Вскинувшаяся рука Северги потребовала тишины, и Темань смолкла, задыхаясь, будто кто-то перехватил и стиснул ей горло. Её грудь вздымалась, пальцы тряслись и плясали.

– Недостаток всех писателей – многословие, – сказала Северга, едко поблёскивая морозными искорками в глубине зрачков. – Дорогая, ты не пробовала обходиться десятью словами вместо сотни? Поверь, это возможно. Ну что ж... Коль ты заговорила о разводе, значит, пути отхода ты себе уже подготовила. Уже нашла мне замену, детка? И кто это?

Северга не кричала, не стучала кулаком по столу, просто уничтожала Темань спокойствием и этой холодной усмешкой. Её глаза дышали вьюгой.

– Впрочем, зачем я спрашиваю? Это же и так ясно. – Северга, устремив глаза вверх, обратилась к дому: – Домик! Скажи-ка мне, старина, кого госпожа Темань в моё отсутствие чаще всего принимала в гостях?

«По моим сведениям, чаще всего госпожу Темань посещала госпожа Леглит, – последовал бесстрастный и убийственно честный доклад. – Количество её посещений во время твоего отсутствия составляет двести сорок шесть раз».

Глаза Северги поблёскивали сквозь насмешливый прищур.

– Ну, что и требовалось доказать, – сказала она почти весело, вот только взгляд её оставался холодным. – Следует признать, Леглит тебе больше подходит, чем я. Но, если честно, зодчий – не самый лучший выбор. Насмотрелась я в детстве на свою матушку Воромь... Хорошего мало, поверь. Зодчий и семья – понятия едва ли совместимые. Они же живут своей работой... И умирают на ней. Так что... Не советую, детка. Не советую.

– Если мне потребуется твой совет, я сама его спрошу, – процедила Темань, с нарастающим беспокойством прислушиваясь к ощущениям в животе.

– Не хочешь меня слушать, упрямая девочка? А зря. – Северга улыбалась горьковато и беззлобно, глядя на Темань даже с какой-то грустью. – Ладно, как знаешь... Но в разводе надобности особой нет. Скоро будет новая большая война, которая, скорее всего, станет для меня последней. Так что недолго тебе осталось терпеть меня. Вдовой быть почётнее, нежели разведённой. Да и ни к чему тебе сейчас вся эта канитель... – Северга кивком показала на живот Темани. – Так что мой тебе ответ: давай оставим всё как есть. Получишь извещение о моей гибели – вот тогда и делай, что вздумается. Сходись с кем хочешь, это твоя жизнь, ты сама себе хозяйка.

Темань сидела, словно клинком к месту пригвождённая. Невидимый ледяной меч вошёл ей под рёбра, не давая дышать, а с неживых, бескровных губ сорвалось хрипло:

– Почему ты так уверена... что эта война последняя для тебя?

– Не знаю, – пожала плечами Северга. – Предчувствие, наверно. – И добавила с усмешкой: – Ты чего так побледнела? Не грусти, малышка. У всех нас есть свой час. Все мы смертны, рано или поздно конец настаёт. Я, пожалуй, даже слишком зажилась на свете для воина.

Темань, скованная скорбным холодом и окаменевшая, могла только беззвучно шевелить губами. Ни слова не слетало с них.

– Ладно, детка, я прогуляюсь... Может быть, выпью где-нибудь. – Северга поднялась из-за стола и щёлкнула пальцами. К ней тут же услужливо подлетела вешалка с кафтаном, плащом и шляпой. – Извини, тебе идти со мной не предлагаю по понятным причинам... Отдыхай. Скорее всего, вернусь поздно, так что не жди, ложись спать.

Слёзы покатились по щекам Темани не сразу. После ухода Северги она ещё посидела за столом с четверть часа, бессмысленно разглядывая свои разом озябшие пальцы, сложенные на коленях. Северга убила её своим ответом. Вся решительность и злость, твёрдость и сила вмиг ушли, как почва из-под ног, и Темань барахталась в холодной пустоте и страшном предчувствии потери. Да, она приняла решение расстаться с Севергой, но не так. Не так!..

Оцепенение сменилось беспокойством. Темань задыхалась, металась из комнаты в комнату, хваталась то за одну вещь, то за другую. Сердце и душа кричали, криком заполнилось всё пространство, а живот ныл всё тревожнее. Распахнув окно, она ловила ртом закатную прохладу и не могла надышаться.

Нет, никуда ей не деться от этого недуга, не победить его... Плеснув себе в лицо воды, Темань провела мокрыми пальцами по зеркалу в купальной комнате. Пять полосок пересекли отражение её несчастного, растерянного лица с полными слёз глазами. Пока Северга была далеко, она день за днём убивала, выворачивала наизнанку, высмеивала, обесценивала в собственных глазах свои чувства к ней, она почти разлюбила, почти презирала, почти остыла и успокоилась. Отмучилась. Вернее, думала, что отмучилась. Северга вернулась – и она опять до крика, до слёз, до дрожи в руках боялась её потерять.

