Кэтлин Флинн-Хью - Больше чем блондинка

– Я только…

– Тогда скажи, скажи это сама!

– Прекрати, пожалуйста! – взмолилась я.

– Ну давай, скажи! – раскачиваясь на стуле, повторил Массимо. Он неосторожно задел локтем фарфоровое блюдце, которое упало на пол и, естественно, разбилось.

Я нагнулась, чтобы собрать осколки. Надо же, блюдце разбилось почти пополам… К столику подошла официантка, однако, увидев наши лица, покачала головой и поспешно ретировалась.

– Будь ты уверена, что с салоном все получится, ни за что бы нас не бросила, – съязвил Массимо. – Никаких страхов не появилось бы!

– Ладно, хорошо…

– Что хорошо?

– Ты прав.

– Значит, ты действительно мне не доверяешь.

– Не только тебе, Массимо. Я даже самой себе не доверяю!

– Тогда и говорить не о чем. – Резко поднявшись, он бросился к двери.

– Подожди, пожалуйста!

Массимо уже взялся за дверную ручку. Боже, он уходит! Что же делать?!

– Не уходи, прошу тебя!

– Для кого я все это затеял? – задыхался от гнева Массимо. – Для тебя, для нас! Без доверия ничего не получится, ничего! – Он хлопнул дверью и вышел.

Несколько минут я сидела, пытаясь привести в порядок дыхание. Мой уютный мирок превратился в голую пустыню. В глазах потемнело, голова кружилась. Что я наделала? Хотела защитить себя, обезопасить, а что вышло? Жизнь себе испортила! Кое-как поднявшись, я вышла на улицу. Ярко светит солнце, воздух чистый и свежий. Я прошла по Принс-стрит к обувному, который открыли всего неделю назад. Босоножки на низком каблуке, яркие сандалии, шлепанцы. Несколько метров – и я на Мотт-стрит. Ноги сами несут меня к салону. Неужели нравится себя мучить? Солнечные лучи играют на витражах собора Святого Патрика. А вот и салон. Штукатурка, строительные леса, вроде бы все как обычно… Нет, что-то изменилось, но что именно? «Хочу кое-что тебе показать. Тебя ждет сюрприз…» – словно издалека донесся голос Массимо.

Я подошла поближе и, прищурившись, стала смотреть на большую вывеску. Крупными белыми буквами на вывеске было написано: «У Дорин».

Никогда не задумывалась над смыслом выражения «Из огня да в полымя». Это ведь просто слова… Зато после ссоры с Массимо пришлось не только задуматься, но и через себя пропустить. Везде, абсолютно везде мерещились пустые глаза Массимо. Сколько в них упрека, боли, разочарования! Он старательно меня избегал, а когда я пыталась с ним заговорить, демонстративно отворачивался и уходил. Нет, он не из тех, кто ругается и брызжет слюной, но разве от этого легче? На следующий день после ссоры в кафе мне прислали коробку с вещами из его квартиры. Все до зубной щетки, а вот записки я не нашла.

Патрик тоже обиделся, но хоть разговаривать со мной не перестал. В отличие от Массимо он понимал, почему я так поступила. Те, кто вырос в холодной глуши Нью-Хэмпшира, вообще отличаются осторожностью и нерешительностью. Наверное, эти качества передались мне вместе со светлыми волосами и веснушками.

А вот Массимо… У него совсем другая генетика, он не хотел и даже не пытался меня понять. Кто мог подумать, что он воспримет все так близко к сердцу? Я-то наивно надеялась, что смогу сохранить и работу в «Жан-Люке», и любовь Массимо…

– Он ведет себя так, будто его обманули или предали, – жаловалась я Патрику, щедро поливая слезами поп-корн.

– Ну, в каком-то смысле он прав.

– Как ты можешь так говорить!

– Так и получается! Раз не идешь с ним до конца, значит, не доверяешь.

– Дело не в том, что я не доверяю ему или тебе, а в том, что…

– Ерунда! – рявкнул Патрик. Кажется, он злится сильнее, чем я думала. – Если бы салон открывал Жан-Люк, ты бы, не задумываясь, к нему побежала!

– Это совсем другое дело!

– Правда? И в чем разница?

– Жан-Люк уже доказал, что может… – не решилась закончить я и глотнула пива. – С ним… с ним нет никакого риска…

– Ну! – закричал мой приятель. – Ты не хочешь ничем рисковать, ничем, совершенно ничем!

– Как…

– Ты что, вообще ничего не понимаешь?! Мы с Массимо доверились тебе, хотели сделать полноправным партнером… Только твой талант и все, никакого денежного взноса!

