– Что ты опять хмуришься? – Темань прильнула к её плечу, тревожно заглядывая в глаза. – Когда у тебя такой взгляд, я боюсь...

– Чего ты боишься? – Северга без улыбки всматривалась в её безупречное, озарённое пронзительной красотой лицо с чертами тонкой, изысканной лепки, будто выточенными из розового мрамора.

– Что ты скажешь что-нибудь... такое... – Темань поёжилась с робкой улыбкой. – Неприятное.

– Ты не ошибаешься. Скажу. – Северга устремила взгляд к окнам, в которых ещё сновали тени гостей. – Всё-таки хорошо, что я редко бываю здесь. Это не люди, это стая шавок. И их мнением ты дорожишь? Их осуждения боишься? Жаждешь их признания и одобрения? Их уважение нужно тебе, как воздух? Для них были все твои старания в эти дни? Чтобы угодить им? Впрочем, отвечать не трудись, эти вопросы того не требуют.

Глаза Темани влажно заблестели, блуждая по чернеющим острыми копьями прутьям забора и ловя отблески праздничных огней.

– Зачем ты всё это говоришь, Северга? И зачем тогда участвуешь в этом, если так презираешь это общество?

– Потому что ТЫ не сможешь жить по-другому, детка. – Суровая сталь в голосе Северги сменилась пронзительной вечерней печалью. – Я понимаю это и не могу вырвать тебя из твоей среды, а в иной ты не приживёшься. Чтобы обходиться без общества и плевать на него, нужно быть таким же нелюдимым и свирепым зверем, как я. Все не могут быть такими.

– Зачем тогда я тебе вообще? – с горечью спросила Темань, не вытирая мокрых ручейков со щёк. – Я, боящаяся шавок и стремящаяся им угодить? Почему ты терпишь то, что тебе так противно, и играешь по правилам тех, кто тебе чужд?

«Наверно, потому что в некотором роде люблю тебя и делаю это ради тебя». Нет, эти слова не прозвучали в вечернем пространстве, лишь повиснув дрожащим призраком несбыточной надежды. Могли ли они сорваться с угрюмых губ Северги или, быть может, Темань так желала их услышать, что сама в своём воображении произнесла?

– Ты в своём сердце не такая, как они. – Рука Северги легла на грудь Темани, а потом скользнула выше и потеребила её округлый изящный подбородок. – Никто из них не способен полюбить меня и принять. Они либо боятся меня и бегут прочь, либо нападают. А ты каким-то образом смогла привязаться ко мне, моя нежная девочка. Уж не знаю, что ты во мне нашла... Но есть опасность раствориться в стае без следа и слиться с нею, утратив то драгоценное, что отличает тебя от неё. Не потеряй это.

Темань закрыла глаза. Приятная усталость и довольство сменились на её лице душевной мукой. Северга уже почти сожалела о сказанном. Коснувшись вздохом щёчки невесты, навья проговорила:

– И вот этой вот бессердечной гадине, норовящей сказать что-нибудь неприятное и испортить тебе праздник, ты хочешь отдать себя в супруги, крошка. Я тебе не завидую, если честно.

Глаза Темани сверкнули алмазными каплями и исступлёнными лучистыми искорками, и она прижалась к Северге, отчаянно вцепившись в неё.

– Потому что я эту бессердечную гадину люблю, люблю, люблю, – сквозь стиснутые зубы простонала она.

Северга лишь вздохнула, заключая её в объятия и щекоча дыханием её лоб, золотистый густой шёлк бровей и точёные скулы.

На следующий день состоялось само бракосочетание. Сперва в храме Маруши они обошли вдвоём вокруг статуи белой волчицы, а потом жрица в чёрном плаще с алой подкладкой потребовала пожертвовать богине свою кровь. Темань вздрогнула и побледнела.

– Не бойся, милая невеста, нужна всего лишь капелька из твоего пальчика, – клыкасто улыбаясь, успокоила служительница Маруши.

Две тяжёлые густые капли упали в кубок с вином – от Темани и от Северги. Жрица опорожнила сосуд в жёлоб алтаря у подножья статуи, и жертвенная смесь растеклась, заполняя собой узор, вырезанный в каменной глыбе. Преодолев свой путь по затейливо свивающимся желобкам, жидкость стекала струйкой в золотую чашу с другой стороны алтаря. Служительница протянула её Северге с Теманью:

– Испейте и причаститесь к Духу Маруши. Ваша кровь стала её кровью.

Губы Темани дрожали, когда она подносила к ним чашу. Сделав судорожный глоток, она затряслась, зажмурилась и передала остатки напитка Северге, и та последовала её примеру. Она ожидала ощутить сладковатый вкус нелюбимого ею вина, но вместо этого ей в горло пролилось что-то тёплое и солоноватое. Северга не спутала бы этот вкус ни с каким иным: на войне ей доводилось не только есть сердца и печёнки врагов.

