Татьяна Осипцова - Больше, чем любовь

– Родная моя, любимая, я знаю, что очень виноват перед тобой… Но в присутствии стольких свидетелей я прошу прощения, и клянусь никогда больше не давать подобного повода для обиды, и любого другого тоже! Только прости меня и позволь быть с тобою рядом. Я люблю тебя…

Он обернулся, и разноголосый хор дружно поддержал его: «Простить, простить!»

Наташа оглядела зал и вдруг заметила среди присутствующих свою маму, сына, который смотрел на нее умоляющими глазами, Соловьева, Сергея Федоровича и даже Валеру Новоселова. Все они продолжали повторять:

«Простить», хлопая в такт. Слезы навернулись ей на глаза, она была и растеряна, и рада. Оказывается, столько людей желают ей счастья! Если сейчас встать и уйти, она их разочарует. Она взглянула Боре в глаза, и прочла в них такую мольбу, надежду, любовь…

Наталья попыталась встать, муж, не выпуская ее рук, помог подняться и сам встал. Все умолкли. И тогда Боря принял единственно правильное решение – поцеловал ее. Публика зааплодировала. Через несколько секунд Димка и Ольга Павловна уже обнимали Наташу.

Пахомов предложил занять места за столом. Первый тост был за Наташу, потом пили за женский день, за успех салона, опять за именинницу…

В начале одиннадцатого Пахомов заметил, что жена побледнела.

– Что с тобой, дорогая, тебе плохо?

– Нет, просто устала.

– Тогда поехали домой, а они пусть веселятся. С тобой действительно все в порядке, может, понести тебя на руках?

Она отрицательно покачала головой.

Пожелав присутствующим всего хорошего, они вышли из салона вместе с Димкой. Теща предлагала забрать внука с собой, но Боря решил, что завтра с утра сын должен, по традиции, поздравить маму.

Дома Наталья сразу прошла в ванную, а потом в спальню. Вскоре в дверь заглянул Борис.

– Можно?

– Заходи, – холодно разрешила она.

Он вошел и устроился в кресле. Наташа сидела возле туалетного столика и легкими движениями наносила крем на лицо. Она старалась держать себя в руках и ждала, что он скажет. Не дождавшись, спросила:

– Зачем ты устроил это шоу?

– Тебе не понравилось?

– Конечно, девочки рады подаркам. И все-таки?

– Я боялся, – усмехнулся он. – Просто боялся, что ты меня прогонишь.

– Я, между прочим, ничего не ответила на твои просьбы и заверения…

Наташа поднялась, под подпоясанным халатом стал заметен круглый живот.

Борис смотрел на него, не отрываясь. В элегантном костюме было совсем не похоже, что она беременна, а сейчас, в халате и без косметики…

– И вообще, в чем дело? Отправил свою Рыбку на Канары или Сейшелы, взгрустнулось, и решил опять без нее развлечься? – начала заводиться она.

– Наташа, сядь, я все объясню.

– Что тут объяснять! Ты жил с этой девкой больше года, живешь и сейчас!

– Я не жил с ней. Вернее, жил… но только в смысле секса. Выслушай и не кипятись. Если бы ты тогда сказала, что эта стерва звонила, все бы сразу выяснилось. А я узнал об этом случайно только позавчера. Тогда эта зараза нарочно наболтала бог знает чего, услышав в трубке женский голос. – Он помолчал, вздохнул и продолжил: – Понимаешь, я искал, искал тебе замену и не мог найти… А если со всеми, не как с тобой – тогда чего искать, не все ли равно, чье тело? Я уже не мальчик, и времени на ухаживания нет, да и заразиться можно, вплоть до СПИДа. Вот я и взял свою питерскую секретаршу, поселил ее отдельно в Москве. Навещал, но не часто, и ненадолго. Да, мы ездили с ней в Эмираты, но это тогда, в начале 96-го, со зла на тебя. В общем, чистая физиология, – Боря умолк и добавил: – И представь себе, она даже не влюблена в меня.

– Неужели? – саркастически бросила Наташа.

– Да! – рассмеялся он. – И вообще, я понял, что никто никогда не полюбит меня бескорыстно, мой удел – платные услуги.

– Так в чем дело – денег не хватает?

– Я хочу быть с тобой, с единственной, которая любила меня ради меня самого, с матерью моего ребенка.

– А с чего ты взял….

– Постой, можешь говорить что угодно, все равно я тебе не поверю, тем более что ты никогда не могла меня обмануть… Можно мне его потрогать? Он услышит папу и откликнется.

Боря присел на корточки возле жены и осторожно погладил ее живот.

– Привет, малютка!

