Погода стояла теплая, но пасмурная. Весь горизонт затянуло низкими грозовыми облаками. Озеро приобрело стальной оттенок. Вся картина целиком выглядела довольно-таки зловеще, и впервые, словно от какого-то предчувствия, мне захотелось поскорее уехать из Фрейлинга.

О Джоне мне сказал сам Ричард.

Инцидент случился за воротами замка, и Ричард сам стал тому свидетелем. Неожиданно выехавший из-за поворота грузовик сбил моего любимца, и его преданное сердце остановилось навсегда. Прекрасно понимая, что это означало для меня, Ричард очень испугался. Он поднял с земли Джона и принес его ко мне. Уже никогда я не забуду застывший взгляд этих широко открытых янтарных глаз и странно неподвижное тело, которое даже не было им… моей любимой собакой, моим Джоном, который в любую секунду мог откликнуться на мой зов или ласку.

Я стояла и смотрела на все это, потеряв способность двигаться и говорить.

— Дорогая, дорогая… — с трудом проговорил Ричард. — О, Роза-Линда, только умоляю, не стой так, не делай такое лицо. Умоляю, дорогая.

Наверное, я немного сошла с ума, потому что наговорила ему кучу ужасных вещей. Я обвиняла всех и вся в смерти Джона. Я говорила, что жизнь всегда поступает со мной таким образом. Она забирает у меня все, что я люблю. Она забрала у меня любовь родителей, дом, теперь… мою собаку. Я ненавидела этот мир, я ненавидела всех вокруг.

Я опустилась на колени и прижала его к себе, отказалась встать и поехать домой, когда Ричард потянул слегка меня за руку, прося об этом. В состоянии шока я наговорила ему много несправедливых и обидных слов.

— Уходи, Ричард, уходи. Ты не любишь меня, ты любишь только Роберту. У меня никого больше нет, никого… Я хочу умереть!

— Бедняжка моя, я бы все отдал на свете, чтобы вернуть его. Но ведь ты понимаешь, что это бесполезно. Он умер сразу же, на месте. По крайней мере, думаю, он даже не успел ничего почувствовать.

Я не могла выговорить ни слова, просто повернулась к нему и обняла за шею. Затем молча уткнулась Ричарду в плечо. Он сказал:

— О господи, сколько всего свалилось на наши плечи. Только не плачь. Я сделаю все, что угодно, чтобы только ты не плакала.

Я сразу почувствовала, как мне становится легче от его искренних слов. Как я несправедливо поступила с ним, сколько неприятного ему наговорила. Я снова обняла его и попросила извинить меня за это. Сказала, что люблю его и понимаю, что он тоже сожалеет о смерти Джона. Ричард погладил меня по волосам и проговорил:

— Знаешь, я рад, что это случилось во Фрейлинге, а не в Лондоне. Мы похороним его здесь под деревьями у озера. Ему так нравился сад. А теперь он и сам станет частицей Фрейлинга навсегда.

Разумеется, мне тяжело было возвращаться к себе домой, видеть миску Джона, его корзинку. Ричард понял это и принял соответствующие меры.

— Ты не возражаешь, если мы сегодня остановимся в «Голден Хинд», ангел?

От его неожиданного предложения мое сердце забилось чаще.

— Но, дорогой, ты ведь должен ехать в Ракесли.

— Нет, я останусь сегодня с тобой, — возразил он. — Как тебе небольшой паб у реки? Помнишь, мы останавливались там на ночь прошлым летом?

Разумеется, я помнила это место. Я помнила каждое место, где мы когда-либо бывали с Ричардом, помнила каждый час, проведенный вместе. Я, разумеется, не стала возражать. Сейчас я чувствовала себя слишком несчастной и слабой. Итак, мы отправились на ночь в «Голден Хинд», и мое возвращение в квартиру было отложено еще на двадцать четыре часа.

Этой ночью я лежала в постели без сна. Ричард дремал рядом. Я же смотрела в окно и слушала шелест ручья, который бежал сразу же за гостиницей. И, несмотря ни на что, ощущала себя счастливой оттого, что Ричард был со мной, что он был моим любовником.

Я приподнялась на локте и стала рассматривать его лицо. В свете луны он казался невероятно молодым и красивым. И он принадлежал мне. Я вдруг внезапно почувствовала, как у меня кольнуло в сердце, — зачем я только наговорила ему столько всего неприятного там, во Фрейлинге, когда погиб Джон. Как я ужасно вела себя. Ведь для меня имел значение только один человек. Только Ричард.