– И в самом деле, кровь, – хмыкнула она, улыбкой оскалив розоватые клыки.

– Отныне вы – супруги перед ликом Маруши, – объявила жрица, окуная палец в кубок и ставя новобрачным метки между бровей. – Ваш брак освящён её силой, кровью и духом. Ступайте, дети, и пусть ваша жизнь будет счастливой.

У храма их уже ждала повозка. Вскоре они подошли к дверям приёмной госпожи Брегвид. Градоначальница приняла их без очереди.

– Ну что ж, я поздравляю вас обеих с этим важным шагом, – сказала глава города. – Скрепим ваши освящённые в храме узы силой гражданского закона. Ради соблюдения порядка должна задать обычный в таком случае вопрос... Согласна ли ты, Северга, взять в супруги Темань и быть ей опорой до конца своих дней?

Северга уже не могла сказать, что с удовольствием созерцала румяное, сытое лицо градоначальницы – гладкое, с откормленными щёчками и пущенными на них завитыми прядями волос. Когда-то их отношения были неплохими, но теперь незримый клинок отчуждения пролёг между ними. Навья поймала взволнованно-влажный, блестящий взор Темани. Круглая метка алела меж её бровей, а на розовых губах дрожала распускающимся бутоном робкая улыбка. Что Северга могла ответить, глядя в эти полные ожидания глаза?

– Да, госпожа Брегвид. Согласна. Куда ж я теперь денусь?

Тот же вопрос был задан Темани, и её ответ негромко прозвенел нежным серебром:

– Да.

Помощница госпожи Брегвид сделала запись в большой толстой книге, и новоиспечённые супруги заверили её своими подписями. Свёрнутое трубочкой и перевязанное золотой ленточкой свидетельство легло в руку Северги.

За дверями приёмной она вручила выстраданную, долгожданную бумагу Темани.

– Держи. Ну, детка, довольна?

Та, приняв свиток и бережно прижав его к груди, подняла вопрошающий взор на Севергу:

– Я счастлива. А ты?

– Ну, вот и умница. Радуйся. – Навья щекотно и многообещающе поцеловала Темань в ушко. – А мне больше ничего и не нужно.

И вот – закончилось ожидание и воздержание. Спина Северги чувствовала себя хорошо, и её возможности навья проверила, внося Темань в дом на руках. Ни судорог, ни боли не последовало, а супруга обвивала жаркими и жадными объятиями её плечи и сияла лучистыми искорками в счастливых глазах.

В первую брачную ночь Северга набросилась на Темань зверем, как и обещала.

– Ты прямо голодная, – засмеялась та, когда они отдыхали – нагие, переплетённые в объятиях.

– У меня уже целую вечность женщины не было, – хмыкнула навья. – Оголодаешь тут.

– Значит, ты была мне верна... Это так мило! М-м... – мурлыкнула Темань, растроганно прильнув к навье и ласково поддев её щёку носом.

– Я-то – да. – Северга дёрнула губы оскалом. – А вот госпожа Брегвид уж очень восторженно и нежно о тебе отзывается... восхитительная женщина. – Северга скользнула пальцем по шелковистому подбородку новобрачной.

– Уж не думаешь ли ты... Фу, как тебе только в голову пришла такая пошлость! – обиделась Темань. – У госпожи градоначальницы, вообще-то, если ты забыла, три мужа.

– Ну, мужей заводить никто не запрещал, – пожала плечами Северга. – Но при этом любить и женщин.

Глаза Темани уже в который раз наполнились слезами, и она отвернулась в сторону, прижав к себе подушку.

– Любить тебя – это сплошная боль, – сдавленно проговорила она. – Сердце всё в крови от вонзающихся в него... шипов.

– Ну, тереться о меня тебя никто не заставляет, – спокойно сказала Северга. – И слова «я согласна» из тебя никто клещами не тянул.

Плечи Темани вздрагивали, слышались всхлипы. Навья досадливо поморщилась.

– Ну-ну, не разводи тут сырость, крошка. Промочишь постель, а я ещё не утолила свой голод. Иди ко мне. – Северга обожгла плечико Темани влажным поцелуем, развернула к себе и впилась в губы.

