— Так… — Он помолчал, устраиваясь на диване и пошевеливая ногами в пушистых серых носках, натянувшихся на его крупных ступнях. — Откровенно говоря, я ничего не понял. Думаю, тебе нужно рассказать мне все.

Тоня опять было сжалась, но вовремя себя остановила: неужели так всю жизнь и бояться?

— Понимаешь, я совершенно случайно нашла тайник, в котором была бумага, подписанная Элиной. Дарственная на четырехкомнатную квартиру в центре города. Скорее всего именно поэтому ее убили.

— И ты думала, что если расскажешь об этом мне, я тоже буду убит?

Тоня со вздохом кивнула.

— По крайней мере я не хотела тебя в это втягивать.

— Ничего, я напишу тебе расписку, что обо всем предупрежден и, что бы со мной ни случилось, вся ответственность лежит на мне.

— Тебе смешно, а вот мне нисколько!

— А ты носишь ЭТО в себе и думаешь, будто справишься одна?

— Если бы ты знал!

— Ну хорошо, тогда позволь я расскажу тебе то, что знаю, а ты решишь, стоит ли после этого со мной откровенничать.

— Ладно, — решила она; в самом деле ноша, даже если и взваливаешь ее на плечи добровольно, все равно остается ношей. Если же кто-то предлагает ее с тобой разделить, почему таким предложением не воспользоваться?

— Ну, слушай, справедливости ради следует сказать, что я знаю несколько больше, чем тебе рассказал. Вообще-то я дал Михаилу слово молчать и, выходит, не сдержал его. На самом деле Михаил тебя любит. По-настоящему.

— По-своему, — поправила она.

— Пусть будет по-своему. И недоумевает, почему ты от него ушла. Кстати, на его месте я бы тоже удивился. Ни разу я не видел его с какой-то другой женщиной, и все наши знакомые считают его примерным семьянином.

— А ты считаешь, что от мужа можно уйти только в одном случае — в случае его неверности?

— Ну а что еще может быть?

— Это все, что ты мне можешь сказать? — сухо поинтересовалась Тоня.

— Я думал, что так легче подтолкну тебя к откровенности.

— Тогда расскажи, как вы познакомились с Михаилом и сколько лет уже друг друга знаете?

Лавр наморщил лоб, вспоминая и подсчитывая, и ответил на второй вопрос:

— Восемь лет.

— И ты все о нем знаешь?

— Многое. А познакомились мы на вечере в честь открытия банка, в который я накануне устроился… Да, кстати, я был на вашей свадьбе.

— Я помню… Но потом мы нечасто виделись, не так ли?

Он замешкался, словно вспомнил о том, что говорить ей не следовало.

— Вначале у вас был медовый месяц, потом… потом у меня в семье начались нелады с женой, потом развод — куча негативных эмоций, когда никого не хочется видеть.

— А ты знаешь, что Михаил работал в ФСБ?

— Знаю. Когда мы с ним познакомились, он еще служил, а потом у него что-то случилось с глазами, и ему пришлось уйти в запас. Ну и, само собой, я помог ему устроиться в наш банк…

Тоня помнила, что случилось. Ничего не случилось. Это ему один друг-офтальмолог посоветовал, как закосить от службы. Мол, никто не догадается, в чем дело. Научил, какие таблетки попить накануне комиссии…

— Тебе надоела твоя служба? — тогда спросила мужа Тоня.

— Надоела? Да она стала для меня смертельно опасной.

— Почему? — Тоня испугалась.

— Ах, Тато, оно тебе нужно?..

Тоня обиженно отвернулась.

— Ну ладно, скажу в двух словах. Я сдуру влез в одно дело — ты заметила, у нас появились деньги, причем очень неплохие деньги, — и теперь та сторона пытается меня шантажировать. Если коллеги узнают, мне несдобровать. Вам, штатским, деньги зарабатывать не в пример легче. В том смысле, что для этого не обязательно торговать государственными секретами…

Тоня ничего толком не поняла, кроме того, что Михаил делал что-то противозаконное. И отчего-то была уверена, будто в этом нет ничего страшного. Государственный секрет! Не то чтобы она не была патриоткой, но для себя объяснила: это нечто, нарочно засекреченное, и никому особого вреда не будет, если о секрете узнает кто-нибудь еще. Это же не убийство, не кража со взломом. Подумаешь, какие-то бумаги! Или даже одна бумага…

В общем, она отнеслась к его откровению легкомысленно. И наверное, зря.

