядиться не только собственной жизнью, но и жизнью своего мужа. В ней пробудилась какая-то не знакомая никому, решительная и даже грубоватая женщина, с жаждой мести и желанием во что бы то ни стало добиться своей цели, пусть даже ценой жизни другого.

Раньше никогда не торговавшая и вообще, как все думали, не имевшая к торговле никакой склонности, она так смогла организовать свое дело — это же надо, выращивать цветы! — что за год с небольшим смогла заработать двести тысяч долларов… Ну хорошо, не двести, за минусом своей доли от продажи однокомнатной квартиры и проданного имущества, оставшегося от увлечения собаководством. Все равно получается больше ста тысяч… Сколько из них Грэг считал своей собственностью?

Двести тысяч баксов — это же будет на рубли… Сейчас курс примерно двадцать семь к одному, значит… пять миллионов четыреста тысяч рублей. Возможно, для кого-то не очень большая сумма, но для Нади — обалденная.