Я молча глотала слезы. А что тут скажешь? Патрик прав…

– Он по-прежнему хочет назвать салон «У Дорин», – глухо объявил Патрик.

Я покачала головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Сидящие у барной стойки парни радостно загалдели.

– Почему? Мне от этого еще хуже!

– Не знаю, – пожал плечами Патрик. – Может, надеется, что ты передумаешь, а может, ему нравится название.

– А тебе?

Красивые губы растянулись в грустной улыбке.

– Ты же знаешь, как я люблю твою мать. Хотя скрывать не буду: мое отношение к тебе изменилось.

– Ну пожалуйста, не надо! Я не хочу с тобой ссориться!

– Я тоже, детка, но ты сильно меня обидела.

Массимо и Патрик готовились к уходу. Точной даты я не знала, а они мне не говорили. Наверное, недели через две. В салоне они держались подальше друг от друга и почти не разговаривали, чтобы не возбуждать подозрений. А меня полностью игнорировали. Каждый день становилось все труднее и труднее. Даже работать расхотелось.

– Что случилось? – спрашивали все клиентки подряд. Бедфорд, Пять городов, Шорт-Хиллз, Манхэттен – все сгорали от нетерпения.

– Ничего, – сипела я. В довершение ко всему угораздило простудиться. Глаза красные, из носа течет. Надо же, когда нужно выглядеть на все сто, чтобы Массимо понял, что теряет, я совершенно расклеилась.

А потом по «Жан-Люку» поползли слухи, что мы расстались. В салоне всегда о чем-то болтают, а в нашем случае все было более чем очевидно. Массимо со мной не разговаривал, а если возникала потребность, передавал через ассистентов.

– Массимо просит сделать волосы миссис Зет светлее.

– Массимо считает, что блонд должен быть лимонным, а не золотистым.

С каких пор он меня учит?

– Массимо думает, что каштановый подойдет больше.

– Массимо говорит, корни остались непрокрашенными.

Я терпела-терпела – и взорвалась:

– Может, хватит играть в испорченный телефон?! Если есть что сказать, пусть сам говорит, а не передает через третьи руки!

В мгновение ока новость разошлась по всем клиенткам.

– Милая, мне так жаль, что вы с тем симпатичным итальянцем расстались! – сочувственно вздыхали они. Пытаясь утешить, дамы заваливали меня подарками: шоколадом, шампанским, бижутерией.

– Джорджия, детка, только не падай духом!

Решив, что так дальше продолжаться не может, я прошла вслед за Массимо в подсобку. К счастью, никто не подслушивал.

– Массимо, пожалуйста, так больше не может продолжаться! Давай поговорим!

– А кто виноват? – В карих глазах вспыхнуло негодование. – Нет, прости, не могу. – Он достал из холодильника белковый коктейль.

– А когда сможешь? – не отставала я. – Ничего не изменилось. Я все так же люблю тебя!

Он молча налил коктейль в фарфоровую чашку и пошел к двери.

– Представь, что сейчас мы на одном берегу океана, – не оборачиваясь, проговорил Массимо. – Переберемся на другой – тогда и поговорим.

Он вышел из подсобки, плотно закрыв за собой дверь.

Что имел в виду Массимо? Неужели у нас есть надежда? От отчаяния я не знала, за какую соломинку цепляться. Вроде бы он меня не возненавидел! Только бы океан не оказался слишком глубок и наша утлая лодчонка не пошла ко дну.

Жаркое летнее утро. Понедельник. Пахнет раскаленным асфальтом. Недалеко от здания «Эн-Эн» ведутся ремонтные работы. Бам-бам-бам-бам! И так целый день. Уши закладывает даже на последних этажах небоскреба. Почему я работаю в такой ужасный день? По понедельникам клиентов немного, а сегодня вообще нет желающих просидеть в душном салоне два часа, чтобы сделать укладку, которая через пять минут развалится.

А я работаю. Так уж повелось в «Жан-Люке»: по понедельникам выходят все старшие стилисты и колористы. Спрашивается, зачем?

Массимо и Патрик взяли выходной. С одной стороны, мне было легче, а с другой – страшно одиноко. А скоро они уйдут навсегда… Казалось, салон лишился души и сердца, хотя остальным, похоже, все равно. Фейт, Кэтрин и даже Жан-Люк ведут себя, будто ничего не случилось.

Парни, наверное, на Мотт-стрит. Салон (язык не поворачивается назвать его «У Дорин») готов к открытию. В минувшие выходные я, поддавшись искушению, съездила посмотреть. И на заднем сиденье такси, и на углу Спринг и Элизабет-стрит, где вышла, чтобы не попасться на глаза Патрику или Массимо, я пыталась отговорить себя от этой затеи.

