– Она подругу прислала, – раздраженно махнул рукой Жан-Люк. – Обманщица эта Сигурни! А я, дурак, все дела отложил, надеялся…

Наш хозяин был явно расстроен.

– А кто та девушка с каштановыми кудрями? – спросил хитрый Патрик. – Вы так здорово ее постригли!

– Мерси! – криво улыбнулся Жан-Люк. – Даже не помню… Какая мне, собственно, разница?

Я посмотрела на Луизу. Интересно, о чем она думает? Верит в цинизм француза, или все это искусный фарс? В глянцевых журналах маэстро называют «самым обходительным мужчиной города». Никогда не позволит себе грубость по отношению к клиентам, прекрасно понимая, что именно они его кормят. В Нью-Йорке найдется с десяток салонов, где мастера поталантливее Жан-Люка и Массимо, но по качеству обслуживания им до нас далеко. Полчашки капуччино без кофеина с обезжиренным молоком и тростниковым сахаром? Нет проблем! Маникюр и педикюр во время укладки? Как пожелаете! Телефон и Интернет у каждого кресла? Бронирование ресторанов и билетов в театр? Конечно! Кто-то из посетительниц приводит маленьких собачек, кто-то детей с нянями. Тут согласны на все, что угодно, только бы она превратилась в постоянную клиентку.

Кофеварка стояла на небольшом столике, к нему я и подошла, чтобы переложить на фарфоровую тарелку ленч Ришара. Что бы ни стряслось, сколько клиентов ни стояло бы в очереди, мой шеф всегда ест в час дня. Другие стилисты перекусывают, когда появится свободная минутка.

Жан-Люк залпом выпил двойной эспрессо и тяжело вздохнул.

– А сейчас ко мне придет миссис Зет!

Миссис Зет – как бы сказать поделикатнее – одна из самых верных и щедрых клиенток салона. Сколько ей лет? Сорок семь? Пятьдесят пять? Еще больше? Точно определить невозможно. Она столько раз делала подтяжки, что за ушами образовались наросты, как на коже крокодила. В «Жан-Люк» она приходит, словно новоиспеченный олигарх в бордель: пятидесятидолларовые купюры летят направо и налево. Гардеробщица Эсмеральда получает пятьдесят за то, что вешает на плечики пальто и выдает накидку, ассистентка Чинсу получает пятьдесят за то, что моет голову, всякий, кто поздоровается с миссис Зет, тоже получает пятьдесят.

Массимо тяжело опустился на диванчик рядом с Луизой и Патриком, а Жан-Люк вернулся в зал. Главный стилист достал из холодильника пластиковый контейнер с чем-то зеленым, очень напоминающим водоросли. М-м-м, на вид не слишком аппетитно.

– Это диетолог насоветовал, – словно прочитав мои мысли, произнес Массимо. – Якобы способствует самоочищению организма.

За три месяца работы в «Жан-Люке» я не переставала удивляться, как все пекутся о своем здоровье: настойки, витамины, тоники, разговоры о раздельном питании… А вечером все разбегались по ресторанам и барам пить мартини, курить, а в уборных вообще неизвестно что творилось… Хотя никто не знает, как проводит свободное время Массимо. Может, у него пунктик насчет здоровья?

Патрик и Луиза споласкивали чашки, когда в курилку ворвался Ришар.

– Где мой ленч? – набросился на меня он.

– Я… время-то без десяти час, – проблеяла я. – К часу как раз успею…

Распустив платиновый хвост, он стал похож на своеобразный гибрид калифорнийского отдыхающего и еврея-хасида. Глаза покраснели от ярости.

– Извини, – прогремел по-французски старший колорист. – Разве я спросил, сколько времени? Где, черт возьми, мой ленч?

В курилке воцарилась жуткая тишина. Луиза, Патрик и официант Пако в немом ужасе смотрели на Ришара.

– Его уже принесли, – проговорила я, стараясь не сорваться. – Через минуту можно будет есть.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – загрохотал Ришар.

Я покачала головой. Щеки зарделись, кровь жарко стучала в ушах. Неужели мне здесь не место? Неужели стоило остаться дома и продолжать строить из себя самую большую чудачку в Википими?

– Что ты собой представляешь? – не унимался мой шеф. Он явно ослабил самоконтроль, так что вместо французского акцента появился джерсийский. – Ноль, пустое место!

– Извините… – пробормотала я.

– Прошу прощения! – неожиданно вмешался Патрик. «Молчи, пожалуйста!» – умолял мой взгляд. Нельзя, чтобы он из-за меня пострадал. Патрик – единственная родная душа в огромном чужом Нью-Йорке.

Изумленный Ришар повернулся к Патрику:

– Да, милый?

– Отстань от нее!