И словно в ответ, ребенок шевельнулся. Боря поднял восторженные глаза на Наташу.

– Ты слышала? А еще говорила, что дети по заказу не шевелятся. Да он папу узнал!..

Она сидела с отрешенным видом, как бы прислушиваясь, а Борис тихонько гладил ее живот, прижимался к нему ухом, стараясь не пропустить движение плода. Когда он повернул к ней лицо, в глазах у него стояли слезы.

– Знаешь, я никогда не был так счастлив!

Ребенок опять шевельнулся, Наташа сама переложила руку мужа, чтобы он тоже это ощутил. И в этот она момент поняла, чего ей не хватало, чего подсознательно хотела в последнее время: чтобы отец ребенка разделил с ней радость. Боря воспринял этот жест как полное прощение и поцеловал ей руку. Затем подхватил жену и, осторожно уложив на постель, стал целовать. Она почти сразу ответила на его поцелуй, но поняв, что муж снимает с нее халат, попросила:

– Выключи свет.

– Ни за что! – упрямо ответил Борис. – Я его еще не видел.

Он осторожно раздел жену и воскликнул:

– А знаешь, я и не думал, что ты мне так понравишься с животиком. Ей-богу, он тебе идет! Я вас обоих обожаю, и надеюсь, ты не против получить доказательство?

Наташа невольно усмехнулась.

– А если я скажу «нет»?

– Тогда я оставлю свои посягательства. На сегодня… Но буду ежедневно пытаться добиться твоей благосклонности, пока ты не согласишься осчастливить меня!

– Что это с тобой? Ты здоров? – удивилась она.

– Вполне, но готов ждать сколько угодно.

– Да, – только и сказала Наташа.

Борис был нежен, как никогда, жена это заметила и оценила. «Все-таки он лучший любовник на свете!» – подумала она, засыпая в его объятьях.

«С днем рождения!»

Наташа открыла глаза. Димка и Боря стояли возле постели.

Сын преподнес ей цветы, а муж – поднос с завтраком. Кроме кофе и булочки на нем лежала черная бархатная коробочка с золотыми тиснеными буквами. «Luca Caratti», прочла Наташа, открыла и ахнула, увидев изумительной красоты браслет с бриллиантами.

– Спасибо, дорогой. Похоже, тебя действительно нельзя любить бескорыстно.

– Доброе слово и кошке приятно… – пробормотал Боря, усмехаясь.

Сонный Димка переминался с ноги на ногу – на часах всего восемь. Пахомов заметил это.

– Иди, Дим, досыпай. Праздничный завтрак в «Европейской» в одиннадцать, а потом поедем на дачу. Как там Джульбарс?

– Старый уже стал, но все такой же умница. Ну, я пойду?

Проводив пасынка глазами, Борис обернулся к жене:

– Что ты ждешь? Кофе остынет.

– А где молоко? Мне черный нельзя.

– Прости, не подумал. Сейчас принесу!

– Тебе надо хорошо питаться, – говорил он, наблюдая за каждым куском, который жена отправляла в рот, – я за этим послежу.

– Ты стал какой-то другой, – сказала Наташа, когда после завтрака муж пристроился рядом, поглаживая ее живот.

– Сам чувствую. Понимаешь, я сорок шесть лет доказывал себе и другим, что я мужик. Наверное, это из-за отца. Когда я собрался поступать в торговый, он сказал, что это не мужское дело. В его представлении только нося китель и кортик имеешь право называться мужчиной. И я стал пытаться доказать обратное всеми возможными способами. Выработал для себя свой собственный кодекс мужской чести. Добивался денег и успеха. Видимо, и с каждой женщиной я пытался себе это доказать. А все так просто – надо почувствовать, что от тебя зародилась новая жизнь. Меня сейчас переполняет такая гордость – за себя и за тебя! Ведь два прошлых раза ты не дала мне этого ощутить – я просто не знал…

– А до этого, что же, думал, что бесплоден?

– В другое время я бы отшлепал тебя! Мужикам нельзя такое говорить. Нет, я еще в восемнадцать знал, что могу заделать ребенка. Сейчас стыдно об этом вспоминать…

– Ты не рассказывал.

– Это еще на первом курсе. Знаешь, как у студентов – у кого хата свободна, там и тусуются. Ну и я, с одной из девчонок, пару раз на таких вечеринках… В общем, даже ничего романтического… И вдруг она сообщает, что беременна. А я даже влюблен в нее не был, просто доступная девушка, вот и воспользовался. И она у меня была не первой, и я у нее… Я тогда подумал, что девчонке надо просто грех прикрыть и замуж поскорее выйти.

– Господи, да ты просто ханжа!

