Это было скорбное мероприятие, и остаток дня Виктория ходила притихшая, но, когда в семь часов за ней заехал Колин, постаралась на время отогнать грустные мысли. Но она рассказала о случившемся Колину, и он сказал, что у него когда‑то так же скоропостижно умер дядя. Для семьи это было ужасно, но Колин считал, это хорошая смерть, быстрая и безболезненная. Легкий конец прекрасной жизни. Звучало убедительно.

С Викторией они встретились на улице и на такси поехали в знакомый Колину ресторан в Гринвич‑Виллидж. Виктория слышала об этом заведении и знала, что туда трудно попасть. «Уэверли‑Инн». Здесь было оживленно, вкусно кормили, приятная атмосфера. Оба взяли по стейку, и Виктории пришлось бороться с желанием заказать на гарнир пасту с сыром, которую так расхваливал Колин.

— Я, по‑моему, с самого рождения на диете, — честно призналась она и в качестве гарнира заказала шпинат на пару. — Родители и сестра у меня худенькие, хотя едят все подряд. А я, похоже, пошла в прабабушку, говорят, она была женщина крупная. Вот всю жизнь и сражаюсь с генами. — Поскольку Виктория воспринимала Колина как друга, общаться с ним было легко и просто. Сейчас ее вещи были ей велики, и можно было спокойно говорить на эту болезненную тему. Виктория уже несколько месяцев держалась, и это принесло плоды. Она дала зарок к свадьбе Грейси похудеть до десятого размера и была близка к цели. А после этого надо будет сделать все, чтобы в этом размере и остаться.

— В наше время все просто помешались на худобе. Как будто несколько фунтов могут иметь какое‑то значение! Главное — чтобы человек был здоров. Какие‑то безумные диеты… На журнальных обложках сплошь тощие тринадцатилетние девчушки, которые потом оказываются в клинике с анорексией. Настоящие женщины так не выглядят. Да и кому это надо? Кому нужна женщина, похожая на тяжело больного человека или узника концлагеря? На протяжении всей истории мужчины ценили таких женщин, как ты, — простодушно заявил Колин, и похоже, он был искренен, а не пытался ей польстить. Виктория не верила своим ушам. Может, у него с головой не все в порядке? Или у него извращенный вкус? Она ничего не понимала.

Они увлеченно говорили обо всем — об искусстве, политике, истории, архитектуре, о последних прочитанных книгах, о музыкальных пристрастиях и о нелюбимой еде. Оказалось, оба терпеть не могут брюссельскую, и вообще любую, капусту. Виктория рассказала, что в одной ее диете упор делался как раз на суп с капустой, и это оказалось весьма эффективным, но потом вес быстро вернулся. Дальше речь зашла о родственниках, и Виктория неожиданно для себя разоткровенничалась. Она даже рассказала о том, как ее назвали в честь королевы Виктории, потому что отец решил, что это очень остроумно. И о том, как ее называли «первым блином», а Грейси считали «удачной попыткой». Колин был потрясен.

— Не понимаю, как ты еще не возненавидела свою сестру, — удивлялся он.

— Она тут ни при чем. Это все родители. Они жаждут иметь все самое лучшее, а сестра у меня красавица. У нее, пожалуй, есть что‑то общее с твоей сестрой.

— Ага, только моя сестра уже больше года ни с кем не встречается, так что внешность еще не гарантия счастья, — сказал Колин. И все же Виктория верила ему с трудом. — А людям, которые говорят такие вещи своим детям, вообще не следует их иметь, — с серьезным видом добавил он.

— Это правда. Но детей может иметь каждый, тут квалификации не требуется, а многие действительно для этой роли не годятся. Мой отец считает очень остроумным, когда делает из меня посмешище. Не поверишь, но я даже ходила к психологу, это продолжалось целых два года, потом на два года сделала перерыв. Прошлым летом возобновила сеансы. Надо сказать, мне помогает. По крайней мере, умом я начала понимать, что это не мой, а их моральный дефект. Но в глубине сознания ты все равно помнишь все, что говорили тебе и в пять, и в шесть и в тринадцать лет. Наверное, такое остается в памяти на всю жизнь. Я пыталась разными способами заглушить эти голоса, даже заедала мороженым, — призналась Виктория. — Да‑да, представь себе! Все без толку! — Никогда в жизни она еще ни с кем не была так откровенна. Колин ей действительно нравился, и она надеялась, что он с ней искренен, хотя после предыдущих историй с типами вроде Джека Бейли вера в искренность и благородство мужчин у Виктории несколько поиссякла. Ее личный опыт не давал ей оснований для оптимизма.

