Темань с головой кинулась в исступлённо-сладкую близость. Она пила ласки жадно, со слезами, словно стараясь надышаться Севергой впрок, раздвигала рамки ночи далеко во тьму, чтобы та взяла верх над жалобным, тоскливым призраком утраты, затаившимся в каждом углу.

– Какая ты ненасытная сегодня, детка, – шепнула Северга с усмешкой. – Ты собралась выжать из меня все соки?

– Молчи, – дохнула ей в губы Темань, скользя пальцами по рисунку её шрамов. – Целуй...

Один поцелуй вытекал из другого нескончаемой цепочкой. Воспользовавшись кратким мигом расслабления супруги, Темань оседлала её и велела жгуту хмари стать вдвое толще и твёрже. Это произошло так быстро, что та даже не успела воспротивиться. Обычно главенствовала в их паре неизменно Северга, потому что «не родилась ещё та сучка, что будет на мне сверху», но сегодня она то ли замешкалась, то ли задумалась. Миг – и Темань уже придавила её страстной наездницей, исступлённо насаживаясь на жгут хмари и словно бы желая, чтоб он пронзил её до самой глотки.

– Ах ты, негодница, – глухо прорычала Северга сквозь клыкастый оскал. – Ну, погоди, я тебе за это отплачу...

Месть свою она вскоре осуществила, перевернув Темань на живот и войдя в неё сразу двумя орудиями – хмарью и пальцами, как в их первую брачную ночь. Темань приглушала крик, зажав зубами подушку и закогтив простыню, а на её коже оставались красные пятнышки от укусов Северги.

На сон осталось совсем мало времени: Северга уезжала рано утром. Пробуждение было тяжёлым: от недосыпа Темань трясло, как с похмелья, а плач требовавшей к себе внимания Онирис смычком ездил по натянутым, встрёпанным нервам. Прежде Темань после подъёма велела бы дому приготовить купель, а сейчас она первым делом помчалась в детскую: дочка намочила пелёнки и проголодалась. Руки дрожали, голова гудела, но Северге уже было некогда ей помочь: она собиралась в дорогу.

Прибыла повозка. Темань не могла прервать кормление Онирис, и Северга сама подошла к ней, чтобы проститься – затянутая в мундир, снова с отягощёнными хмурой тенью бровями и каменно сжатыми губами.

– Счастливо оставаться, детка... Береги дочурку, чтоб у вас всё было хорошо. – Навья-воин склонилась, легонько обняв Темань за плечи, и поцеловала в щёку.

У Темани вырвался всхлип. В груди стало невыносимо тесно, но рыдание когтями впилось в рёбра и не уменьшало своего давления на сердце, не давало облегчения. Ослабевшими руками она из последних сил старалась удержать Онирис.

– Так, отставить сырость, – нахмурилась Северга. – Не раскисать.

Она опять склонилась и крепко поцеловала Темань – второй раз уже в губы, заглянула в личико малышки и, не оглядываясь, вышла из дома. День с самого утра затянулся сумрачной дождливой пеленой, и единственным живительным источником тепла для помертвевшей от тоски Темани стала дочка. Только ради неё она дышала и двигалась, ради неё билось её сердце, а плечи выдерживали, не ломались под холодным грузом грядущей потери. Ради Онирис она не расплакалась, а показала враждебный оскал незримому гостю – одиночеству, которое расселось в кресле у камина, заняв место Северги.

Она солгала бы, если бы сказала, что совсем не нуждалась в поддержке. Денег хватало, но ей до крика, до воя сквозь стиснутые клыки было нужно родное плечо кого-нибудь близкого, понимающего, верного... Увы, Леглит совсем пропала – не заходила в гости и не давала о себе никаких весточек, и Темань решилась снова заглянуть к ней. Дочку она, как и в прошлый раз, взяла с собой.

Ей удалось застать Леглит дома: та, сбросив кафтан и оставшись в рубашке с жилеткой и шейным платком, пила отвар тэи.

– Здравствуй, Леглит, – сказала Темань, пытаясь в глазах навьи-зодчего прочесть её мысли и причины этого молчания. – Мы давно не виделись, ты не отвечаешь на мои послания... Я уже начала беспокоиться.

– Беспокоиться не о чем, я в полном порядке. – Леглит, допив отвар, поставила чашку на покрытый белой скатертью круглый столик. – Поздравляю тебя с пополнением в семействе.

В её голосе перезванивались льдинки, она была повёрнута к Темани не лицом, а замкнутой, серьёзно-суровой маской – чужой, непроницаемой, без единой капельки тепла.

– Прости, я была загружена работой, – сказала она, и от её слов веяло холодом, который разливался в груди Темани. – И, боюсь, в ближайшее время легче не станет.