– Почему? Сам хочешь к ней пристать? Вот бы не подумал…

– Заткнись, Рикки! – Сказано негромко, но очень выразительно.

Ришар отступил, на красивом лице отразилось изумление. В курилке было так тихо, что слышался шум работающего холодильника.

– Мне пора, – холодно сказал старший колорист. – Клиенты ждут.

Луиза скорчила выразительную гримаску, а едва закрылась дверь за Ришаром, бросилась ко мне и порывисто обняла:

– Бедная девочка!

– Все в порядке…

– Черта с два! Какое право он имеет так с тобой разговаривать?!

– Он настоящее ничтожество! – возмутился Патрик. – Джорджия, ты как?

– Нормально! – Мне хотелось поскорее обо всем забыть.

– Пойдемте сегодня куда-нибудь! – предложил Патрик. – Я угощаю.

– Нет, я! – закричала Луиза.

– Давайте, ребята, еще из-за этого поругайтесь!

– Кстати, почему ты назвал его Рикки?

– Потому что он действительно… – Поймав мной многозначительный взгляд, Патрик запнулся.

Ришар, конечно, высокомерный кретин, но я уважала его желание создать себе новое амплуа и не хотела ничего портить. Кто знает, сколько лет он потратил на что, чтобы овладеть французским как родным, разобраться в шелковых цветах и научиться носить одежду от «Гермес». Иногда, глядя на него, я видела паренька с севера Нью-Джерси, каким он когда-то был. Наверное, в «Жан-Люке» коренных ньюйоркцев нет…

– Мне пора в зал, – проговорила я.

– Я с тобой! – заторопился Патрик. – Дамочка на тринадцать сорок пять, наверное, заждалась.

– Погоди! – вскинулась Луиза. – Ты ведь так и не рассказал, почему…

– Как-нибудь в другой раз, – заюлил мой приятель.

Он ненавидел Ришара так же сильно, как и я, но, кажется, понял, что выдавать его нельзя.


В три часа к нам пришла девушка из агентства «Клик». «Клик», «Форд», «Элит» и «Вильгельмина» часто посылают своих моделей, особенно начинающих, только что прибывших откуда-нибудь из Исландии или Китая. Высоченные, худющие, они держатся очень надменно, рассчитывая, что мы будем восторгаться их неземной красотой. Хотя восторгаться было чем: пухлые губки, миндалевидные глаза с поволокой или шапка золотистых кудрей, как у сегодняшней модели.

– Думаю, нужно добавить каштановый! – заявил Ришар, положив руки на ее худенькие плечи. – Он сделает ваши глаза ярче и выразительнее.

Девушка отрицательно покачала головой:

– В агентстве сказали, основной цвет не менять, только высветлить несколько прядей.

– Доверьтесь мне! – по-отечески проговорил Ришар. – Это изменит ваше будущее: из рядовой красавицы превратитесь в супермодель! Эль Макферсон, Синди Кроуфорд, вы будете следующей.

Красавица нахмурилась и снова покачала головой:

– Я сказала «нет». В агентстве меня убьют!

– Джорджия, – повернулся ко мне Ришар, – будь добра, смешай красновато-каштановый и золотистый!

– Вы даже не слушаете! – возмутилась девушка.

Решив не создавать себе проблем, я безропотно выполняла указания Ришара. Старшие стилисты и колористы в нашем салоне начинали с нуля и всего, что сейчас имеют, добились лишь благодаря дисциплине. Конечно, можно пойти к менеджеру по кадрам и попросить перевести меня к другому колористу. Но это очень рискованно: могут просто попросить уйти.

В той же самой подсобке я отмерила по полфлакона красновато-каштановой и золотистой краски, затем добавила проявитель. Теперь все нужно как следует перемешать. Наверное, красно-каштановые пряди сделают девушку ярче. Хотя она и так очень мила.

Внезапно из складского помещения послышался голос Жан-Люка. Склад и подсобку разделяет лишь прозрачная ширма.

– Ты понимаешь, что творишь? – выговаривал он Ришару.

– Эта девчонка учит меня, как…

– Эта девчонка – клиент! – напомнил Жан-Люк. Маэстро говорил очень спокойно, но нетрудно было догадаться, что он взбешен.

– Она модель, не платит ни цента… Мне что, задницу ей целовать?

Жан-Люк склонился над ухом Ришара. Интересно, они знают, что я их слышу? Надеюсь, что нет. По виску маэстро текла струйка пота.

– Если нужно, я сам поцелую ей задницу. – Не добавив ни слова, он вернулся в зал.

Ришар вытер лоб и тяжело вздохнул. Казалось, он сейчас заплачет. На секунду стало его жаль, но тут старший колорист увидел за ширмой меня, влетел в подсобку и вылил свежеприготовленную краску в раковину.

