— Я не намерен снабжать деньгами этого презренного типа, — сказал Филипп, поняв, что она собирается сделать.

— А я намерена. — И Маргарет сунула пачку банкнот Дэниелсу, который поторопился спрятать их от Филиппа. Дэниеле ухмыльнулся — чувствовалось, что он не испытывает никакого раскаяния — и вышел.

— Из всех дурацких… — Филипп запнулся, потому что бушующие в нем чувства захлестнули его.

— Я считаю, что она права. — К удивлению Маргарет, Люсьен встал на ее защиту. — Хотя ему не стоило давать ни гроша, кто знает, на что он решится, чтобы поднять ветер, если мы бросим его здесь на мели? И тогда этот побег может стать всем известен, а мы этого, разумеется, не хотим.

— Разумеется, нет! — Маргарет встала, слегка пошатываясь. Филипп тут же подхватил ее под руку.

— Вы сможете дойти до экипажа? — спросил он.

— Смогу, — успокоила его Маргарет. Друзилла давно перестала плакать и сказала:

— Мне нужно в туалетную комнату.

Филипп бросил на нее подозрительный взгляд, и глаза его устремились на дверь, через которую за минуту до того вышел Дэниеле.

— Разумеется, мисс Мейнуаринг, — сказал он. — Мистер Рейберн проводит вас, чтобы с вами не заговаривали личности с дурной репутацией, которые, кажется, посещают этот трактир-

Люсьен, который всю жизнь занимался тем, что оттачивал хорошие манеры, улыбнулся расстроенной девушке и сказал:

— Сочту за честь, мисс Мейнуаринг. Едва за ними закрылась дверь, Филипп проговорил:

— А теперь, госпожа супруга, пока мы ждем их, я хотел бы получить ответы на кое-какие вопросы.

«А я не хотела бы, — подумала Маргарет. — Мне все это не нравится. Ни побег Друзиллы, ни мое в нем участие, и больше всего — предложение объясниться».

Глава 22

— Ну? — требовательно спросил Филипп.

— Что «ну»? — Маргарет медлила, не желая давать ему исчерпывающее объяснение на тот случай, если он еще не понял всего, что она натворила.

— Предположим, мы начнем вот с этого. — Филипп вытащил из кармана своего серого пальто сложенный пожелтевший лист бумаги.

Маргарет недоверчиво смотрела на лист. Как попало ему в руки брачное Свидетельство ее матери? Ведь оно лежало у нее в ридикюле и… Она рассыпала его содержимое в кабинете и, очевидно, подобрала не все,

Отчаяние душило ее, нижняя губа у нее задрожала, несмотря на все старания овладеть собой. Она так устала, и у нее так болит голова… И Маргарет поступила так, как почти никогда не поступала, — расплакалась.

— Маргарет! — Испуганный голос Филиппа наполнил всю комнату. — Не плачьте!

Приказание его звучало резко, но рука, обнимающая ее, была необычайно нежной. Он привлек ее к своей широкой груди, она спрятала лицо в накрахмаленных складках его шейного платка и заплакала еще громче.

— Маргарет! — Голос его звучал сдавленно, словно ему было трудно дышать.

Подняв голову, она посмотрела на него. Вид у него был страдальческий. «Из-за того ли, что я плачу, или из-за скандала, в который я его впутала?» — подумала Маргарет.

Огромным усилием воли она сдержала слезы и отодвинулась от него, надеясь, что сумеет привести свои мысли в порядок и все ему объяснить.

— Это брачное свидетельство моей матери. — Маргарет кивком указала на документ у него в руке. — Я храню его потому, что это было важно для нее. Скорее всего она видела в нем доказательство того, что не сделала ничего безнравственного.

— Я слышал самые разные определения брака, но никогда не слышал, чтобы брак называли безнравственным.

— Да, верно, но дело в том, что тут есть некоторая путаница. Более десяти лет моя мать полагала, что она — законно обвенчанная жена. Потом в один прекрасный день мой отец вернулся домой и сказал, что в действительности они не венчаны. Что священник, который, по ее убеждению, венчал их, был всего-навсего его университетский товарищ, который изображал из себя священника ради шутки. Он сообщил моей матери, что теперь он унаследовал баронский титул и собирается жениться на девушке своего круга, и нам с мамой пришлось уйти…

— И? — Поскольку Маргарет замолчала, погрузившись в горестные воспоминания, Филипп поторопил ее.

— Мы и ушли, но у нас почти не было денег, так что ушли мы не дальше трущобы в Бате.