– А если правду? – Голос Темани горько дрогнул, нутро обратилось в ледяную глыбу отчаяния. – Ведь не в работе дело, не так ли?

Леглит помолчала немного, стоя у тёмного окна со скрещенными на груди руками. Жилетка шелковисто облегала её изящную спину, подчёркивая полную достоинства осанку, а шейный платок пышным траурным бантом чернел под подбородком.

– Я много думала и пришла к мысли, что всё же зря бросилась в пучину чувств, – проговорила она наконец, и каждое её слово гулким прощальным эхом отдавалось в холодеющей душе Темани. – Правы наставницы, говоря, что чувства только вносят разлад и отнимают время и силы у работы. Прости, я вынуждена прекратить наши встречи.

– Я по-прежнему не слышу в твоих словах правды, Леглит. – Руки снова слабели, а тяжесть одиночества давила на плечи Темани – вся невыносимая тяжесть тёмного, беспросветного неба, в котором не горело ни одной приветливой звезды.

Навья-зодчий развернулась к ней лицом. Её глаза мерцали холодно, как зимняя ночь.

– Хорошо, если ты настаиваешь на правде, я скажу её. Мне больно, Темань. Во мне теплилась безумная надежда, что ты, быть может, когда-нибудь сможешь полюбить меня, но то была лишь несбыточная мечта. Посмотрим правде в глаза: ты не любишь меня и никогда не полюбишь, как ни старайся. Мне никогда не занять место твоей супруги в твоём сердце... Мне вообще нет места в нём. Оно целиком принадлежит Северге. Я радовалась малому – каждой крупице твоего внимания, каждому твоему взгляду, а когда ты впустила меня в свои объятия, счастью моему не было предела. Я была опьянена. Но горькое протрезвление настало, и я больше не могу... прости, не считаю правильным продолжать наши отношения. Довольствоваться твоей дружбой после того, как мы были близки – тоже выше моих сил. Это слишком горько и больно. Мне легче отказаться от тебя совсем и прервать наше общение.

Собрав последние капли сил в кулак, Темань прижимала к себе дочку. Только её сердечко и давало жизненное тепло её остывающему, уставшему, измученному и загнанному сердцу.

– Северга – моя болезнь, – глухо, безжизненно шевельнулись её губы. – Я пыталась исцелиться... Изгнать её. У меня почти получилось! Не хватило какой-то капельки воли... – Кривая, измождённая усмешка растянула уголки рта Темани. – Я бы смогла снова попытаться... Кто знает, быть может, и получилось бы, но теперь, без тебя, у меня нет шансов. – Горький ком правды, которую она решила похоронить в себе, поднялся и прорвался: – Ты знаешь, чей это ребёнок? Это внучка Дамрад. Её рождение взамен на твою свободу – вот чего она потребовала от меня. Та проверка что-то обнаружила – какие-то твои нарушения... И чтобы уничтожить ту проклятую папку, я согласилась. Дамрад сдержала слово. Всё, что они на тебя накопали, сгорело и предано забвению. Не волнуйся, ты мне ничем не обязана, я люблю мою дочку и счастлива, что она есть у меня. Это не жертва с моей стороны, а приобретение. Ты можешь спокойно жить и работать. Без меня.

На последних двух словах губы Темани жёстко сжались – почти как у Северги. Горечь надорвала в ней что-то, голос осип, речь вырывалась отрывисто и глухо. Говорят, женщина способна простить всё, кроме пренебрежения... Кроме отказа от неё. Все доводы и причины Леглит Темань приняла в усталую бездну своего одиночества – уважительные, чтобы понять их умом, но недостаточные, чтобы по-женски простить сердцем.

– Когда меня вычёркивают и выбрасывают из своей жизни – я поступаю так же, – проронила она. – Что ж, госпожа Леглит, пусть будет по-вашему. Больше вы не желанный гость в моём доме. Пусть вашей работе ничто не мешает, желаю вам успехов на вашем поприще.

Развернувшись, она направилась по ступенькам вниз, к повозке. Тело совсем онемело в холодном мороке слабости, и, должно быть, на ногах она держалась благодаря какому-то чуду, не иначе. Наверно, это чудо она держала в объятиях.

– Темань! – услышала она за спиной.

В голосе Леглит растаял лёд, теперь он виновато и умоляюще дрожал, но слишком поздно: позади Темани будто упал тяжёлый занавес, отгородивший её от навьи-зодчего. Как безжалостный меч палача, он отрубил и часть её души, и следом за повозкой тянулся кровавый след.