Но при чем здесь Элина? Почему Тоня не удивилась связи Михаила с этим преступлением и не усомнилась в том, что он может быть в нем замешан?

Интуиция. Тонина интуиция все время давала о себе знать. Это она твердила, что Михаил — опасный человек. В том числе и для собственной жены…

Она не знала, что рассказывать Лавру. А вдруг он — тот, кто тоже служит в ФСБ, тайно, и теперь ждет ее откровений с совсем другой целью, чем помощь ей, Антонине Титовой?

— Так это ты остановился у Маши? — спросила она совсем не то, чего он от нее ждал.

— У Маши? Да, она, как я теперь понимаю, твоя соседка. Я жил у нее уже два дня, но и не подозревал, что и ты здесь живешь.

— И тебя не удивила наша встреча?

— Удивила, — он говорил медленно, подбирая слова, — но обычно я осторожен в чувствах. А к тому же не знал, что известно о тебе тому же директору совхоза. Вырвавшееся невзначай слово могло нанести тебе вред.

— Благодарю, ты и в самом деле никакого вреда мне не нанес.

Неожиданно это получилось у нее с долей ехидства. Они замолчали. Причем Лавр с явным ожиданием.

— Скажи, ты сейчас свободен? — наконец спросила его Тоня.

— Конечно, ты можешь мной располагать.

В его речи встречаются прямо какие-то старорежимные обороты.

— Мне нужно сходить к моей подруге. Ты не проводишь меня?

— С удовольствием. Только поменяю свои мокрые кроссовки на сухие туфли. Подожди меня, я скоро.

Он поднялся и стал снимать носки, что оказалось не очень легким делом. Носки прямо-таки впечатались в его ноги. То есть стали «уседать» прямо на его распаренных ступнях.

— Иди в них, — предложила Тоня.

— Но как же…

— Обыкновенно. Твои кроссовки мокрые, так что носки тоже намокнут и легко снимутся.

Он вышел, а у Тони зазвонил телефон. Но ведь она так и не заплатила за него, тогда почему телефон включили?

— Здравствуй, Тато! — сказала трубка голосом ее мужа, видимо, пока все еще не бывшего, если судить по обмолвкам Лавра. — Ну и долго ты будешь торчать в этой дыре?

Не выдержал. Готовил, готовил свое торжественное появление и вдруг позвонил.

— Долго, — решительно отозвалась она. — Это ты заплатил за телефон?

— За год вперед, — произнес он, — если у тебя нет денег даже на коммунальные платежи…

— Ты нашел мое согласие на развод? — перебила она.

— Нашел. И порвал.

— Но почему?

— Потому что ты слишком легко думаешь от меня отделаться!

Странно он говорит — отделаться, как будто он не ее муж, а просто назойливый посетитель.

— Легко? Я оставила тебе все!

— Я не дам тебе согласия на развод.

— А у нас не царская Россия. Нас разведут и без твоего согласия.

— И как же ты будешь жить… без мужчины? Или ты уже присмотрела себе кого-нибудь?

— Никого я не присмотрела!.. К тому же, поскольку нам предстоит развод, твой вопрос попросту бестактен.

— Будешь ходить ночами по поселку и ждать, что тебя опять кто-нибудь трахнет! — Он расхохотался.

— Так это был ты! — поняла Тоня даже прежде, чем он окончил свою фразу. — Свинья! И после этого ты смеешь говорить, что ничего плохого мне не делал?!

— По крайней мере я пальцем тебя не трогал! — Он опять рассмеялся. — Странно, мне казалось, что тебе понравилось.

От возмущения она в момент забыла о своем страхе. В голове у нее билась мысль: как он посмел?! И после этого кто-то вроде Лавра может думать, что муж Тоню любит?!

Но почему она сразу не догадалась, что это Михаил? Неужели так плохо его знает?

— Кстати, мы с тобой сидели за одним столом, и ты меня не заметила, не так ли? И между прочим, я строго-настрого запретил Надежде подвозить тебя домой…

— Хочешь сказать, что вы с ней в сговоре?

— А куда она денется? Я же все-таки профессионал. По крайней мере заставить человека работать на меня я еще могу. После того, что она натворила в Америке, она на всю жизнь у меня в долгу.

— А при чем здесь ты?

— При том, что я могу обеспечить ей серьезные неприятности.

— Надо же, я и не знала, что ты такой всемогущий! Странно, что Надежда поверила в твою сказку.

Он довольно проурчал:

— Такой вот я забавный зверек!

