Лариса Шкатула - Бойтесь напуганных женщин

После новоселья Тоня хотела остаться и помочь Наде убрать со стола.

— Брось! — рассмеялась та и за руку оттащила ее от стола. — Девчонки сами все уберут.

Она кивнула на девочек-погодок Красивских, которые в одинаковых кружевных фартучках — небось опять Надька выпендрилась! — уже носили посуду к большому тазу в кухне. Канализации в доме пока не было.

— Тебе не кажется, что ты приобретаешь замашки крутой вумен?.. — опять начала было выговаривать Тоня.

— Считаешь, я их эксплуатирую?

— А ты считаешь, что нет?

— Если хочешь знать, Красивские сами предложили мне помощь, и отказывать им было глупо. К тому же я решила, что все продукты, оставшиеся от праздника, они могут взять себе. А осталось оч-чень много!

В семье Ивана и Софьи Красивских было десять детей. Иван работал водителем в совхозе, а его жена сидела дома. Да и где она могла бы работать с таким-то выводком!

Дети были погодками, самой старшей — Лилии — четырнадцать лет.

Посельчане рассказывали, что Иван страшно хотел мальчика, а первой родилась девочка.

— Промахнулся, Ванька? — ржали над ним мужики. — Ты бы у Егора спросил, как надо и куда.

У Егора было трое сыновей.

— Мы и сами с усами! — хмуро отзывался Иван. И строго говорил едва отошедшей от родов Софье: — Опять будем пытаться.

Но и второй ребенок оказался девочкой. И третий.

— Больше не буду рожать! — кричала в роддоме Софья. — Под угрозой расстрела — не буду!

Под угрозой расстрела, может, и не стала бы, а под ласками мужа обо всем забыла и согласилась попробовать четвертый раз.

На этот раз попытка себя оправдала: родился мальчик. Его назвали Виталием в честь Сониного папы.

Красивские так радовались мальчику, что не заметили, как Софья опять забеременела.

— Пойду на аборт, — заявила она решительно.

— Что ж, можно и аборт, — согласилась районный гинеколог. — Тем более что у вас уже четверо детей. Но все равно я вас должна предупредить: если сделаете аборт, детей у вас больше не будет.

— Вот видишь, природа все решит за нас, — сказала Соня мужу.

— А вдруг это тоже мальчик? — задумчиво произнес Иван. Ему казалось, что убивать в утробе мальчика — страшный грех.

Он не ошибся: пятый тоже оказался мальчиком. И шестой. И седьмой. И восьмой. И девятый. И десятый. Видимо, с перепугу Сонина яйцеклетка хватала только мальчишек.

Эту историю Тоне рассказали одной из первых, потому что Красивские были местной знаменитостью. Жили они беднее всех и при случае не отказывались ни от какой работы. Например, как с Надиным новосельем. Три старшие девочки — подростки, но с вполне взрослой хозяйственной хваткой — предложили свои услуги, когда требовалось накрыть на стол, и потом, чтобы посуду убрать и, понятное дело, всю ее перемыть. К тому же осталось так много продуктов, что многодетной семье хватило бы не на один день.

Странно, Надя об этой семье подумала, а Тоне такое бы и в голову не пришло.

— Останешься у меня переночевать? — спросила Тоню подруга. — Я уже тебе и комнату приготовила. Правда, довести дом до нужного уровня сразу трудновато, но первым делом я подумала о своей спальне и о твоей комнате, когда ты будешь у меня оставаться.

— Ну что ты, Надюша, — рассмеялась Тоня, — у меня дома все же какая-никакая живность, ее кормить надо. И потом, это же не на другой конец города ехать. Я прикидывала, если считать расстояние между нашими домами на городские кварталы, получится не больше пяти.

— А ведь Костя предлагал тебя проводить.

— Ничего, пройдусь пешком перед сном.

— Тебе же еще Джека выгуливать.

— Сегодня перебьется. Сад большой, пусть по нему бегает. А утром я уберу следы моей лени.

Подруги расцеловались, и Тоня пошла к себе домой. С сумочкой, в которую Надя уложила кое-какие деликатесы вроде соленых рыжиков — и где такие достала? Просто один в один! Или тающего во рту балыка из толстолобика.

Настроение у Тони было хорошее. Правда, дорога была не слишком ярко освещена — далеко не все хозяева зажигали уличные фонари. Привычно экономили. Но Тоня брела от фонаря до фонаря, так что потихоньку без приключений миновала большую часть пути.