Глядя на то и дело меняющееся выражение ее лица, Филипп ощутил, как в нем разгорается негодование против жестокости Мейнуаринга. Как может мужчина отвергнуть свою любовницу, родившую ему ребенка, не обеспечив ни ее, ни этого ребенка?

— Там-то нас и разыскал родственник матушки, Джордж. — Ее губы изогнулись в нежной улыбке. — Наверное, Джордж показался вам глупым стариком, но для меня он навсегда останется воплощением рыцаря в сверкающих доспехах. Он увез нас во Францию, и хотя жили мы бедно, но у нас всегда была еда и крыша над головой.

— Что же дальше?

— Через несколько лет после этого мама умерла. Она никогда не была особенно сильной, а откровение моего отца словно убило в ней что-то жизненно важное. Она просто медленно угасла. — Маргарет глубоко вздохнула. — После того как мы ее похоронили, Джордж продолжал время от времени зарабатывать на жизнь карточной игрой, а я вела хозяйство,

— Значит, вы из мести связались с мисс Мейнуаринг? — Филипп с легкостью разобрался в причинах ее поведения, потому что на ее месте он поступил бы точно так же. Попытался бы отомстить за свою мать.

Да. — Маргарет потупилась, охваченная стыдом. — Именно поэтому я с самого начала стала поощрять наше знакомство, но потом все так запуталось. Мисс Мейнуаринг., . — Оказалась нестоящим противником? Маргарет кивнула.

— Но не только это. Она ведь не сделала мне ничего плохого. А я хотела использовать ее, чтобы доставить неприятности нашему отцу. Когда я узнала Друзиллу получше, я просто не смогла сделать этого, но к тому времени дело зашло слишком далеко.

— Дэниеле… — пробормотал Филипп и пожалел, что не вызвал его на дуэль, когда была такая возможность.

— Да, но я узнала только сегодня, что все гораздо запутаннее, чем я полагала, — сказала Маргарет. — Когда я решила, что не могу довести до конца это дело и подтолкнуть Друзиллу к замужеству с Дэниелсом, я пошла в церковь, упомянутую в мамином брачном свидетельстве, чтобы выяснить, нельзя ли что-то разузнать о человеке, притворившемся священником. Но оказалось, что он на самом деле священник и обвенчал их по-настоящему, и свидетельство это настоящее, — одним духом выпалила она.

— Что?!

— Мало этого — через три дня после того, как Мейнуаринг сказал маме, что она на самом деле не жена ему, в церкви, где они венчались, случился пожар и все записи сгорели.

— Мейнуаринг заметал следы. — Филипп мгновенно сделал вывод, для которого Маргарет потребовались многочасовые размышления.

— Пожалуй. Но чего он не знал — так это того, что священник не только вел дневник, в котором записывал каждое рождение, смерть, крестины и проповеди, которые он там читал, но что церковь сохраняет копии всех записей в кафедральном соборе.

— Я тоже этого не знал, но в этом есть смысл, — сказал Филипп, все еще погруженный в выводы, следующие из ее открытия. — Но почему Мейнуаринг отверг свою законную Жену и законную дочь?

— Вероятно, потому, что Хендрикс был распорядителем личного завещания своего покойного друга и родственника и имел право либо передать состояние Мейнуарингу, либо нет по собственному усмотрению. Судя по словам Хендрикса, он тогда сказал Мейнуарингу, что тот должен жениться на теперешней леди Мейнуаринг. Хендрикс надеялся, что брак вынудит его остепениться. Я могу только предположить, — продолжала Маргарет, — что Мейнуаринг боялся сказать Хен-дриксу о том, что он уже женат, из страха потерять деньги.

— Когда умерла ваша матушка?

— Через пять лет после того, как Мейнуаринг женился на состоятельной наследнице.

— Боже правый! — Филипп устремил взгляд на дверь, за которой исчезла Друзилла. — Ведь это означает, что мисс Мейнуаринг и ее брат — ублюдки! От этого слова Маргарет вздрогнула.

— Единственный ублюдок, насколько мне известно, — это наш общий отец, и тем не менее он считается порядочным человеком.

— Это кончится, как только правда выйдет на свет.

— Нет! — Сила ее протеста удивила и Филиппа, и саму Маргарет. — Мне очень хочется рассказать всем и каждому, что моя мать действительно была его женой, что Мейнуаринг — беспринципный негодяй, но неужели вы не видите — если я сделаю это, и Друзилла, и ее брат, и ее мать окажутся выброшенными из всякого общества. Эта скандальная история будет идти за ними по пятам, куда бы они ни уехали.