— У меня тоже отношения с родителями довольно сложные, — признался Колин. — Мой старший брат всегда был для них образцовым сыном, образцовым в спорте, в учебе, во всем. Студент Гарварда, капитан футбольной команды. Йельская юридическая школа, лучший на курсе. Замечательный был парень, и брат отличный! Его сбил насмерть пьяный водитель четвертого июля — в праздник. Ему только‑только сообщили, что он с первой попытки прошел в коллегию адвокатов, причем с блестящим результатом. Мне это, кстати, удалось лишь с третьего раза. Я‑то на своем курсе был середнячком. Мои Дьюк и Нью‑Йоркский университет для моих родителей были ничто в сравнении с его Гарвардом и Йелем. И спортом я никогда особо не увлекался. Поддерживаю форму, играю в теннис и сквош, только и всего. А Блейк у нас был первый во всем. Общий любимец и мой старший брат. Я с детства постоянно был в его тени. А когда он погиб, жизнь для отца с матерью будто закончилась. Они так и не оправились от горя. В их глазах никто не мог с ним сравниться. Уж я‑то точно! Сестра еще кое‑как удержалась, поскольку она девочка. Но я для них — лишь не слишком удачная замена любимому сыну. Он собирался со временем пойти в политику, и думаю, что преуспел бы. В нем было что‑то от Кеннеди — харизма, напор. А я совершенно обыкновенный. Несколько лет назад попробовал жить с одной девушкой, но не сложилось. И теперь отец с матерью гадают, что со мной не так, что я до сих пор не женат. Для них я всю жизнь был всего лишь вторым. А в некоторых отношениях вообще не шел с братом ни в какое сравнение. Тяжело постоянно знать, что не оправдываешь ожиданий. Он был на пять лет меня старше. Погиб четырнадцать лет назад. Я тогда только‑только окончил колледж. Вот с тех пор я для них — вечный источник разочарований. — У Колина не было такого трудного детства, как у Виктории, но у него были четырнадцать трудных лет. Виктория видела, что его угнетает ощущение того, что он недостаточно хорош для самых дорогих тебе людей — а значит, и для всех других. Она это прекрасно понимала. — Но я не такой решительный, как ты. Ни разу не был у психотерапевта, а надо бы. Я просто примерил на себя внешний облик брата. Долго пытался стать таким, как он, но не сумел. Я не он. Я — это я. А родителям этого недостаточно. Мне так их жаль! — Колин понимал своих родителей и не держал на них обиды. И все же, как и Виктория, он жил под гнетом необъективной оценки, хотя причины в его случае были иными. Виктория когда‑то вычитала, что для людей в подобной ситуации характерен еще и комплекс вины за то, что родной тебе человек умер, а ты жив.

— А мне теперь кажется, что было бы честнее, если бы мои родители вывесили в доме плакат: «Мы тебя не любим!» — Она улыбнулась. Колин засмеялся. Он явственно представил себе это зрелище. Точно такое же отношение к себе он чувствовал и со стороны своих родителей. Поразительно, насколько схожи оказались их жизненные ситуации. Оказывается, у них немало общего — и сложные взаимоотношения с родителями, и то, что вопреки всему они сумели встать на ноги и остаться собой. Вечер подходил к концу, а у обоих было такое чувство, что они узнали друг о друге массу важных вещей. В такси на обратном пути Колин обнял Викторию за плечи, но не поцеловал, что говорило в его пользу. Викторию бесило, когда едва знакомые мужчины распускают руки, считая тебя обязанной им только потому, что они заплатили за твой ужин. Колин этого не делал, чем вызвал ее уважение. Перед самым домом он спросил, можно ли еще раз пригласить ее на ужин. Он сказал, что ему бы очень этого хотелось, и извинился, что на первом же свидании обрушил на нее свои проблемы. Но для обоих это была их реальная жизнь, и каждый был рад встретить кого‑то, кто способен к пониманию и сочувствию.

— С большим удовольствием! — искренне откликнулась Виктория, и Колин предложил сделать это в ближайшую субботу. Теоретически это развеивало все опасения относительно наличия у него подружки. Если только с нею он не встречается в пятницу, напомнила себе Виктория. Джек поступал именно так. Но Колин — не Джек. Он просто замечательный!

Он проводил ее до лифта, на прощание легко коснулся ее щеки и пообещал завтра позвонить. Войдя в квартиру, она улыбалась. Харлан дожидался ее один, Джон уже ушел спать.

