Из комнаты вышел Соловьев. Полчаса назад он приехал поздравить сына с Новым годом, но Димку не застал и решил подождать. Наташа напоила его чаем, они разговорились. Вспомнили о трагической смерти Людмилы. Наташа призналась, что поначалу обвиняла Пахомова в гибели друзей, из-за этого они с мужем серьезно поссорились, сейчас живут врозь, и непонятно, помирятся ли когда-нибудь. Саша посочувствовал, попробовал отвлечь ее рассказами о смешных случаях из своей журналистской практики.

Видя, что Наталья плачет, Саша подошел.

– Что такое, что случилось?..

– Это был Боря, – ответила она, всхлипывая. – Он ушел… Боюсь, навсегда…


Ни домашний, ни мобильный телефон Елены не отвечал. В офисе Пахомову сообщили, что директриса в Таиланде.

Выгуливает очередного альфонса, решил он, выключая трубку. Куда же ехать? Где остановиться?

Нахмурившись, с минуту подумал и набрал по памяти семь цифр.

– Сергей? Привет, Пахомов. Да, в Питере, но у меня проблема. Нужен срочно номер в гостинице… Да, мне… Квартира в нашем доме? Точно?.. Хорошо, позвони, предупреди, что поживу несколько дней. И вот еще что: сразу после Нового года мне понадобятся две путевки, что-нибудь экзотическое. Действуй, завтра днем увидимся. Пока.

– Разворачивайся, Витя, едем на Фонтанку, – приказал он водителю.


Очутившись в квартире, которую несколько дней назад освободил специалист из Швеции, Борис бросил пакет с шубой в коридоре, оставил там же чемодан и прошел в гостиную. Прямо в дубленке плюхнулся на диван, все еще кипя от злости, ядовитой волной заливавшей сердце.

«Надеялся вместе встретить Новый год, подарки выбирал, волновался!.. Считал, что ей было так же плохо без меня, как мне без нее… А она прекрасно без меня обходится, ей весело, она смеется…»

Представив Наташу в постели – в его постели! – с другим мужчиной, Пахомов заскрипел зубами и грязно выругался.

«К черту эту стерву! Забыть! Навсегда!»

Хотелось выпить. И есть тоже хотелось, потому что не обедал.

«Придется завтра праздновать в одиночку, – с досадой осознал он. – Вряд ли какая-нибудь из моих дам до сих пор не ангажирована. Я их полгода не видел. Может, Юльке позвонить? Где-то был записан ее домашний телефон. Но если третий облом подряд – больше и пытаться не буду».

Юлечка оказалась дома и, конечно, согласилась приехать к шефу и провести с ним Новый год, хотя еще пять минут назад у нее были другие планы. Как многие сверстницы, Юля не встречалась с мужчинами без выгоды, поэтому все ее кавалеры были людьми состоятельными. Однако ни один из них не мог сравниться по богатству с Пахомовым. Пока Борис Алексеевич работал в Питере, за дополнительные услуги в офисе она раз в месяц в конверте получала от него в три раза больше, чем за исполнение секретарских обязанностей в кассе фирмы. Ее нынешний начальник тоже пользовался особыми услугами, но не был столь щедр.

Позвонив водителю и велев съездить за Юлей, Пахомов решил, что вначале они поужинают.

«Как раз успею остыть, а то достанется девчонке», – недобро усмехнулся он.

Усаживаясь в машину, он бросил Вите:

– В «Асторию»! – затем повернулся к Юле: – Загранпаспорт привезла?

Девушка протянула ему красную книжечку, подумав при этом: «Вот это да! Шеф везет меня в «Асторию», да еще приглашает встретить вместе Новый год. И загранпаспорт зачем-то… Похоже, правду в офисе болтали, что он ушел от жены. А чем черт не шутит, может, мне удастся заарканить такого миллионера? Ведь не зря говорят: как год встретишь, так его и проведешь!»

Зная Бориса Алексеевича лишь по работе, Юля даже не подозревала, каким галантным кавалером он может быть. Обсуждая с ней меню, он объяснял состав сложных блюд с иностранными названиями, заказал бутылку дорогущего шампанского, хотя сам пил виски. Пока ужинали, он вел себя с ней, как с дамой, целовал ручку, рассказывал всякие занимательные истории, а на выходе из ресторана купил роскошный букет цветов.

Девушка решила, что сегодня ночью должна приложить все силы, чтобы понравиться шефу – ведь это может стать началом ее карьеры. Или она сумеет зацепиться около Пахомова или… В бухгалтерии рассказывали, что Елена Михайловна, директор турагентства, когда-то работала секретаршей у Бориса Алексеевича, давно, еще при советской власти. Так почему бы и ей не стать какой-нибудь начальницей?


