Она накинула халат и босиком подошла к двери. Осторожно открыла, решив, что это пришел один из друзей Джорджа, забывший спьяну, что тот уехал в Гарвард.

— Вам кого? — спросила она.

В бликах лунного света, заливавшего полутемную прихожую, она казалась совсем девочкой.

У крыльца стоял незнакомый мужчина с телеграммой в руке. Она посмотрела на него изумленно.

— Твоя мама дома? — спросил незнакомец.

— Я… нет… Вы, наверное, имеете в виду меня? — Она нахмурилась. — В чем дело?

У Эдвины екнуло сердце и перехватило дыхание, когда мужчина громко и отчетливо прочитал ее имя на телеграмме. Вручив ее, он торопливо сбежал вниз по ступенькам и, не оглядываясь, исчез в темноте ночи.

Закрыв дверь, Эдвина прислонилась к ней на несколько секунд. Она уже понимала, что содержится в телеграмме. Почтальон не разносит добрые вести после полуночи.

Она прошла в гостиную, зажгла лампу и медленно опустилась на стул. Распечатав телеграмму, она начала читать, и невыносимая боль пронзила ее сердце. Не может быть… невозможно… пять лет назад на «Титанике» ему удалось спастись… а теперь…

«С глубоким прискорбием извещаем, что ваш брат рядовой Филип Бертрам Уинфилд, сегодня, 28 ноября 1917 года, пал смертью храбрых в битве при Камбре. От имени и по поручению Департамента вооруженных сил Соединенных Штатов Америки уполномочен выразить соболезнования вам и вашей семье…» И дальше — подпись человека, имени которого она никогда не слышала.

Всхлипывая, Эдвина перечитала телеграмму добрый десяток раз, молча поднялась и погасила свет.

Заливаясь слезами, она поднялась наверх и остановилась в коридоре. До ее сознания дошло, что он больше никогда сюда не вернется… как и их родители, которых он пережил всего на пять лет.

Она тихо плакала, стоя с этой ужасной телеграммой в руках, когда вдруг заметила, что из темноты на нее смотрит чье-то детское личико. Это была Алексис. Уже давно она смотрела на старшую сестру, понимая, что случилось нечто страшное, и не решаясь подойти.

И когда наконец Эдвина протянула к ней руки, Алексис догадалась, что Филипа больше нет. Очень долго они стояли в коридоре, пока Эдвина немного не успокоилась. Они легли в спальне Эдвины, крепко обнялись и молча пролежали до самого утра, сломленные горем и ища друг у друга утешения и сил, чтобы пережить это страшное несчастье.

Глава 22

— Алло!.. Алло! — За три тысячи миль слышимость была отвратительная, и Эдвине приходилось кричать.

Она ждала два дня, пока Джордж вернется в Гарвард после праздника. Наконец кто-то ответил.

— Мистера Уинфилда, пожалуйста. — Вновь послышался продолжительный треск, а затем Джордж взял трубку. Несколько секунд она молчала.

— Алло! — кричал он. — Алло!.. Кто это? Джордж уже подумал, что прервалась связь, но Эдвине удалось собраться с духом и заговорить. Она не знала, с чего начать, а необходимость выкрикивать каждое слово еще более усложняла задачу. У нее было какое-то ощущение нереальности происходящего. Джордж еще ничего не знает о смерти брата. Уже два дня они живут в кошмаре, а он тем временем развлекался в Бостоне.

Дети плакали не переставая. Так уже было однажды, пять лет назад, хотя они и не помнили об этом. И тогда с ними был Филип.

— Джордж, ты слышишь меня?

— Да!.. С тобой все в порядке? — Он едва различал сквозь помехи ее голос.

Ответ дался Эдвине не сразу. Слезы навернулись ей на глаза, и внезапно она подумала, что звонить, пожалуй, не стоило.

— Филип… — начала она, и, прежде чем услышать следующее слово, Джордж все понял, и кровь застыла у него в жилах. — Два дня назад мы получили телеграмму. — Она всхлипнула. — Он убит во Франции… Он… — ей вдруг показалось, что нужно сообщить подробности, — пал… смертью храбрых…

Больше она не могла произнести ни слова. Стоя на лестнице, дети смотрели на нее.

— Еду домой, — только и сказал он, и слезы покатились по его щекам. — Еду домой, Вин… Держитесь.

Алексис тем временем медленно поднялась в комнату родителей, куда давно уже не заглядывала. Но теперь она хотела остаться здесь, наедине с собственными мыслями о старшем брате.

— Джордж, — Эдвина едва могла говорить, — тебе не обязательно приезжать… у нас… все в порядке. — Однако она сама не верила в свои слова. — Мы любим тебя…

Он плакал и не стеснялся своих слез. Как несправедливо устроен мир! Эдвина была права. Зря она отпустила Филипа. Он понял это слишком поздно.

