Но после того, как Валентина рассказала ей про Кострова (не называя имен), Ирма как будто заинтересовалась:

— Это ненормально, когда такой мужчина не может сам, первый подойти к женщине… Он хорош собой?

— Его можно назвать красивым…

— Может, он еще и девственник? — хмыкнула Ирма, стягивая с себя платье. — Интересно, конечно, но с ним будет много хлопот, вдруг он заставит еще выйти за него замуж…

— Нет-нет, с этим у него все в порядке… Он один раз сильно обжегся… Ему попалась не очень… как бы это сказать… не очень нежная и ласковая женщина… А он такой чувствительный…

Клиентка ничего не ответила, и Валентина, готовившая к примерке другое платье, заметила, что Ирма стоит посреди комнаты в одном белье, обняв себя за плечи, и смотрит в одну точку…

— Ирма, — позвала она тихо, — а вы не хотели бы познакомиться с ним? Я понимаю, конечно, у вас есть муж и все такое…

— Чушь! Если ты думаешь, что я не изменяю мужу по соображениям морали, это полная чушь! Просто… ты права, когда говоришь, что на улице знакомиться опасно… Хотя даже многолетнее знакомство тоже, к сожалению, не является гарантией счастья… Я знала Германа еще девочкой, но как женщина я не получаю в постели с ним удовлетворения… Мне кажется, что у него вместо… смятая долларовая купюра… Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — не смогла сдержать улыбки Валентина. Она поняла, что Ирма согласна.

Кострова она не предупредила о встрече с Ирмой, зная, что тот будет категорически против. Но в ресторане, увидев, каким взглядом Сергей смотрит на красивую, роскошно одетую Ирму, Валентина поняла, что рассчитала все правильно: ни в одной службе знакомств Ирма не встретила бы такого шикарного мужчину, как Костров, и наоборот… Поэтому, выпив с ними за знакомство, она поднялась и, сказав, что на минутку, ушла из ресторана, вернулась домой и продолжила работу над бархатным костюмом для Ирмы… Сидя в кресле и вручную подрубая рукава жакета, она вдруг почувствовала себя глубоко обманутой: Костров — бабник, он собирался жениться на ней лишь для создания семьи, и вряд ли он бросил бы остальных своих любовниц… Одна из которых, кстати, была ее клиенткой, следовательно, она шила ей платья, чтобы та в них бегала на свидания с женихом своей портнихи… Это ли не предательство?

И она решила позвонить Саше. Он и сам звонил ей почти каждый день, спрашивал, как у нее идут дела, справлялся о здоровье и очень жалел, что так скоро нашел для нее квартиру: ему было бы очень приятно, если бы Валентина пожила у него еще какое-то время, «а может, и осталась насовсем». Он не был влюблен, она ему просто нравилась, а это пока ни к чему не обязывало. Помимо работы и редких встреч с Ирмой, в жизни Валентины не было ничего примечательного. Она отправила письмо отцу в Париж, но оттуда не получила ни строчки. Не было сведений и о том, когда в Москву приедет Бланш. То, что отец не решается встретиться с дочерью, с которой не виделся пятнадцать лет, она воспринимала с пониманием, надеясь, что рано или поздно отец все-таки приедет… В своем последнем письме она сообщила ему свои новые адреса (в том числе и Сашин) и все телефоны, но могло случиться, что письмо не дошло, как бывало не раз…

Матери Валентина звонила довольно часто, но разговор длился не более трех минут: дежурные вопросы и такие же ответы: здорова, все идет хорошо, много заказов, деньги есть, от отца ничего…

— Он человек очень инертный, — говорила об отце Полина, — он хочет приехать, но не может…

— Если бы он был инертным, он бы до сих пор жил, держась за твою юбку, в Подольске…

— Ты жестокая, Валя…

Дочь хотела ей сказать, что у нее есть одна задумка и очень скоро что-то произойдет в ее жизни, стоит ей только купить билет в другой мир, именуемый мягким и рыжим словом «Париж», но раздумала: мать разволнуется и вообще потеряет покой…

На следующий день Валентина съездила в аэропорт и узнала расписание самолетов.

* * *

Имя Невского приносило ей боль, которая не проходила: дело в том, что недавно у нее появилась клиентка, которая заказала ей широкое платье для беременной. Это была его жена, Анна. Высокая, красивая, с маленьким еще животом. Своего мужа она называла «Невский» и как-то случайно, ожидая, пока Валентина пришьет пуговицы на ее платье, рассказала в двух словах историю о том, как ее муж хотел уйти от нее, но вовремя одумался и вернулся в семью.