Вроде отпустило, вздохнул Боря, глядя на порхающую в голом виде по гостиной Юлечку.

Девушка решила приготовить для шефа «обалденный», по ее выражению, коктейль. Она что-то резала и смешивала, пританцовывая под ритмичную музыку.

«Ничего девчонка, – оценил он только что полученное удовольствие, – послушная, старательная. Правда, настоящего темперамента маловато – зато изо всех сил хочет понравиться богатому «папику». Похоже, даже не влюблена в меня ни капли. Дожил, не могу влюбить в себя девушку! Впрочем, о какой любви речь, когда в голове пусто, а в глазах – доллары? Вот оно, новое поколение… В наше время мужчин любили за достоинства, а не за достаток».

Поймав себя на этой мысли, Пахомов грустно усмехнулся. Сколько ей? Двадцать два? А ему скоро сорок четыре, как раз в дочери годится.

Юля подошла к кровати и протянула высокий стакан с соломинкой. В нем плавали кусочки киви, лимона, пахло джином.

– Держи. Я залезла в холодильник, там полно фруктов и выпивки.

– Спасибо.

И вдруг, поддавшись минутному порыву, Борис сказал:

– Там, возле входной двери, пакет. Принеси его.

Не выпуская из руки бокал, Юля сходила в прихожую.

– Принесла, что дальше? Открыть?

– И надеть.

Она осторожно развернула шубу и накинула прямо на голое тело, повернулась перед зеркалом, прижала мех к щекам.

– Это тебе, подарок.

Глаза девушки загорелись.

– Борис Алексеевич, спасибо, я даже не знаю, такая шикарная вещь… Заслужила ли я?

– Еще заслужишь. Ну-ка, повернись, я посмотрю на тебя.

Наблюдая, как Юлечка кружится в длинной, до середины икры, шубе, Пахомов невольно подумал, что Наташе шуба была бы до щиколоток. Девушка то прижимала мех, будто укутываясь, то распахивала, показывая грудь, то вытягивала ногу.

– Достаточно, иди ко мне.

– Я в этой шубке, как кошечка, и я иду к своему котику, – проворковала Юля и нырнула в кровать, на ходу скинув шубу на кресло.

Пахомов замер:

– А вот кошечкой я тебя называть не буду. Ты у меня будешь рыбкой.

– А как мне тебя называть?

Он засмеялся:

– Папиком, как же еще! Ну, а теперь заслуживай шубку. Делай все сама, – и он закинул руки за голову.


Наутро Пахомов отправил девушку домой, затем встретился с Сергеем, отдал загранпаспорт Юли и целый день отсыпался. К вечеру у него на руках было два тура в Эмираты.

Новый год они встречали в «Гигант-холле». Шоу поражало блеском, размахом и множеством известных артистов на сцене. Конечно, Юля знала, что новогодние телевизионные программы записываются заранее, но все-таки удивительно было воочию видеть звезд если не первой, то второй величины, в то время как вся страна смотрит телевизор, не подозревая, что в данный момент их кумиры выступают в этом шикарнейшем питерском клубе.

Среди гостей оказалось немало знакомых Пахомова, в том числе банкир Натан Израилевич с женой, рыжей немолодой еврейкой.

– Борис Алексеевич, – приветствовал его Кушнер, – сто лет тебя не видел! Когда нужны деньги – все идут к Натану, а когда деньги есть – кому нужен старый еврей?

Он отвел Бориса в сторонку.

– Какая с тобой красотка! Но ведь, кажется, это не твоя жена?

– Нет, – покачал головой Пахомов.

– У тебя всегда были самые красивые девушки, – вздохнул банкир, – и даром.

Борис рассмеялся:

– Все, Натан, старею – уже за деньги!

– Ты всегда был гусар, Боря. Послушай добрый совет: будь осторожен! Эти финтифлюшки способны обобрать человека, как липку!

– Никак ты прогулял нажитые с моего кредита деньги с девочками? – изобразил удивление Пахомов.

– Ни боже мой! Мне столько не прогулять. Ну, раз в месяц, по сто долларов… Мне не прогулять тех денег за пятьсот лет! Я таки оставлю своим детям немного. Но ты, Боря… Подумай о будущем, если так швырять деньги на ветер, – он кивнул на красотку Юлю, – что будут кушать твои дети?

– Натан, ты ведь знаешь, детей у меня нет, только пасынок. Я его очень люблю, но думаю, что даже если я в течение двадцати лет каждый день буду тратить на женщин столько, сколько ты в месяц, ему таки все равно еще хватит покушать, – передразнил Борис.

Натан ничуть не обиделся.

– Как говорят в Одессе – мы еще будем посмотреть, кто из нас прав. Знаешь, Боря, скажу тебе по секрету: у меня дети учатся в Штатах, вот подкоплю им немножко, и сам туда переберусь, чтобы не видеть, что творится в этой стране. Ты только посмотри на эти рожи!