— С меня десять баксов, — заявила она с порога, опередив его вопрос.

— Откуда знаешь? — Харлан был заинтригован.

— Интересный собеседник, чудесный вечер, классный парень. На обратном пути в такси обнял за плечи. Ему плевать, толстая я или худая, ему нравятся живые женщины. И в субботу мы с ним опять идем в ресторан. — Виктория сияла, и Харлан обнял ее. Он никогда не стеснялся обнять ее и поцеловать, в отличие от более сдержанного Джона. Тот просто не очень умел обращаться с женщинами. У него была жуткая мать, которая его без конца колотила и навсегда отвратила от женского пола. У каждого из них были свои шрамы на сердце.

— Черт побери! — воскликнул Харлан. — Это не просто свидание, это лучше! Вот где настоящий парень. Тебя послушать, это что‑то! Когда познакомишь? Попрошу сделать это до свадьбы. Твоей, я хочу сказать. Твоя сестрица меня не волнует. — Оба рассмеялись, Виктория достала из кошелька десятку и протянула Харлану. У нее появился ухажер! И какой классный! Такого не жаль прождать почти тридцать лет, хотя, конечно, для таких заключений не время. Может, ничего из их знакомства не выйдет, а если и выйдет, где гарантия, что надолго? Это же жизнь!

Она собиралась ложиться, когда позвонил Колин и сказал, что чудесно провел вечер и ждет не дождется субботы, чтобы снова ее увидеть. У нее было такое же настроение.

— Сладких тебе снов, — попрощался он. Виктория легла спать, не выпуская трубки из руки. Это действительно было похоже на сладкий сон.


Глава 24


Второе свидание с Колином прошло еще лучше. Они поехали в рыбный ресторан в Бруклине, где, надев бумажные нагрудники, ели омара. В ресторане царили шум и веселье, а им было хорошо вдвоем. Как и в прошлый раз, они разговаривали не умолкая, поражаясь тому, насколько легко им открываться друг другу. Они стали каждый вечер вместе приходить в тренажерный зал и взяли за правило, крутя педали, делиться событиями минувшего дня. Каждый раз Колин целовал ее в щечку, но дальше этого дело не шло, и ей это даже нравилось.

В третий раз Колин пригласил ее на балет, который Виктория обожала. В один из воскресных дней они сходили на выставку в «Метрополитэн», а потом вместе пообедали. Потом была премьера нового спектакля на Бродвее. С Колином Виктория отдыхала душой, причем он проявлял большую изобретательность, выбирая, куда бы еще ее сводить. Всегда это было тщательно продумано, и он старался угодить ее вкусу.

После театра Колин снова пригласил ее поужинать, но как‑то неуверенно. Он предупредил, что сегодняшний вечер может ей не понравиться, но ему все равно хочется, чтобы она составила ему компанию.

— Сегодня приезжают мои родители. Хочу тебя с ними познакомить. Только с ними не больно весело. Они несчастные люди и весь вечер будут рассказывать о брате. Но для меня очень важно вас познакомить. Что скажешь?

— Подозреваю, они все равно лучше моих, — успокоила его Виктория. Она была взволнована и одновременно польщена, что он хочет представить ее родителям.

Колин точно обрисовал ситуацию. Родители его — славные, очень интеллигентные люди. И в то же время словно отрешенные от реальности. Мать производила впечатление глубоко подавленного человека, а отец и вовсе казался сломленным жизнью. Лица у обоих — как, видно, и сама жизнь — были лишены всяких красок. Такое впечатление, будто Колина они даже не видят, все затмевала тень погибшего старшего сына. Разговор всякий раз сворачивал на него, а любое упоминание о делах Колина тут же выливалось в нелестное для него сравнение с братом. Им было невозможно угодить. Хоть и совсем иначе, но они оказались столь же невыносимы, как и родители Виктории, и их общество навевало уныние. Когда Колин с Викторией отвезли его родителей в гостиницу, Виктории захотелось его обнять и утешить жаркими поцелуями, но Колин ее опередил. Это был их первый поцелуй, и Виктория вложила в него все свои чувства, все сострадание, любовь и нежность. Ей хотелось залечить его старые раны, сделать так, чтобы он забыл свое одиночество в родной семье и вечное недовольство родителей. Без колебаний Виктория пригласила Колина заехать к ней, Харлан и Джон уже спали. Виктория и Колин говорили об общих обидах, и он был благодарен ей за понимание и поддержку.