Слёзы Темани быстро высохли, и совсем скоро она извивалась под Севергой, стонала и повизгивала. Северга соединила её с собой нещадно толстым жгутом хмари и люто всаживалась в неё, орудуя, как мужчина, а ноги Темани сомкнулись вокруг неё жадным обхватом. Её «да, да», «ай, ай» и «ещё, ещё» звучали пошловатым, но неизбежным сопровождением к постельному действу. Вся досада, вся горечь и злость Северги, накопившаяся за эти полные тщеты и суеты дни, выливалась в этот способ соития, и она прибегала к нему снова и снова, поворачивая Темань к себе то передом, то задом. Супруга хотела было забраться наверх, но Северга ей не дала.

– Лежи и раздвигай ноги, – рыкнула она ей на ухо. – Ещё не родилась та сучка, которая будет на мне сверху.

– Мне иногда нравится твоя грубость... а-а-ай! – Темань выгнулась, запрокидывая голову.

– Наслаждайся, дорогая, – проскрежетала Северга сквозь стиснутые клыки, ускоряя толчки.

Она велела хмари уплотниться, и жгут немедленно откликнулся на приказ, став почти оружием. От этого оружия у Темани лились слёзы и выпучивались глаза, и непонятно было, отчего она кричит – от боли или наслаждения. В довершение Северга ещё раз перевернула её на живот и устремилась жгутом в узкую дырочку между круглыми ягодицами. Коварная хмарь сначала приняла вид тонкого длинного пальца, а внутри снова раздулась здоровенным детородным удом, и Темань завопила.

– Ай, что ты творишь?! Ай, больно, пусти, не надо!

– Ну, ты же любишь грубость, – хищно осклабилась Северга. – Попробуй наивысший вид удовольствия, который моя грубость может принять.

Этот «вид удовольствия» она дополняла вторжением пальцев в соседнюю, горячую и влажную дырочку. Ей возвращались ощущения Темани, но она пила эту боль, как огненную воду, как сладкий смертельный яд, насаживаясь на её острый клинок всем нутром. А потом по хмари потекло бешено-сладкое исступление. Они начали кричать одновременно: Темань – высоко и тонко, а Северга – хриплым, звериным рёвом. Когда выплеснулась последняя яростная вспышка, спалив дотла всю Навь, раздался хруст, кровать покачнулась и резко стала ниже. Сначала обе замерли, а потом Северга разразилась раскатистым, остро-зазубренным хохотом, к которому присоединился нежный, серебристый смешок Темани. Ножки кровати не выдержали неистовой страсти и подломились. Навья-воин смеялась, широко открывая плотоядную, белозубую пасть, а её золотоволосая супруга, раскинувшись на постели, гладила её сильное, упруго-стальное тело раскрытой ладонью с растопыренными пальцами – жадно и собственнически, будто бы говоря: «Вся эта неистовая гора силы и страсти – моя. Теперь и по закону».

– М-да, пожалуй, более яркую точку нам сегодня поставить вряд ли удастся, – со стихающим эхом смеха в голосе сказала Северга, расслабленно растягиваясь и позволяя Темани собой любоваться.

– Утолила голод? – Темань водила пальцем по плечу Северги, упирая локоть в подушку.

– На сегодня – да. – И Северга приказала: – Дом, выпить! Мне – хлебную воду, жене – так уж и быть, это сладенькое пойло, которое зовётся вином. Ради праздника – разрешим ей.

Дальше они только пили и целовались. Темань уже не играла никакой роли и не перевоплощалась в развратницу, но в её поцелуях появилась та самая искорка, которой Северге всё время не хватало. Жена стала изощрённой, ненасытной, смелой, настойчиво-жадной.

– Ну-ну, лизунчик мой, погоди, дай роздыху, – усмехнулась Северга, на миг отстраняясь, чтобы перевести дух. – Ты меня проглотить хочешь?

– Хочу, – горячо дохнула ей в губы Темань.

Они снова ринулись в борьбу не на жизнь, а насмерть. Язык Северги, конечно, был сильнее, он ловил и прижимал язычок Темани, который то и дело запальчиво нарывался на сладкое наказание, неугомонный и юркий. Хмелёк окутывал их, снова распаляя желание, но уже не жестокое и неистовое, а более мягкое, задумчиво-тягучее, томное. Голова Темани непринуждённо оказалась между ног Северги, и пока её влажный ротик творил сладкую нежность, навья потягивала хлебную воду и ворошила золотой шёлк её волос. В благодарность за этот подарок Северга ублажила жену тем же способом, но более продолжительно и изощрённо, доводя её до грудных стонов и глубоких, прерывистых вздохов. Она приказала дому подать ей чашку отвара и отхлёбывала между делом, чтобы Темани было приятнее и горячее.

Жена уснула у Северги на плече, обняв её руками и ногами, словно боялась потерять. Остаток ночи промелькнул, как падающая звезда; завтракали они в постели, то и дело целуясь, и навья закармливала супругу пирожными. Потом было совместное мытьё в купели, где сладкая нежность повторилась.