Кушнер взглядом показал, кого имеет в виду. Компания, около десяти мужчин и примерно столько же женщин, расположилась за длинным столом, во главе которого восседал весьма странный тип. Его морщинистое, деревенского склада лицо с низким лбом и глубоко посаженными глазами совершенно не вязалось со смокингом, в который он был облачен. Примерно так выглядел в советские времена деревенский тракторист, раз в год по случаю поездки в областной город надевший непривычный костюм и застегнутую на все пуговицы белую рубашку. Даже с большого расстояния было видно, что узловатые руки мужика испещрены наколками.

– Кто это? – поднял брови Пахомов.

– Кирпич. Слыхал про такого?

– Бандит какой-нибудь? Из тамбовских?

– Нет, наш, питерский. Вор в законе. Говорят, держатель общака и третейский судья у наших головорезов. Из шестидесяти лет тридцать пять провел на зоне. Совсем недавно вышел. Братва тут же предоставила ему шикарный загородный дом. Я думаю, у тебя такого нет, и у меня тоже. А ты посмотри, как ему свита в рот смотрит… Стоит ему пальцем пошевелить, и все желания исполняются. Ему не надо работать, не надо платить ни за что – просто король какой-то!

– Преступного мира… – докончил Борис.

– Вот именно. И эти люди в нашей стране – хозяева жизни, в большей степени, чем ты или я. Поверь, я знаю, что говорю.

– Думаешь, в Америке лучше?

– Я тебя умоляю, Боря! Я тоже изучал политэкономию и читал Марио Пьюзо. И я тебе скажу: у них даже в тридцатых не было такого, что у нас сейчас творится. А у меня нет шестидесяти лет в запасе ждать, пока наша мафия станет более цивилизованной. Там, так или иначе, они уже занимаются бизнесом, а эти умеют только отнимать и убивать.

– Вижу, сильно они тебя достали!

– Слушай, – Кушнер понизил голос, – я отдаю им десять процентов, а что я с этого имею? Одни головные боли! Они ведь приходят еще, и просят в долг, и хоть бы раз отдали, я не говорю за проценты! Тебе, Боря, хорошо – в твоей империи своя мафия.

– Полегче, Натан, всего лишь охранная фирма. Да, держат ребята район, но ни о каких лишних поборах и речи нет. Новоселов мужик жесткий, но справедливый. Может, и тебе под его крыло перейти? Валера с твоими опекунами вопрос обсудит, заплатишь отступного, переведешь центральный офис на нашу территорию и спи себе спокойно.

– Знаешь, где мы будем спать спокойно?.. – Натан вздохнул и махнул рукой. – Ладно уж, помучаюсь еще годика два-три и махну в Америку или в Израиль, пока отпускают.

– А вдруг власть раньше изменится? – совершенно серьезно заявил Пахомов. – Летом выборы.

– Не накаркай! Ельцин хоть с больничных не вылезает, но попомни мое слово – к лету его подлатают, и опять будет, как новенький. И выберут, несмотря на то, что он по уши в дерьме с Чечней.

– Да. Все равно другой сильной фигуры на пост президента пока не видно. Явлинский по характеру больше чем на рядового министра не тянет, не Жириновского же?

– Боря, это такой клоун! Ты видел на этой неделе…

– Натан, извини, но мы тут с тобой уже минут пятнадцать о глобальном беседуем, а наши дамы заждались. Твоя-то хоть в компании, а мою того и гляди уведут. Ночь длинная, еще успеем поговорить.

Пахомов надеялся встретить 1996 год иначе, и наблюдал чужое веселье без особой радости. Зато Юлечка просто сияла от счастья и гордости. На сцене – звезды, в зале – миллионеры, и она, секретарша, рядом с одним из них.

Часам к пяти утра некоторые гости начали расходиться. Пахомов решил последовать их примеру, тем более что сидевшая неподалеку компания Кирпича стала вести себя чересчур шумно. В доносившихся оттуда возгласах лишь отдельные слова звучали прилично.

– Пойдем, Рыбка, здесь становится неинтересно, – поднялся Борис со своего места, подавая Юле руку.

Вечером первого января, лежа в кровати и наблюдая, как Юлечка одевается, Пахомов размышлял.

В этом году ему стукнет сорок четыре. И что? Так и менять чужие постели? Надоело. Ощущения новизны его уже давно не радовали, к тому же вчера он внезапно понял, что, пожалуй, теперь ни одна женщина не полюбит его бескорыстно. Ну не идти же ему знакомиться в метро или на улицу, поставив «мерс» в гараж и выгнав охранника? А уж коли так – то чем эта плоха?