Онирис не давала ей плакать: стоило Темани свернуться калачиком на постели, чтобы дать волю своему отчаянию, как раздавался громкий голосок малышки. Темань спешила к ней, кормила или меняла пелёнки, играла, купала и убаюкивала, и солёный ком в горле за этими хлопотами незаметно таял. Дочка затихала, но ровно до следующего раза, когда Темань вознамеривалась расклеиться и всплакнуть. Однажды она не смогла удержаться даже при дочке: всхлипывала, переодевая её, и роняла слезинки на детскую подушечку в колыбельке. Онирис заревела в голос и не желала успокаиваться, пока глаза Темани оставались мокрыми.

– Прости, моя радость... Ты не хочешь, чтобы матушка плакала? Всё, она больше не будет, – всхлипнула та, прижимая малышку к себе и зарываясь пальцами в начинавший кучерявиться пушок на её головке.

Глубокими вздохами она уняла слёзы и с улыбкой заглянула в глаза крошки, нежно потёрлась кончиком носа о её носик. Девочка утихла, словно по волшебству, и не осталось сомнений, что таким единственно доступным для неё способом она вынуждала матушку успокаиваться.

Иногда в гости наведывалась Хаград. В первый раз она пришла через день после прощального разговора с Леглит, и Темани пришлось глубоко запрятать боль и напустить на себя вид счастливой мамочки, у которой голова кругом идёт от забот о своей крохе. Это оказалось не так сложно, потому что было, по сути, правдой. Со своей заместительницей Темань всласть разговаривала о работе; покупать «Обозреватель» ей не приходилось, Хаград сама всякий раз приносила готовый, свежеотпечатанный экземпляр. Часто она советовалась с Теманью по рабочим вопросам; можно сказать, что Темань продолжала руководить «Обозревателем» – из отпуска. Отношения у неё с Хаград из чисто служебных понемногу перерастали в тёплые и дружеские. Во всём, что касалось работы, у них установилось редчайшее взаимопонимание: не то что с полуслова – с полумысли и полувзгляда. В семейных и родительских делах Хаград также прекрасно понимала её, сама будучи матерью двенадцатилетних близнецов, мальчика и девочки.

В первые месяцы жизни Онирис даже речи не могло идти о выходе Темани на работу. Она не представляла себе, как оставить малышку на попечении присмотрщика за детьми; на эту работу часто нанимались юноши из небогатых семейств, проходя перед этим обучение в школе для нянь. Туда отбирали навиев со склонностью к воспитанию детей и мягким нравом, наподобие Тирлейфа. Сами молодые навии расценивали эту работу как неплохую возможность познакомиться с обеспеченной госпожой и впоследствии стать её вторым-третьим супругом. И уж особым везением для них было подцепить не обременённую семьёй подругу или родственницу своей нанимательницы. Излишне говорить, что в няньки шли по большей части пригожие собой молодые ребята. Хаград предупредила Темань об этом, со смехом рассказав, как ей строил глазки один такой смазливый нянь, которого она наняла в помощь своему супругу, когда вышла после родов на работу: с двойней хлопот было немало. Хаград не собиралась обзаводиться вторым мужем, и тогда паренёк переключился на её младшую сестру, которая в то время ещё ходила в холостячках и часто бывала у Хаград в гостях.

– Уж как он с ней любезничал, как стремился показать ей себя во всей красе и лучших качествах! Когда она приходила, как рьяно он тут же принимался нянчиться с моими отпрысками! Дескать, видишь, как я с детишками управляюсь? Буду, мол, тебе хорошим мужем и замечательным отцом твоих малышей.

– И как? – хмыкнула Темань. – Клюнула твоя сестрица?

– Не устояла, – рассмеялась Хаград. – Теперь у меня уже племяшки подрастают, младшему – годик, старшей – пять. Так что смотри, осторожнее с этими присмотрщиками! Очарует тебя какой-нибудь красавчик-прохвост! Эти ребята все с... гм, далеко идущими планами.

Назначенного Владычицей пособия хватало на все нужды с лихвой, но, понимая, что не сможет вечно сидеть дома с ребёнком, Темань всё-таки задумывалась о найме помощника. Она даже заглянула в одну такую контору – просто присмотреться, разузнать, что и как. Руководительница сего предприятия тут же познакомила её с несколькими кандидатами – очень приятными, изящными и гибкими юношами с безупречными манерами, не говоря уж о внешности. Впрочем, взгляд у этих ребят был цепкий, смотрели они на Темань с малышкой на руках прямо-таки как на лакомый кусочек – ей даже не по себе стало. Или ей после рассказов Хаград это мерещилось? Как бы то ни было, вышла она из конторы вся в сомнениях, так пока никого и не наняв.