«Ты никогда не забудешь меня, – говорило ей лицо Северги, вставая перед её мысленным взором. – Ты – моя до конца твоих дней».

Боль и тоска обступили её плотным, текучим коконом. Она ослепла и оглохла – даже не услышала тихого звона дома, означавшего, что кто-то вошёл. И не увидела, как дверь купальной комнаты открылась, а поэтому вздрогнула, ощутив тяжесть знакомых рук на своих плечах.

– Это кто у нас тут сырость разводит, а? – ласково защекотало ей ухо пахнущее хмельным дыхание Северги. – А кому вредно расстраиваться и плакать в его положении, м-м? Ну-ка, в постельку... Баиньки, живо.

Подхваченная Севергой на руки, Темань обняла её за шею – судорожно и цепко, боясь отпустить хоть на миг.

– Спать... Спать крепко и сладко. И ни о чём не думать, – шептала Северга, опуская её на уже приготовленную домом постель. – Выбросить всё из головы и отдыхать. Это приказ! Выполнять, рядовой!

– Северга... Умоляю тебя, не ходи на эту войну, – всхлипывала Темань. – Придумай что угодно, но только останься!

– Я кому сказала – спать! – шёпотом рявкнула та.

Нет, это не снилось Темани: в спальне и правда раздавались звуки жарких поцелуев. Не кто-то другой, а она сама тискала Севергу в объятиях и жадно, ненасытно тянулась к ней губами снова и снова. Та, посмеиваясь, сладко впивалась в них своими.

– Нет, детка, не дразни зверя, – оторвалась она наконец. – Я изрядно выпила и не держу себя в руках. Давай-ка, спи. Отставить слёзы и сопли, слышишь? Я никуда не ухожу. Я с тобой.

«Проиграла», – обречённо и сонно думала Темань, всхлипывая на её груди. Готовилась, настраивала себя, старалась выбросить из головы и вырвать из сердца – и сдалась. Недуг победил.

Проснулась она на рассвете от дикой боли. Северга посапывала рядом, и Темань в панике принялась расталкивать её.

– А?.. Что случилось? – продирая глаза, бормотала та.

– Похоже, началось, – простонала Темань.

– Что началось? – Северга, окончательно проснувшись, села.

– Мне кажется, я рожаю!

Северга вскочила с постели.

– Так, детка, сейчас мы тебя устроим... Всё будет как надо, не бойся!

Она устроила Темань так же, как когда-то Бенеду – в купели, подложив под ягодицы свёрнутые в несколько слоёв полотенца, а под спину – подушки.

– Вызывай Ульвен! Она наблюдала меня всю беременность! – отдуваясь, пропыхтела Темань. И сама крикнула дому: – Дом, отправь срочный вызов в Общество врачей... Пусть госпожа Ульвен прибудет как можно скорее! И держи входную дверь открытой, чтобы не терять время на разговоры...

«Слушаюсь, сударыня».

Боль нарастала, охватывая корсетом напряжения поясницу и живот. Единственной спасительной нитью для Темани стали ладони Северги, гладившие ей щёки и волосы.

– Держись, детка. Всё будет хорошо, родишь, никуда не денешься, – приговаривала та.

Слёзы текли по щекам, смешиваясь с крупными каплями пота. С каждой схваткой Темань пронизывала стрела ужаса.

– Меня сейчас порвёт, – пропищала она.

– Ну, ну, не раскисай, – посмеивалась Северга. – Я рассказывала тебе, как я рожала? Вот это был действительно караул... Все кости переломаны, смещены, срослись неправильно. Тётя Беня просто вырезала Рамут из меня. Жива осталась, как видишь... А у тебя всё хорошо, всё на месте. Вот и не куксись.

– Поцелуй меня, – всхлипнула Темань.

Губы Северги крепко впились, чуть не задушив её. Проиграла, но уже ничего не могла поделать... Даже девица с ямочками не отрезвляла, просто причиняла душевную боль вдобавок к телесной.

– Ты говорила, что с дочкой тысячного у тебя ничего нет, – стонала Темань. – Ты обманула меня...

– Да с какой стати я тебя обманула? Нашла о чём вспомнить! И время подходящее выбрала, нечего сказать! – фыркнула Северга.

– А с такой, что она приходила ко мне... И требовала, чтобы я тебя ей... отдала! – Последнее слово Темань еле выговорила от снова накатившей боли.