Валентина после этого разговора всю ночь проплакала.

* * *

— Можно я сейчас приеду к тебе? — спросил Саша, когда она позвонила ему, сказав, что на улице идет дождь и ей просто захотелось с кем-то поговорить…

— Конечно, я буду рада… — ответила она, не подумав. Валентина вдруг представила себе, что разговаривала не с Сашей, а с Невским, и на глазах ее выступили слезы. Никогда в жизни она не чувствовала себя столь одинокой.

* * *

Невский выкурил пять сигарет прежде, чем к нему подошла сестра:

— Не переживайте так, с вашим раненым все в порядке… Небольшое сотрясение мозга, ушибы и несколько ссадин на лбу… Вам повезло… И ему, конечно, тоже…

Невский, сбив прохожего, так испугался, что, подняв тяжелого мужчину на руки, некоторое время стоял с ним, не зная, что делать. Потом уложил на заднее сиденье и только после этого проверил у него пульс. Слава Богу, он был жив. Лоб в крови, глаза плотно закрыты…

Игорь привез его в больницу, заявив, что сбил его. И пока незнакомцу оказывали первую помощь и готовили к рентгеновскому обследованию, Невский успел дать показания приехавшему в больницу гаишнику.

Спустя три часа Невский помогал мужчине усаживаться в машину, интересуясь, где тот живет и куда его отвезти, но мужчина как-то странно смотрел на него и, казалось, был даже рад (!), что его сбили и наложили на голову повязку… Незнакомец улыбался, когда они проезжали освещенные и почти пустые ночные улицы, начинал что-то бормотать, но тут же замолкал на полуслове…

«Кажется, он повредился рассудком…»

— Вы не могли бы высадить меня на Красной площади, — вдруг внятно произнес незнакомец, тронув его за плечо. — Мне здесь недалеко… А что касается вас, я не дам против вас никаких показаний… Не переживайте… Если у вас возникнут сложности, позвоните по этому телефону…

— Я не могу вас так отпустить… Я обязан хотя бы довезти вас до дома и сдать родным… И потом, раз вы так благожелательно ко мне отнеслись, я бы хотел пригласить вас к себе и угостить хорошим коньяком… Мне, честное слово, не по себе… Простите меня, ради Бога… Я и сам не знаю, как это вышло, что я залетел на тротуар…

— Я бы с удовольствием принял ваше предложение, тем более что мне сейчас и самому хочется выпить, но я и так уже целый день кружу по Москве… Мне пора… Мне давно пора… Если мы встретимся как-нибудь еще, я вам все объясню… А пока не могу… Мне сейчас нелегко…

Высадив странного пассажира неподалеку от Красной площади, Невский позвонил Родикову:

— Ты еще дома? Я согласен пойти с тобой на вечеринку… К тому же надо кое-что отметить… Потом расскажу, но если в двух словах, то я, кажется, благополучно избежал тюрьмы…

Родиков сказал, что девушка, с которой он собирался познакомить Невского, журналистка, ей много приходится ездить, а потому вечеринка отменяется…

— Жаль… Ну ладно, пойду спать… — Игорь поехал домой.

* * *

Саши не было видно за букетом цветов. Это были не розы, а охапка хризантем всех возможных оттенков.

Валентина улыбнулась:

— Привет, проходи…

Пока ждала Сашу, она успела сто раз пожалеть о своем звонке. Она обнадежила его и почти сама напросилась на встречу. Бегство от одиночества — вот как можно было назвать этот нелепый звонок.

Что касается Саши, для него звонок Валерии (для него она так и оставалась Валерией) был настоящим подарком. После их знакомства, произошедшего при странных обстоятельствах, он постоянно думал о девушке, а при встрече нервничал, не зная, как себя с ней вести и о чем говорить… И пусть это была пока еще не любовь, но все же чувство очень волнующее и приятное. При мысли, что Валерия сейчас свободна и когда-нибудь может принадлежать ему, Саша весь покрывался испариной: он хотел ее и готов был на все ради нее. Однажды ему в голову пришла и вовсе безумная мысль: предложить ей деньги за проведенную с ним ночь. Он знал, что это недопустимо с такими женщинами, как она, но желание было столь велико, что в голову полезли глупости и похлеще… В один из вечеров, когда они перевезли почти все ее вещи со старой квартиры и сели пить чай на кухне, он вдруг поймал себя на том, что готов наброситься на нее в любую минуту. Помешал ему телефонный звонок… Никогда в жизни он не испытывал еще таких сильных чувств, такого влечения… Однако сказать ей об этом он так и не смог…