Я снова легла на спину и, глядя в потолок, начала молиться, чего не делала никогда с тех пор, как оставила Хоули-Уэй.

— Прости, Господи, если я согрешила… только оставь мне Ричарда. Будь милосердным, оставь мне его, — снова и снова повторяла я.

Я не имела права просить Господа о счастье, ведь четыре года назад я преступила его закон. И тем не менее мысль о том, что Ричард может оставить меня, казалась просто невыносимой. Он был единственным близким мне существом во всем мире. И я продолжала молиться.

Ричард внезапно проснулся и сонными глазами посмотрел мне в лицо.

— Неужели ты так и не заснула, ангел, — прошептал он. — Ты должна хотя бы немного поспать. Хватит думать. Слышишь?

— Не беспокойся, — сказала я. — Со мной все в порядке.

Он обнял меня и прошептал:

— Ты счастлива со мной?

Я прошептала в ответ:

— Да… очень… вот так с тобой. И буду… всегда.

— Мы всегда будем с тобой вместе, Роза-Линда. Не бойся потерять меня.

Глава 21

Ричард хотел купить для меня другую собаку, но я даже слышать об этом не хотела. Когда я убирала его вещи — корзинку, миску, игрушки, то вдруг поняла, что никто не сможет заменить его. Ради Джона я постоянно приносила всякие маленькие жертвы. Могла зимой встать с кресла из-под теплого пледа и пойти с ним на улицу, ради него мы с Ричардом порой отказывались ехать куда-нибудь или подбирали гостиницы, где разрешалось останавливаться вместе с собаками. Ради другой собаки я вряд ли захотела бы сделать это. Со временем я снова привыкла жить одна. На работе у меня все шло хорошо. Очень быстро я стала незаменимой, получив такой же статус, какой имела при Диксе. Доктор Кайя-Мартин отличался внимательным отношением к персоналу и щедростью натуры, а поэтому очень скоро моя зарплата стала увеличиваться.

Снова мне приходилось ждать Ричарда, когда он придет ко мне и возьмет с собой куда-нибудь. Чтобы легче переносить одиночество, я придумала себе игру, как будто Ричард работает коммивояжером, а я его жена, ждущая мужа из командировки. По-прежнему нас мучила боль расставания и радовал восторг встреч.

Я становилась старше. Мне уже было почти тридцать. Мысли о моем возрасте начинали меня пугать. Маленькая Розалинда Браун стала уже тридцатилетней женщиной! Я по-прежнему выглядела намного моложе своего возраста. Только теперь я оценила преимущества своего внешнего вида. Ричард все время поддразнивал меня по поводу моего приближающегося дня рождения, хотя самому ему должно было исполниться уже сорок.

У него появилась легкая седина на висках, но он с легкостью относился к своему возрасту. Его это нисколько не тревожило. Однажды он сказал:

— Знаешь, дорогая, что меня удивляет больше всего? Пожалуй, только возраст моей дочери. Мы остались почти такими же, а Роберта выросла. Скоро она не будет так сильно нуждаться во мне. Мне кажется, я потерял свою дочь в тот день, когда Марион настояла на том, чтобы отрезать ей косички. Посмотри… вот… Это ее последняя фотография.

Он протянул мне фото дочери, и я с остановившимся сердцем стала ее разглядывать. Роберта по-прежнему была очень симпатичной. Глазами и отдельными чертами лица, фигурой Берта напоминала мать, и тем не менее создавалось впечатление, что походит она скорее на отца. Ее волосы стали темнее. И меня почему-то радовал тот факт, что она не была блондинкой, такой же, как Марион. Я вернула фотографию Ричарду и сказала:

— Она будет очень привлекательной женщиной.

Он вздохнул и убрал снимок в портфель.

— Может быть, и я очень надеюсь, что она не слишком будет страдать из-за этого.

Я вздохнула, очень хорошо понимая, что он имеет в виду.

— Почему так часто случается, что внешняя привлекательность обрекает человека быть несчастным, приносит только боль? Почему обычные люди живут гораздо счастливее? А если тебе еще дан ум и умение чувствовать? Тогда твой путь всегда только боль. Почему, Ричард?

— Потому, дорогая, что Господь распределил всем все поровну. Если тебе дано так много, то ты просто обязана заплатить за это. Чем меньше дано, тем скромнее плата, тем счастливее человек в своем неведении. А страдание — это и есть расплата за то многое, что ты получила.