Протянув руку, Филипп привлек ее к себе, охваченный такой любовью, что ему было трудно дышать. Он не знал, кто еще, кроме нее, был бы способен отказаться от такой всецело заслуженной мести ради детей, занявших ее место. Маргарет — самая немыслимая женщина из всех, кого он знает, и она принадлежит ему. Целиком.

Маргарет заморгала, не зная, почему он так крепко держит ее, но спрашивать ей не хотелось — а вдруг он ее отпустит?

— Мало того, если Хендрикс узнает, что он оказался невольной причиной смерти моей матери, в довершение к тому, что я не его дочь…

— Да, Хендрикс. — Филипп вздрогнул — он вспомнил, как использовал Хендрикса, и чувство вины пронзило его острой болью.

— Пожалуй, он больше не станет помогать вам с вашим законопроектом, — сказала Маргарет.

Положив ее голову себе под подбородок, Филипп уютно пристроил щеку на ее макушке, испытывая наслаждение от запаха цветов, казавшегося ее неотъемлемой частью.

— Я сильно сомневаюсь, что помощь Хендрикса как-то повлияет на судьбу моего законопроекта. — Филипп наконец решился посмотреть в глаза истине, которую до сих пор старался не замечать. — Слишком много пэров не желают видеть дальше своих бумажников.

— Как жаль, — сказала Маргарет; ей действительно было жаль. Так или иначе, но дело Филиппа стало важным и для нее.

— И мне жаль. Хорошо хотя бы, что ваша идея с мануфактурой поможет облегчить страдания людей. Но все-таки мне кажется несправедливым отпустить Мейнуаринга после его позорного поступка.


В дверь коротко постучали, а мгновение спустя она отворилась, и показался Люсьен.

— Вы здесь? — Он укоризненно уставился на Филиппа. — Последние десять минут я пытался остановить слезы мисс Мейнуаринг, и только чувство ответственности за нашу с вами долголетнюю дружбу удерживало меня от того, чтобы не придушить эту девицу. Я питаю отвращение к лейкам!

— Мы идем, — сказал Филипп, постаравшись скрыть раздражение, вызванное тем, что их прервали. «Хотя, пожалуй, оно и к лучшему», — подумал он. Жалкий постоялый двор — вряд ли подходящее место, чтобы выразить Маргарет, как он сожалеет о своем поведении, сказать ей, что он любит ее и просит дать ему возможность начать все сначала. Он вышел с Маргарет из трактира, глядя на ее бледное лицо. Он скажет ей это потом. После того, как они отвезут домой Друзиллу. Он убедит ее, что его неджентльменское нападение в карете было мгновенным заблуждением и что он никогда больше не сделает чего-либо столь же неприглядного. И будет очень следить за собой, чтобы этого не произошло.

Маргарет позволила Филиппу помочь ей усесться в ее наемный экипаж рядом с Друзиллой и подождала, пока он переговорит о чем-то с Люсьеном, Наконец Люсьен сел в коляску Филиппа и уехал. Филипп посмотрел ему вслед и сел рядом с возницей. Маргарет подавила сожаление, видя, что он не собирается ехать внутри. Он, конечно, не виноват. Наверное, и она, и Друзилла в настоящий момент вызывают у него отвращение.

«Хотя, — подумала она, — он не очень-то, судя по всему, взволнован моим откровенным рассказом о своей семье. Даже сообщение о том, что я — законная дочь Мейнуаринга, не вызвало у него изумления, чего можно было ожидать». «Почему это?» — удивлялась Маргарет. Казалось бы, богатый, могущественный граф должен быть крайне обрадован, узнав, что его жена — ему ровня по положению в обществе, что она имеет право носить фамилию своего отца. Но насколько она могла припомнить, единственное чувство, проявленное им, было негодование на двуличность Мейнуаринга. Может быть, для него не имеет значения, законная или незаконная она дочь, потому что для него она вообще не имеет значения? Возможно, она ему уже надоела и он намеревается услать ее в одно из своих отдаленных поместий, как только закончится этот сезон? Не поэтому ли он не приближался к ее спальне всю неделю? Мысль эта действовала угнетающе, но как ни старалась Маргарет прогнать свою тревогу, ей это не удавалось.

— Папа будет так огорчен. — Друзилла уже давно перестала плакать, и теперь, когда экипаж добрался до Лондона, она уже могла разговаривать.

— Папа был бы еще больше огорчен, если бы побег вам удался, — сказала Маргарет. Друзилла шмыгнула носом.

— Никогда я так не обманывалась в людях! Представить себе, что мистер Дэниеле обошелся со мной таким образом!