– Милая моя, в те времена на такие вещи смотрели иначе. Если девица до свадьбы, да еще не с одним, и это всем твоим знакомым известно – такая в жены не годится… Да и куда жениться – я тогда угол снимал, ты хоть знаешь, что это такое? Я жил за шкафом у вздорной старухи, в коммуналке на Лиговке, платил пятнадцать рублей в месяц, а стипендия тридцать. Подрабатывал через день грузчиком в универсаме – еще сорок. Девчонка вообще из общежития, там все мечтали за ленинградца выйти. Короче, я занял денег, устроил ее на аборт с уколом, а жениться категорически отказался. Сейчас рассказывать об этом стыдно, но тогда я никаких отцовских чувств не испытывал.

– Не кори себя. Если аборт сделала, значит, сама так решила, не на аркане же ты ее волок? Женщину трудно заставить сделать такое. А что потом?

– Да ничего. Просто всех своих пассий я предупреждал заранее, что никакой ответственности не несу, чтобы предохранялись. Многие годы я даже не думал об отцовстве, пока не полюбил тебя, да и то не сразу. Когда ты забеременела Димкой – я чертовски расстроился. Я ведь надеялся тебя добиться, а это откладывалось, и надолго.

– Я почему-то очень стеснялась перед тобой.

– Да, помню. Я пришел поздравить с Новым годом – а у тебя живот. Я был ошарашен, и больше не появлялся у вас, пока ты не позвонила и не сообщила, что одна дома и вот-вот родишь.

Я испугался, примчался раньше твоей мамы и «Скорой»… А когда в роддоме меня по ошибке назвали папашей и всучили ребенка, я зубами скрипел и думал: почему это не мой сын? Димка был такой маленький, красный, сморщенный. И ты рядом – необычная, бледная.

– Да уж, роды не красят…

– Напротив, ты была какая-то прозрачно-светящаяся. У тебя даже глаза светлее стали.

– Мне тогда двадцать только что исполнилось, конечно, я была лучше… Интересно, ты так и будешь целый день лежать, ожидая, когда он зашевелится? – переменила Наташа тему.

– Отчего же лежать, можно и покувыркаться!

– Нет.

Она взглянула на мужа, проверяя реакцию на запретное слово.

– А мне умные люди говорили, что у беременных половое влечение усиливается…

– Ты этот момент уже проморгал. Когда переваливает на вторую половину, не всегда хорошо себя чувствуешь.

– Тебе плохо? – забеспокоился он.

– Нормально. Просто обычно до полудня немного не по себе.

– Тогда я позвоню, пусть завтрак трансформируют в обед. Во сколько ты хочешь?

– Ты теперь всегда так будешь вокруг меня прыгать или просто сейчас прогибаешься? – прищурилась Наташа.

– Всегда буду. И вообще я хочу, когда ты родишь, быть только с тобой и с ребенком, и никого не видеть!

– Купи островок где-нибудь в Океании…

– Легко! – улыбнулся Пахомов. – Но ты хоть представляешь, где это – Океания?

– Понятия не имею.

– Там жарко, сыро и живут акулы.

– Тогда не надо, – рассмеялась она.

Борис задумался.

– А знаешь, киска, остров – это идея!

– Ты что, сдурел? Я никуда далеко уезжать не собираюсь!

– А если не очень далеко, в радиусе сотни-другой километров?

– С какой целью?

– Чтобы ребенок рос на свежем воздухе и нам никто не мешал. Ведь смотри, мы всегда расставались из-за каких-то внешних причин, не имеющих к нам отношения.

– В частности, из-за твоих баб, – уточнила Наташа.

– Или из-за твоего упрямства, уж извини, что напоминаю. И с моей стороны была беспочвенная ревность, но если мы будем жить на острове…

– А работа?

– Пошла она к черту, бабок хватит!

– Со скуки помрешь… – покачала головой Наташа.

Но Пахомову явно нравилась новая идея.

– Можно приезжать иногда, подчиненных вздрючить, и опять на островок.

– Ну, не знаю, еще родить надо…

– Можно поехать рожать за рубеж, в лучшую клинику…

– Нет уж, мой дорогой, я Георгию Абрамовичу доверяю, и не хочу никаких иностранных клиник!

Пахомов нервно мерил шагами узкий коридор перед приемным покоем. Теща, сидевшая на стуле в углу, увещевающим тоном попросила:

– Борис, успокойтесь, не ходите вы из угла в угол, все будет хорошо.

– Ольга Павловна, ну почему она не разрешила мне быть рядом? Что там происходит уже четыре часа?

– Не четыре, а три с половиной. Это нормально, дети быстро не рождаются.

– Я выйду во двор, если что – позовите.