– Что стоишь?! – рявкнул он. – Иди работай!


– Думаю, тебе стоит поговорить с Жан-Люком, – посоветовала Луиза.

Приближалась полночь, и мы были уже навеселе. В заведении «У Пэдди» не протолкнуться, впрочем, как и всегда. Конечно, Таймс-сквер в двух шагах. В основном сюда ходят «золотая молодежь» и театралы, естественно, состоятельные.

Патрик, Луиза, Кэтрин и я сидели у окна. Кэтрин, молодая ассистентка, присоединилась к нам в последнюю минуту. Сначала я даже расстроилась, но после пяти «Бейлисов» со льдом девушка показалась мне очень даже ничего.

– Не могу, – мрачно ответила я.

– Она не может, – эхом повторил Патрик.

– Почему? – удивилась лиловая лесби.

– Ты что, забыла, что к чему? – язвительно спросил парень. – Мы для Жан-Люка как бумажные носовые платки: использовал и выбросил. Он нас не ценит. – Патрик повернулся к Кэтрин, пригубившей кофе по-ирландски. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам, молочно-белая кожа сияет в ярком свете электрических ламп. – К тебе это, конечно, не относится.

Девушка подняла зеленые русалочьи глаза. Она так красива, что мужчины только на нее и смотрят.

– Это неправда, – густо краснея, оправдывалась Кэтрин. – Я для него значу не больше, чем любой из вас.

– Да-да, конечно, – усмехнулась Луиза.

О том, что наш маэстро без ума от Кэтрин, знали все. Она ассистировала ему со дня открытия салона. «Катрин, – курлыкал Жан-Люк, ловко филируя асимметричную челку, – еще раз посмотри, как это делается!» Легко догадаться, кто первый станет старшим стилистом, получит отдельное кресло и право принимать собственных клиентов.

– Что собираешься делать? – Достав пачку «Мальборо», Луиза закурила. – Нельзя же терпеть этого козла!

– Придется, – отозвалась я, закрывая глаза. Похоже, пятый «Бейлис» был лишним. Как же я завтра встану? А что, если Ришар заметит, что у меня руки дрожат?

– Ты в порядке? – заботливо спросил Патрик.

– Да, – пискнула я, стараясь ровно дышать, – голова немного закружилась. Пойду умоюсь…

– Я с тобой, – вызвалась Кэтрин.

Пришлось идти мимо столика, где сидели парни в одинаковых толстовках с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Даже пять «Бейлисов» не помешали заметить, как они смотрят на Кэтрин. В Википими я считалась одной из первых красавиц, а здесь таких миллионы.

– Вот, нам сюда, – проговорила Кэтрин, подталкивая меня к нужной двери. Включив свет, она отмотала от большого рулона туалетной бумаги, смочила водой и приложила мне ко лбу. – От сладкого всегда тошнит, – сказала она.

– Не каркай!

– Ой, прости!

– Как завтра встану? – простонала я, прижимаясь щекой к выложенной кафелем стене.

– Позвони и скажи, что заболела, – предложила Кэтрин.

– Сама понимаешь: нельзя.

– Слушай, хочешь, я поговорю с Жан-Люком? Пусть узнает, что за птица этот Ришар!

– Очень мило с твоей стороны, но…

– Буду рада тебе помочь. Никаких неприятностей, обещаю! Жан-Люк меня послушает…

Значит, это правда: Кэтрин и Жан-Люк не просто коллеги.

Словно прочитав мои мысли, девушка нахмурилась и отступила на шаг.

– За три месяца можно изучить любого человека, даже такого, как наш маэстро, – спокойно проговорила она.

– Подумаю, ладно? – Я порывисто обняла Кэтрин. Мы можем стать подругами. В конце концов, разве она виновата, что так красива и талантлива? Наверняка ее ждет блестящее будущее. Радоваться нужно, а не завидовать!

– Патрик – такой милый парень, – чтобы сменить тему, сказала Кэтрин.

– Да, конечно, – с чувством отозвалась я.

– Даже жалко становится…

– Почему жалко?

– А то сама не знаешь? Потому что он гей.

– О чем это ты?

Кэтрин внимательно посмотрела на меня и покачала головой:

– Нет, даже не надейся… Бедная моя девочка!


Мы возвращались к столику у окна, за которым, озаренные огнями Таймс-сквер, сидели Патрик и Луиза. От злости я даже протрезвела. Патрик – гей… Ну конечно же, как я раньше не догадалась?! В Википими об этом вообще не думают… Он ведь говорил, что меня любит! Наверное, как подругу, как сестру. А я-то мечтала… Те ночи, когда мы, прижавшись друг к другу, смотрели телевизор, – максимум, что могло между нами быть. Неудивительно, что Патрик ничего мне не сказал, он вообще молчун.