И вдруг этот звонок. Она сама позвонила ему, пробормотав что-то про дождь…

— Ты поужинаешь со мной? — спросила Валентина, принимая из его рук цветы и в смущении отводя взгляд. — Я, наверно, не должна была этого делать… Ты мог подумать обо мне все, что угодно…

Подойдя к ней совсем близко, Саша так решительно обнял ее, словно ему только что сказали, что теперь эта женщина принадлежит ему по праву и он волен делать с ней все, что захочет…

Валентина, попав в объятия, зажмурилась, чтобы Саша, переполненный нежностью, не увидел бы выражения ее лица; он был бы потрясен, встретив ледяной взгляд и плотно сжатые губы…

Она хотела обмануть саму себя, хотела, оказавшись в объятиях Саши, представить на его месте Невского, но чувства, пережитые с Игорем, были неповторимы. И вообще непонятно, зачем она позвонила… Ей и дверь открывать не следовало, пусть это стоило бы дружбы с Сашей. Но тогда она бы еще несколько часов оставалась совсем одна… А Валентина уже не могла находиться в одиночестве, при мысли, что во всем большом городе нет человека, с которым она могла бы забыть о своей сердечной боли, ее брала тоска. Она хотела забыть Невского. А этого можно было добиться, лишь встречаясь с другим. И вот этот мужчина, которого Валентина подсознательно выбрала на эту роль, обнимал ее, ожидая, когда она ответит на его ласку.

Подняв руки, Валентина обняла его за шею, приблизила свое лицо, потом, сделав над собой усилие, приоткрыла рот и коснулась его губ, и тут же почувствовала, что находится в руках опытного мужчины, который, словно получив согласие, принялся целовать ее долгими поцелуями… Она хотела снова спросить его об ужине, чтобы его приход обрел хотя бы какой-нибудь смысл, но Саша уже подхватил ее на руки и понес в комнату. Раздев Валентину, разделся сам и, пробормотав что-то, опрокинул ее на спину…

— Я не могу, — услышал он тихий сдавленный голос и последовавший за этим всхлип: Валерия-Валентина плакала.

— Почему? — Он тяжело дышал, держась из последних сил. — Ты нездорова?

— У меня с мозгами не в порядке, — Валентина поспешила подняться, приводя в порядок платье. — Извини меня, Саша, но мне нужно срочно уехать… Я больше не могу здесь находиться…

— Ты всегда поступаешь так? — услышала она его голос, они сидели на кровати в темноте и оба тяжело дышали.

— Как так?

— Сбегаешь со своей свадьбы, приглашаешь к себе, а потом вышвыриваешь за порог… Что ты себе позволяешь?

Она вздрогнула, будто ее ударили: он был совершенно прав, она ведет себя как самая настоящая истеричка.

— Я люблю другого мужчину, который меня бросил, — с трудом разлепив пересохшие от волнения губы, произнесла Валентина, чувствуя приближающиеся слезы, — поэтому я совершаю эти нелепые поступки… Ты прости меня, Саша, но постарайся понять… Я хотела (и ты это понял), чтобы ты пришел ко мне… Но у меня не получилось…

— Если ты будешь так себя вести, у тебя никогда ничего не получится. Я уверен, что тот мужчина, которого ты любишь, натерпелся от тебя… Ты должна быть просто женщиной и не усложнять все… Я веду себя, может быть, не совсем так, как тебе бы этого хотелось, но ты должна понять, что мужчины устроены по-другому… Обними меня, приласкай, позволь себе расслабиться и побыть просто женщиной, отдайся мне, ни о чем не думая, и ты поймешь, что все не так уж и плохо… Я же чувствую, что ты сейчас нуждаешься в тепле, в мужчине… Так, как поступаешь ты, не делает никто. Это жестоко, наконец, по отношению ко мне…

Валентина послушно легла, развела ноги и закрыла глаза.

— Хорошо, я попробую, — прошептала она, глотая слезы.

12

Борис замер перед дверью, затем сорвал с головы повязку и, с трудом прикрыв рану жиденькими прядками темных волос с проседью, спрятал бинты в карман. Он вдруг понял, что силы его иссякли. Он опустошен, московский воздух выветрил из его круглой лысоватой головы все мысли, а из сердца — все чувства. И все же отступать было некуда: он позвонил в дверь и вздрогнул, как нашкодивший мальчишка. Да, он испытывал жгучий стыд за свой поступок, которому уже больше пятнадцати лет. Но что поделать, если привычка каждый день начинать новую жизнь оказалась неистребимой?!