— Ты откуда звонишь? — спросила Тоня, помолчав. Он, кстати, и не торопил ее, психолог!

— Я буквально за два дома от тебя. Ну так что, встретимся?

— Мне сейчас некогда. Я ухожу.

— Хорошо, встретимся вечером. Надеюсь, ты откроешь мне калитку.

— Я выпущу Джека!

— Ты забыла, что это в некотором роде и мой пес. По крайней мере он не станет на меня бросаться, как на чужого.

— Он понимает, что ты мне уже не родной.

— Что ж, тогда придется его пристрелить!

— Я заявлю в милицию!

— На тему?

— Что ты мне угрожаешь.

— Кто тебе нашел такую ерунду? Мы с тобой прожили пять лет, я тебе слова плохого не сказал. Не говоря уже о том, чтобы поднять на тебя руку. Молчишь? Кстати, а почему ты все-таки от меня ушла?

Тоня увидела, как в калитку входит Лавр, и, торопясь, заговорила:

— Хорошо, в восемь вечера у моей калитки. Я отвечу на все твои вопросы.

— Вот это другое дело! — Было слышно, как он довольно улыбается. — Тогда до вечера!.. Интересно, куда это ты так торопишься?

Тоне захотелось нагрубить ему. Например, сказать: не твое собачье дело! Но она не привыкла так разговаривать. Пусть кое-кто и говорит, что Титова переменилась, но не настолько же, чтобы не оставаться самой собой.

Лавр остановился у входа и ждал, когда Тоня сбежит по ступенькам.

— Пошли?

Она почему-то не могла заставить себя звать его Гришей — глупость какая-то, а Лавром он сам просил его не называть.

Почему вообще она взяла его с собой?

— Послушай… э… может, у тебя какие-то свои дела, а я тебя за собой таскаю?

— Нет у меня сегодня никаких дел. Завтра поеду с машиной и автокраном, привезем фигуру в ваш сад камней.

— Постой, я даже не знаю, где он будет находиться. Надо же было, наверное, хотя бы площадку подготовить…

— Я слышал краем уха, как Леонид давал команду засыпать гравием площадку позади какой-то мастерской.

Вот оно что! У Тони поднялось настроение, хотя Леонид Петрович мог бы и с ней посоветоваться, где сад устраивать. Мастерская располагалась недалеко от конторы совхоза, а за ней находился пустырь — когда-то через него шла железнодорожная ветка, которую за ненадобностью бросили, и она просто зарастала травой, пока местные жители не докумекали, что брошенный путь больше никому не понадобится, а значит, и рельсы можно разобрать и выгодно продать сборщикам металлолома.

С одной стороны, хорошо, что добровольцы в момент очистили от ржавых железяк все подворье совхоза, а с другой стороны, рачительные хозяева могли все это сделать и сами. И получить прибыль.

— А, нехай воруют! — махнул тогда рукой директор. — Так нам и надо! Все равно не уследишь. Ведь это к каждой железке надо охранника ставить. Зато вон какую площадку освободили. Заодно ведь вместе с рельсами и шпалы сперли!

Хорошая получилась площадка, и директор правильно решил ее под сад камней использовать. Окружить ее потом легкой изгородью… Уж камни-то воровать не станут… В отличие, кстати, от Тониных скульптур. Нет, пока ей не покажут, как они будут защищены, ни одной скульптуры она для музея не отдаст!

Тоня разговаривала с Лавром и прилежно старалась думать о каменных изваяниях, но как бы вторым планом метались мысли о Надежде: как она могла? Тоня подозревала подругу по мелочам, а оказывается, та предала ее, едва сойдя с трапа самолета. Правда, против Михаила ей трудно было сдюжить. Тем более что она сдуру рассказала ему все в расчете на помощь. А вместо этого попала в зависимость. Впрочем, он мог бы и в самом деле помочь ей, чтобы еще крепче к себе привязать.

— Мы куда идем? — поинтересовался Лавр.

— К Наде. Моя подруга приехала из Америки и тоже здесь поселилась. Ты, наверное, забыл: вы виделись с ней на нашей свадьбе.

— Может, и виделись, — согласился он. — Мы просто идем в гости?

— Нет, я иду ее убивать, и мне нужен свидетель, что смерть ее не будет слишком мучительной.

— Это у тебя шутка такая?

— Это у меня правда такая!

Тоня остановилась.

— Послушай, Лавр, — опять она забыла насчет имени, — наверное, тебе идти со мной не стоит.