— Я приеду через четыре дня.

— Мы встретим тебя… — Эдвина подумала, что Джорджу легче будет перенести горе в кругу родных, и не стала больше уговаривать его остаться в Гарварде.

— До свидания… Постой… малышня в порядке?

Дети бродили по дому заплаканные и притихшие, а Алексис снова замкнулась в себе и надолго исчезала в родительской спальне.

— Ничего. — Она перевела дыхание и постаралась не думать о Филипе и о том, как он умер, один, среди окопной грязи. Бедный мальчик… О, если бы только она смогла удержать его тогда!..

— Увидимся через четыре дня.

Она медленно повернулась к Фанни и Тедди, которые тихо плакали, сидя на ступеньках лестницы. Они прижались к ней, и Эдвине с большим трудом удалось развести их по комнатам. Однако спать они легли вместе, даже Алексис спустилась, чтобы присоединиться к ним. Эдвина не беспокоила ее. Она знала, куда ушла девочка, и понимала, что ей нужно побыть одной, вспоминая Филипа. Так иди иначе, но каждый из них думал только о нем.

Они говорили допоздна, вспоминали, каким хорошим был Филип. Высокий, красивый, серьезный, ответственный, спокойный, как он любил их всех! Он обладал многими положительными качествами, и с болью в сердце Эдвина осознавала, насколько ей будет теперь тяжело без него.

Дети не отходили от старшей сестры. Эдвина вспомнила ту ужасную ночь… Тогда, в шлюпке, испуганные, одинокие, они вот так же цеплялись друг за друга, не зная, доведется ли увидеться вновь, а вокруг грозно дышал океан.


Четыре дня прошли в тоске и печали, но с приездом Джорджа дом ожил. Он просто не мог передвигаться спокойно — бегал по лестницам, хлопал дверьми, вихрем врывался в кухню. Наблюдая за ним, Эдвина не могла сдержать улыбку. При встрече Джордж крепко прижал ее к груди, и они замерли, оплакивая погибшего брата.

— Я рада, что ты приехал, — призналась она после того, как уложили младших. Эдвина грустно посмотрела на Джорджа. — Здесь так одиноко без него. Жизнь стала совсем другой теперь, когда он… больше не вернется. Я не могу заходить в его комнату.

Джордж кивнул. Он был там и не мог без слез смотреть на вещи Филипа. Ему все время казалось, что Филип вот-вот войдет.

— Как странно, правда? — сказал он. — Продолжаешь думать, что он еще жив и скоро вернется… Но ведь это не так, Эдвина… правда?

Она кивнула и вновь подумала, каким серьезным человеком был Филип, каким надежным, как он помогал ей воспитывать детей. Не то что Джордж со своими дурацкими шутками и розыгрышами.

— Раньше я точно так же вспоминала маму… папу… и Чарльза… — созналась Эдвина. — Надеялась, что они вернутся, но — напрасно.

— Я тогда, видимо, был еще недостаточно взрослым, чтобы понять всю серьезность того, что с нами случилось, — сказал он спокойно, — но теперь… Как тяжело тебе пришлось, Вин… Чарльз и все остальное. С тех пор ты никого из мужчин не замечаешь. Я имею в виду… после Чарльза…

Он знал, что Бен пробовал ухаживать за ней, но так и не добился взаимности. Других поклонников Джордж у сестры что-то не заметил.

Эдвина улыбнулась и покачала головой.

— Не думаю, что смогу полюбить кого-нибудь еще. Наверное, Чарльз навсегда останется моей единственной любовью, — сказала она задумчиво и тихо.

— Но ведь это не правильно… в этой жизни ты достойна лучшей доли. И неужели ты не хочешь иметь собственных детей?

Засмеявшись, она вытерла слезы.

— Спасибо большое, с меня хватает и братьев с сестрами. Ты со мной не согласен?

— Но это не одно и то же. — Джордж сохранял абсолютно серьезный вид, а она опять засмеялась.

— Разница невелика! Я обещала маме, что позабочусь о вас, и я сдержала слово. Мне кажется, этого вполне хватит. А кроме того, я уже не так молода.

Эдвина, видимо, не слишком жалела об ушедшей юности. Куда сильнее переживала она утрату горячо любимых людей и тем больше ценила тех, кто остался рядом.

— Когда ты собираешься вернуться в Гарвард?

Джордж серьезно посмотрел на нее и ответил не сразу:

— Хочу поговорить с тобой об этом… но не сегодня… пожалуй, завтра. — Джордж знал, что сестра огорчится, но он принял решение еще до того, как приехал домой.

— Что-нибудь не так? Что-то случилось в университете?

От Джорджа можно было ожидать чего угодно, она в глубине души была ко всему готова. Несмотря на напускную серьезность, он оставался тем же жизнерадостным мальчишкой, что и раньше. Слегка обиженный, он покачал головой.