– Вот маленькая дрянь, – процедила Северга сквозь клыки. И быстро зачмокала Темань в волосы над лбом: – Детка, куколка моя, красавица... Ну неужто ты ей поверила? Она вешалась мне на шею, но я её тогда отшила: как-никак, дочурка начальника – чревато. Вот она, видно, и взбесилась. Она просто избалованная девчонка, привыкшая, что ей всё легко достаётся. Ну, я её слегка на место и поставила. А она вон что в отместку учудила, соплячка... Расстроила тебя. Наплела всякого вздора, а ты невесть что подумала, накрутила себя... Глупенькая моя.

– Так это правда? Ты не спала с ней? – Темань, цепляясь за плечи Северги, стискивала и морщила ткань её рубашки. – Умоляю, хотя бы в этот миг не лги мне... Хотя бы сейчас!

– Клянусь жизнью своей дочери, – серьёзно и тихо промолвила Северга.

Темань измученно выдохнула, уткнувшись в её плечо лбом. Ладонь супруги тепло скользила по её волосам, гладя её по голове, точно маленькую.

Ульвен ворвалась в дом рыжим вихрем, раскинула на столике возле купели мягкий чехол с инструментами.

– Так, что у нас тут? Раннее отхождение вод, вижу. Это ничего, ничего... Лучше было бы, конечно, чтобы госпожа Темань у нас в Обществе рожала, но перемещать её уже нельзя. Будем как-нибудь на месте выкручиваться.

Она озабоченно отметила, что роды идут слишком стремительно, велела Северге придерживать жену за плечи и отвлекать разговорами. Темань уже почти ничего не слышала и не понимала, схватки сливались в одну непрерывную боль, мокрое от слёз и пота лицо застыло в гримасе страдания. Горькое эхо витало над головой: «...скорее всего, станет для меня последней...», «...извещение о моей гибели...» И это выворачивало душу наизнанку, рвалось из груди волчьим воем.

– Не оставляй меня... Не уходи... Не покидай, – скрежетала она оскаленными зубами, мучительно запрокидывая голову. – Как я буду без тебя-а-а... – Слова вылились в страдальческий стон.

– Даже не мечтай о разводе, сладкая, – щекотали её выгнутую, беззащитно открытую шею губы Северги. – Чтобы я кому-то отдала мою женщину? Да ты с ума сошла!

– Я так хотела... услышать от тебя... хоть раз... что ты любишь меня... – Пальцы Темани вцепились в рубашку Северги, и ткань уже трещала.

– Из всех женщин в жёны я взяла тебя, глупышка, – бархатно щекотала ей губы живительная нежность. – Этого мало?

– Ты сделала это под давлением...

– Глупости, куколка. Ты знаешь, как я отношусь к требованиям твоего разлюбезного высшего света. Плевать я на них хотела. Меня невозможно заставить.

– Держи меня... Не отпускай... Я сейчас... умру.

– Даже не думай. Даже не мечтай обскакать меня в этом.

Темань подставляла бескровные, пересохшие губы под поцелуи. Что-то внутри шло не так, что-то рвалось, обморочный холод окутывал тело. Северга целовала её крепко, много раз подряд, а в распахнутых дверях купальной комнаты стояла Леглит – бледная, со сдвинутыми бровями, сжатыми губами и болью во взгляде – влажной, серебристой плёнкой боли. Темань и забыла, что велела дому впускать её без доклада... Та всё видела и слышала. И поняла, что Темань проиграла – не смогла изгнать Севергу из своего сердца. Развернувшись, навья-зодчий бесшумно исчезла, а горло Темани могло только стонать вслед. Северга обернулась по направлению её взгляда, но в дверях уже никого не было.

– Она теряет кровь очень быстро, – послышался голос Ульвен. – Боюсь, мы имеем разрыв матки. Будем завершать роды через разрез и ушивать разрыв. Госпожа Северга, помоги-ка... Подержи супругу вот так. Мне нужен доступ к её позвоночнику для спинномозгового обезболивания хмарью.

Пространство наполнилось белым сиянием, и Темань растворилась в нём со смертельным блаженством.

...Она открыла глаза в спальне. В окна заглядывал шелестящий мрак, в кресле у постели клевала носом усталая, бледная Ульвен. От взгляда Темани она проснулась, будто бы почувствовав миг её пробуждения непостижимым чутьём врача.

– Ты заставила нас поволноваться, госпожа Темань, – улыбнулась она. – Но всё уже хорошо.

Следующей частью действительности, которая вернулась к Темани, стала боль. Живот лишь тупо ныл, и от той жуткой, уносящей сознание боли остались лишь слабые отголоски. Из-за тугой повязки было трудно дышать.

«Ребёнок! – стукнуло сердце, просыпаясь. – Мой малыш...»