Я взяла его руку и приложила к своей груди. После смерти Иры и Джона мы стали еще ближе, чем раньше. Я чувствовала с Ричардом такую духовную и душевную близость, что за одно это была готова платить, платить и платить. Часами одиночества, страданием, отчаянием. И ждать. Но сколько мне предстояло ждать, пока он расстанется со своим прошлым? Возможно, этого так никогда и не произойдет.

Я не видела света в конце этого длинного и темного тоннеля. Но ничто не предвещало и какого-то несчастья, когда мы сидели в моей квартире и рассматривали фотографию его дочери. Был вторник. Сентябрь. Сегодня Ричард не оставался на ночь. Ему надо было ехать к старому Уэйлингу. Собирались все родственники и друзья на какой-то праздник у отчима Марион, и Ричард должен был быть там. На этот раз я восприняла все гораздо спокойнее. Еще неделю назад я договорилась встретиться со своей подругой Рут. Теперь она стала успешной модисткой и вместе со своим Джорджем переехала в новую роскошную квартиру в Сент-Джонс-Вуд. Я очень хорошо знала этот район, там был красивый большой парк.

Кроме того, я получила приглашение от миссис Уолкер. Ее Пом была помолвлена с молодым человеком и в ближайшем будущем собиралась выйти за него замуж. И я, по всей видимости, должна была выслушать всю эту историю и их планы на ближайшее будущее.

Пом выходит замуж! Это событие заставило меня еще раз понять, как быстро бежит время. Казалось, я только что встретила эту девочку, смешную, все время хихикающую, со скобкой на зубах… Она, помнится, все еще дразнила меня, называя «миссис Бетховен». Теперь же она работает стенографисткой в одной крупной адвокатской конторе в Брайтоне и, говорят, неплохо зарабатывает и чувствует себя на своем месте. Ее будущий муж работает там же клерком.

Когда Ричард уехал, я почему-то пребывала в отличном настроении. Надела свое лучшее черное платье, разгуливала по квартире с сигаретой во рту (я стала курить) и то и дело посмеивалась над своими мыслями. Потом я отправилась к Рут. Пока мы веселились, вспоминая нашу жизнь в Хоули-Уэй, я и не подозревала, что мой любимый близок к смерти.

На следующее утро мне захотелось услышать его голос, и я позвонила ему в офис. Мы давно уже прошли ту черту, когда это считалось «опасным». Если к телефону подходил кто-то другой, я просто вешала трубку. Но сейчас я точно знала, что Ричард был в офисе.

Набрав номер, я услышала вежливый голос секретаря:

— Добрый день. Офис компании «Бергман, Коррингтон-Эш и Кº». С вами говорит секретарь.

Так же бодро я попросила к телефону мистера Коррингтон-Эша.

Девушка ответила:

— Мистера Коррингтон-Эша сегодня не будет в офисе. Кто его спрашивает?

Я пробормотала не слишком уверенно что-то насчет «личного звонка». Совершенно неожиданно секретарь сказала:

— Мистер Коррингтон-Эш серьезно болен и находится в больнице.

Это был настоящий шок, мое сердце перестало биться. На минуту я потеряла дар речи, потом быстро-быстро стала задавать вопросы, путаясь в словах:

— Почему… Что с ним случилось? Где… где он? Простите… Я… Какой ужас, — продолжала и продолжала бессвязно повторять я, пока мой голос не потерялся, наконец, в совершенно бессмысленном шепоте.

Секретарь, казалось, подумала, что я одна из многочисленных родственниц Ричарда и поделилась со мной информацией:

— Да, да, это так все неожиданно. Чувствовал себя совершенно хорошо вчера, и вдруг такое… Позвонила его личный секретарь и сказала, что мистера Коррингтон-Эша срочно доставили в больницу. Аппендицит, полагаю.

Я слушала все это, чувствуя, как к горлу подкатывает приступ тошноты, как вдруг сделались влажными мои ладони. Сердце снова бешено забилось. Мой Ричард в больнице! Ему было плохо ночью, а я веселилась у подруги. Конечно, это лишь аппендицит. Но, по статистике, каждый сотый умирает от аппендицита…

Я положила трубку, но через минуту снова позвонила и спросила, в какую больницу отвезли Ричарда.

Девушка ответила, что не знает. Это повергло меня в отчаяние. Мне было совершенно необходимо знать, где он. Я должна была увидеться с ним или написать ему что-то. Если ему сделали операцию, то мне необходимо поддержать его.

— А не могли бы вы узнать, где он? — механическим голосом спросила я. — Мне… мне бы хотелось послать ему цветы.