— Нет, в университете все в порядке, Вин. Но я не собираюсь возвращаться.

— Что? — Она посмотрела на него в полном недоумении. Все мужчины в их семье закончили Гарвард. Три поколения. И Тедди тоже отправится туда, вслед за Джорджем, а потом и их дети.

— Я не собираюсь возвращаться. Он говорил твердо и уверенно, как тогда Филип, и Эдвина почувствовала это.

— Почему?

— Потому что я нужен здесь. И, если честно, мне нечего там делать. В университете мне было хорошо и весело, но я хочу другого, Вин. Совсем другого. Я хочу окунуться в реальную жизнь… Мифология и переводы с греческого годились для Филипа, но не для меня. У меня иные интересы. Я лучше найду себе работу в Калифорнии.

Эдвину очень огорчило принятое Джорджем решение, но она уже понимала, что разубедить его невозможно. Она знала упрямый и настойчивый характер брата. Ее очень огорчало, что Джордж останется без диплома.

Несколько дней они обсуждали ситуацию, наконец она посоветовалась с Беном, и через две недели Джордж начал работать в отцовской газете. По-видимому, он оказался прав: теперь, когда Филипа не стало, только Джордж мог со временем возглавить редакцию.

Эдвина с улыбкой наблюдала, как утром он собирается на работу. Казалось, что маленький мальчик играет во взрослые игры.

Вечно опаздывая, он пулей выскакивал из кровати, кое-как напяливал пиджак и галстук и, наконец появившись в столовой, дразнил и отвлекал младших от завтрака. Затем опрокидывал три стакана молока, скармливал кошке свою овсянку, рассовывал по карманам фрукты и бежал к двери, сообщая на ходу, что позвонит в обед. Он неизменно выполнял свое обещание, но разговор обычно начинался с шутки, а заканчивался вопросом, не возражает ли сестренка, если вечером он пойдет в гости. Она, естественно, не возражала.

О любовных увлечениях Джорджа уже давно ходили легенды, и как только стало известно, что он вернулся, приглашения посыпались будто из рога изобилия. Крокеры, де Янги, Спреклесы и многие другие хотели видеть у себя его и Эдвину, но она предпочитала оставаться дома.

Иногда она все-таки соглашалась пойти в гости, и тогда Джордж прекрасно исполнял роль галантного кавалера, но Эдвина уже не получала прежнего удовольствия от развлечений. Зато Джордж радовался как ребенок. К своей работе он относился куда прохладнее.

Несколько раз она брала его с собой на ответственные ежемесячные совещания в редакции, но потом обнаружила, что после обеда он неизменно исчезал, и после тщательного расследования выяснялось, что он ходил в кино.

— Ради бога, Джордж, будь серьезнее. Ведь однажды тебе придется возглавить газету.

Он извинился, пообещал, что такого больше не будет, но через месяц история повторилась, и ей пришлось пригрозить ему лишением зарплаты.

— Не могу заставить себя, Эдвина, это выше моих сил. Все кланяются и расшаркиваются, называют меня мистером Уинфилдом, а я ничего не могу понять. Мне все время кажется, что обращаются к моему отцу, который где-то рядом.

— Так привыкай, черт возьми! Уж мне бы это не составило труда!

Она не на шутку разозлилась, но Джордж заявил, что устал от понуканий.

— А почему ты сама не хочешь взять газету в свои руки? — резко спросил он. — Ты и так ведь всем командуешь: детьми, хозяйством, мной, если получается, и Филипу ты тоже постоянно указывала, что делать!

Она дала ему пощечину, и он устыдился своих слов. Последовали длинные извинения, он знал, что задел ее за живое, и теперь раскаивался.

— Прости, Эдвина… Я сказал, не подумав…

— Ты действительно так считаешь, Джордж? Тебе в самом деле так кажется? — По ее щекам катились слезы. — Но что же мне было делать после смерти родителей? Сдаться? Выскочить замуж, а вас сдать в приют? Отправиться в Англию и плясать под дудку тети Лиз и дяди Руперта, ? Скажи мне.

Она разрыдалась. Впервые за многие годы она позволила себе высказаться, и на душе стало чуть легче.

— Папу и Филипа не пустили в шлюпку… только женщин и детей… а тебе разрешили, потому что офицер видел, что ты еще маленький… а мама не могла… она решила остаться с мужем. Филип говорил, что она отказалась сесть в последнюю шлюпку. Она решила умереть вместе с папой. — Пять лет она не позволяла себе говорить об этом вслух. Почему Кэт захотела умереть вместе с мужем? — И кто остался, Джордж? Кто? Я… и ты. Тебе было всего двенадцать… Да шестнадцать Филипу… Мне пришлось… Я делала все что могла… и если тебе это не по вкусу, извини.