Все равно на душе у нее было тревожно. Может, если бы она побольше выпила… Но днем у Тони разболелась голова, а после обезболивающего она старалась алкоголь не употреблять.

Тревожно ей было потому, что она вдруг оказалась одна на ночной улице. Неужели ее некому было бы проводить?

Надя права: Костя предложил ее проводить, но Тоня отказалась, сославшись на необходимость помочь подруге. А помощь-то и не понадобилась. Как-то Костя на нее так посмотрел… Со значением, что ли? В общем, если честно, Тоня отказалась назло ему.

Отчего вообще она сегодня так небрежно отнеслась к собственной безопасности? Кто из женщин расхаживал по Раздольному среди ночи? Пусть на часах начало двенадцатого, для поселка это время — глубокая ночь.

За все десять… уже почти одиннадцать месяцев она впервые оказалась на улице одна. В крайнем случае брала с собой Джека. Но не позже десяти часов.

А что, если взять и побежать? Прямо посреди улицы, какой-то особенно темной сегодня, несмотря на полную луну. Но, подумав так, Тоня фыркнула вслух: вот посмеется кто-нибудь, случайно выглянувший в окно.

Вроде ничего подозрительного Тоня не заметила. Впрочем, не факт, что заметила бы, даже если бы стала смотреть по сторонам с особым вниманием.

Словом, все произошло так быстро, что Тоня, как говорится, и мяукнуть не успела. До ее дома осталось всего лишь пять-шесть домов, и она шла мимо заброшенного участка, о котором ей рассказывали всякие истории коренные раздольновцы, понижая голоса и закатывая глаза.

Мол, жили здесь когда-то муж и жена. Молодые. Он — азербайджанец, а она — армянка. Между людьми таких национальностей не приняты браки. Родственники о свадьбе между парнем и девушкой и слушать не хотели. Тогда они сбежали. В этот самый поселок. Сначала снимали квартиру. И работали, работали, каждую копейку откладывали. Поженились. Наконец накопили на дом с участком.

И на своей земле тоже работали во всякую свободную минуту. Какие имена у молодых людей были? Почти европейские. Мужчину звали Эрнест, а женщину — Лия.

— Хорошие были люди. Работящие, — отзывались о них посельчане. — Пройдут мимо, всегда поздороваются. Соседей на праздники к себе звали. Детей они не заводили почему-то. Вернее, спрашивали у Лии почему, а та, опустив глаза, отвечала: «Вот успокоится все, тогда и родим».

Что — все, не спрашивали, это их дело, Джураевых.

А потом их нашли. Кто — в Раздольном не знали: то ли армянская сторона, то ли азербайджанская… И что произошло ночью в доме, никто не знал.

Только наутро калитка в их двор оказалась открытой, а во дворе на лавке лежала убитая Лия. И Эрнест перед ней на коленях, безмолвный, отупевший от горя.

Потом кто-то заметил, что он и сам ранен, вызвали «скорую помощь», увезли его в больницу.

Хоронили Лию за счет совхоза. Эрнеста из больницы тоже привезли. Стоял он над могилой жены, что-то шептал, но совсем тихо, никто слов не слышал. Да и не поняли бы, он ведь по-своему шептал, по-азербайджански.

Говорили, Эрнест не стал дожидаться, когда его выпишут из больницы. Сам ушел. Домой возвращался. Ненадолго.

— Переоделся. Деньги взял, — объясняли соседи.

С тех пор Эрнеста в Раздольном не видели, а участок так и стоял заброшенный.

Но говорили, что время от времени там кто-то появляется. На участке. То кто-то голос услышит, то тень чья-то мелькнет…

Деревянный забор в одном месте завалился, рухнул столб, удерживавший его, и теперь часть забора лежала на земле, и в эту огромную дыру, да еще ночью, Тоня старалась не смотреть. Она и шаг ускорила, когда мимо шла, и даже невольно отошла на середину улицы, но потом, мысленно посмеявшись над собой, вновь вернулась к дорожке, что вела вдоль участка.

И тут ее схватили. Вернее, схватил кто-то, пахнувший туалетной водой «Босс», выливший на себя не иначе как целый флакон. Тоня только коротко вскрикнула, как ее рот тотчас стянула клейкая лента.

Нападавший втащил ее в дыру на брошенном участке, заламывая Тоне руки за спину. Захват был профессиональный. Наверное. По крайней мере человек знал, как обездвижить свою жертву, а она не очень-то и барахталась, потому что от ужаса чуть не умерла, а потом и вовсе обмякла в его руках.