Но ждать больше не было сил: так хотелось хоть издали увидеть, как выглядит салон после ремонта.

Пот градом катился по спине, юбка липла к коленям. Не знает, что такое жара, тот, кто не провел час в такси со сломанным кондиционером! От Элизабет-стрит до салона целых два квартала и ни одного высотного дома, в тени которого можно спрятаться.

Собор Святого Патрика, а напротив… у меня перехватило дыхание. Строительные леса исчезли, выставив на всеобщее обозрение обновленный кирпичный фасад. Салон получился великолепным, даже лучше, чем мы мечтали! Высокое крыльцо с огромной витриной, а перед ним кусты самшита. В окне второго этажа мелькнула тень, и я, вжав голову в плечи, шмыгнула в густую тень собора Святого Патрика.

Неужели я добровольно отказалась от салона, носящего имя моей матери? От отчаяния хотелось лечь на раскаленный асфальт и умереть.

– Джорджия?

Женский голос вернул меня из мира грез к грохоту пневмоперфораторов, пустому залу салона «Жан-Люк», знойному понедельнику. Это одна из администраторш, платок цвета бургунди изящным бантом повязан вокруг шеи.

– Звонит Триш. Просит принять сегодня вне очереди.

Она что, шутит, какая очередь? Нет, на лице администраторши ни тени улыбки.

– Скажите, что жду ее к трем, – сухо сказала я.

О скандалистке Триш я уже рассказывала, да ее и так все знают по зубастой фотографии в журнале «Нью-Йорк», где она ведет рубрику «Город и его люди». Стоит отметить, что улыбается Триш только для прессы, в реальной жизни накачанное «Ботоксом» лицо абсолютно невозмутимо.

Казалось, липкому, потному понедельнику не будет конца. Жуткая какофония перфораторов и французской попсы, лившейся из новехонькой стереосистемы, превратила меня в зомби. Тем не менее я безошибочно отделяла «одноразовых» посетителей от тех, кто может превратиться в постоянного клиента. Вот, например, стопроцентная «однодневка» – высокая, стройная женщина с длинными русыми волосами. Вылитая Мортиша из «Семейки Адамсов»! Во время предварительной консультации она сообщила, что последний раз мыла голову три недели назад. Этого еще не хватало! Пусть ассистентка как следует промоет ей волосы, прежде чем сажать в кресло!

– Простите, а голову вы не моете в знак протеста или в секте состоите? – как можно невиннее поинтересовалась я. В волосах у нее, наверное, целый зверинец!

– Да нет, просто парень, который меня стрижет, сказал, что работа сальных желез… как же… э-э-э… благоприятно влияет на волосы, – с важным видом пояснила Мортиша.

Хм, надо же, железы… А я было подумала, что она лет десять в парикмахерскую не заходит!

– А кто вас стрижет?

Мортиша назвала имя очень известного английского стилиста, салоны которого можно найти в любой точке земного шара. Может, она голову мне морочит? Боюсь, это так и останется тайной…

К трем часам я успела позабыть, что милостиво согласилась принять Триш вне очереди. Но вот запахло приторными духами, и послышался низкий грудной голос.

– Сегодня я без записи, дорогая! – пропела Триш, причем «дорогая» получилось больше похожим на «идиотка».

В руках у нее огромный букет бежевых роз. Интересно, что происходит?

– Тебе, милая!

Я онемела от удивления, хотя, если честно, удивляться было нечему. Всему есть свое объяснение, и профессиональному успеху Триш тоже. Хочешь первой узнавать новости – прикармливай потенциальных информаторов.

– Спасибо! – Я расцеловала ее в обе щеки. Так принято в «Жан-Люке»: весьма изящно и по-французски.

От кожи и волос пахло духами «Ангел», любимыми женщинами определенного возраста.

– Поздравляю! – заговорщицки прошептала журналистка.

О чем это она? Ее лицо так близко, что видны крошечные темно-серые точки между бровями. Вот они, следы уколов!

– С новым салоном поздравляю! – пояснила она.

Сейчас плиты пола разверзнутся и я упаду в преисподнюю. Кто проболтался, черт побери?! Рассказать Триш – все равно что на первой странице «Нью-Йорк таймс» напечатать!

– Послушайте, это пока еще секрет, так что…

– Не бойся! – перебила она. – Буду нема, как могила!

– Откуда вы…

– Клаудиа Джи рассказала.

– Стойте, а она откуда…