Он что-то пробурчал, стиснул ее руки и тоже обмотал их липкой лентой. Видимо, это была очень прочная лента, потому что руками Тоня не могла даже шевельнуть.

А потом мужчина рванул с нее куртку, роняя ее на упавший забор, а следом и укладывая туда же Антонину. Конечно, до настоящего тепла было еще далеко, ночи еще были холодные, но от страха в ожидании неминуемой смерти она ничего не чувствовала.

«Маньяк! — пронеслось у нее в голове. — Сейчас достанет нож и начнет меня резать. По кусочку!»

Лицо нападавшего было закрыто маской с прорезями для глаз, и оттого ей стало еще страшнее.

Он и в самом деле достал нож, и Тоня прикрыла глаза, молясь про себя Богу, которого прежде никогда не поминала, чтобы дал ей беспамятство. Ну если не сейчас, то хотя бы потом, когда боль станет совсем нетерпимой…

Однако бандит — а кто же еще! — стал резать вовсе не ее тело, а сначала разрезал колготки, а потом и трусики. Тут она ненадолго опомнилась и попыталась ударить его ногами, но он спохватился и прижал ее ноги, разведя в стороны. Причем на одну сел, а другую придерживал свободной рукой. Другой он раздевал себя.

«Так он собирается меня насиловать!» Это казалось таким нелепым, что Тоня даже попыталась хихикнуть, но вместо этого лишь утробно булькнула — скотч не давал возможности использовать голосовые связки.

Боже мой, кому сказать, не поверят! Ее, почти тридцатилетнюю женщину, насиловал человек в маске, который, как она поняла, нарочно залил себя туалетной водой, чтобы она по подлинному запаху его не узнала.

Что за ерунда, в поселке полно женщин и даже девушек, которые не отказали бы такому физически развитому, судя по всему, без внешних недостатков, мужчине.

Может, у него лицо изуродовано? Тоня начала лихорадочно вспоминать, у кого из совхозных мужчин неполадки с лицом.

Но он и не дал ей особенно долго размышлять, потому что, оказывается, непременно хотел, чтобы она в его действиях участвовала. Но тогда разве это было бы насилием? Тоня не хотела идти у него на поводу. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не слышать, не ощущать, не давать его рукам и губам — кажется, он приподнял для этого свою дурацкую маску — находить все ее заветные точки.

Но когда бандит к ней наклонялся, его лица и вовсе не было видно, так что напрасно, выныривая из какого-то дурманящего состояния, она пыталась его разглядеть.

Он оказался чересчур умелым и знал, что нужно делать, чтобы завести и саму Снежную королеву. Так что Тоня не успела и оглянуться, как против воли стала откликаться на его ласки, и когда она тяжело задышала и готова была, плюнув на все, умолять его больше не медлить, он и сам все понял. И сделал как надо, так что она выгнулась дугой и захлебнулась в безмолвном крике.

Он опять пробормотал что-то вроде: «Ну вот и молодец, вот и славно, а ты боялась…» Снял с рук скотч, осторожно отлепил ленту с губ, прикрыл Тоню ее же водолазкой и исчез, словно его и не было.

Тоня осторожно села, прислушиваясь к себе — вроде ничего не болело. Да и с чего бы, девственница, что ли? Всего год без мужчины…

Однако ее тело блаженствовало, и, поняв это, Тоня ощутила как бы раздвоение личности. Она не хотела, а ее тело ощущало кайф. Как будто предавало свою хозяйку.

И вообще, может, хватит валяться на этом упавшем заборе? Надо же, нашел место, не на сырую землю положил…

Она надела юбку на голое тело, сунула босые ноги в сапожки — еще не хватало ей простудиться! — и накинула поверх куртку, запихнув в карман остатки своего белья. Конечно, его придется выбросить, но не здесь же…

И лишь потом поняла, что ее несколько отвлекало от только что окончившегося действа. Где-то вдалеке, за пять или шесть дворов, лаял взахлеб ее пес Джек. Неужели он что-то слышал, волновался за свою хозяйку? А вдруг тот, напавший на Тоню, нарочно усыплял бдительность, в то время как его подельник лез в ее дом? Впрочем, эта версия казалась притянутой за уши. Джек бегал по двору и лаял — значит, никто чужой во двор проникнуть не сможет.

Тоня быстро пошла вперед, а потом и побежала, уже не думая о том, что на пустынной улице ее может поджидать еще какой-нибудь неприятный сюрприз.

Но обошлось. Она просто ввалилась в свою калитку и стремительно закрыла ее за собой.