Удар был силен. Но Большой Луи выдержал. Избыточный вес и обсессивно-компульсивный синдром не помешали Луи прийти к мысли, что, может быть, стоит перебраться в другую страну и попробовать начать все с нуля. Он упаковал чемоданы, купил билет на самолет и отправился прямиком в Англию.

В свое далекое путешествие Большой Луи двинулся холодным зимним утром. В самолете он перво-наперво съел три аэрообеда и выпил пять крошечных бутылочек бурбона. Все время полета над ледяной Атлантикой он продремал. Когда самолет пронесся над изрезанным побережьем Ирландии и начал снижаться, Большой Луи повернулся и уставился в заиндевевший иллюминатор. Его взору предстало что-то вроде лоскутного одеяла из заснеженных полей и потертых городов, и в голову невольно закралась мысль, что отправиться сюда было глупостью, но делать теперь нечего. Большой Луи затянул особо длинный привязной ремень, вытер руки антибактериальной гигиенической салфеткой и, когда самолет коснулся колесами посадочной полосы, вознес краткую молитву Господу. В аэропорту Хитроу он купил себе в знак утешения самый большой «Сникерс», втиснулся в переполненный вагон метро и потащился к Кингс-Кросс, где надо — под землей, а где надо — по земле.

Поездка отняла у него последние силы. К моменту прибытия в «Виднес-Тауэр» он до того замерз, измучился и преисполнился самых черных мыслей, что хватило одного взгляда на заброшенные пути, дома-башни и бетонные стены, чтобы внутри у него что-то надломилось.

Именно в этот момент он поклялся, что не выйдет из своей квартиры. Не выйдет до тех пор, пока ему не представится возможность кардинально улучшить свою жизнь. Он будет жить в этой нелепой коробке с тонюсенькими стенами, среди паршивой пластиковой мебели, пока у него не появятся деньги, чтобы осуществить мечту — приобрести домик с крылечком, просторной лужайкой и идеально ухоженными клумбами. Он будет стирать пыль с фарфоровых фигурок своей покойной тещи — бультерьеров и котят в ковбойских и индейских нарядах — и будет поддерживать в квартире идеальную чистоту и гигиену. И в один прекрасный день он выкупит себе освобождение.

Оно вот-вот придет. Луи не сообщил мне, как именно он намерен воплотить свою мечту в жизнь, но заверил, что у него имеется безупречный план.

* * *

— Не могу вам раскрыть секрет.

— Почему?

— Мы только что познакомились.

— Но мне хочется знать. Мне интересно.

— Может, я скажу вам в следующий раз.

— В следующий раз?

— Конечно. Вы ведь все-таки собираетесь поставить мне ящик для растений?

— Я?

— Кто же еще?

— Я хотела в следующий раз прислать к вам своего приятеля. Про растения он знает все.

— Нет.

— Нет?

— Нет. Мне надо познакомиться с вами поближе. Я хочу, чтобы клумбой занялись вы.

— Но мне показалось, вы обозвали меня набитой дурой.

— Ладно, ладно, не обижайтесь. Вы мне вроде как понравились. Наверное, это все ваши рыжие волосы. Они вам очень идут.

— Спасибо. Очень мило с вашей стороны.

— Ну-ну не зазнавайтесь. Вы же не кинозвезда. Не Рита Хейворт, в конце концов.

— Вы совершенно правы. Я не кинозвезда.

* * *

Аудиенция подходит к концу. Большой Луи объявляет, что ему еще надо кое-что сделать, — наверное, что-то связанное с антисептикой и надраиванием полов. Я беру куртку и собираюсь уходить.

— У вас есть электронная почта?

— Да.

— Воспользуемся ее услугами. Я отправлю вам список растений, которые я хочу, а вы привезете мне их в следующий раз.

— Так у вас есть компьютер?

— Конечно. Думаете, если я толстый, значит, дурак?

— Да нет, естественно, нет… Просто… Ведь компьютеры так дорого стоят…

— Вот оно что. Не волнуйтесь, у меня есть средства.

— Отлично. Пришлите мне список, и в следующий раз я привезу — как его? — сапропель, торф и все такое.

— Мне еще нужны качественные луковицы. И никакого дешевого дерьма, которое продают по Интернету.

— Дерьма не будет. Обещаю. Я попрошу Джо раздобыть все самое лучшее.

— Кто-то готовит тушеное мясо, — говорит Луи, когда я приоткрываю входную дверь.

— Не поняла?

— Внизу. Чувствуете запах? Кто-то тушит грудинку.

Я принюхиваюсь. Ничего. Я еще чуть-чуть приоткрываю дверь, только чтобы можно было проскользнуть в образовавшуюся щель. Большой Луи просит, чтобы я не открывала дверь настежь, а то у него ладони покроются потом. Я стараюсь изо всех сил.

— Так, значит, на следующей неделе?

— Да. На следующей.

— Точно?

— Точнее не бывает.

— Вы ведь не собираетесь залечь на дно и не давать знать о себе?

— Нет. Обещаю. Я позвоню.

— Ну хорошо.

— О'кей.

* * *

Я прохожу пятьдесят ярдов до лифта, трясусь в жестяной погремушке и только внизу замечаю, что к горечи застоявшейся мочи примешивается что-то сладкое. Это аромат тушеного мяса. Большой Луи прав. Кто-то в здании готовит грудинку.

11

— Ты это нарочно подстроил.

— Ничего подобного.

— Нет, нарочно. Ты специально отправил меня в самую гадкую, запущенную и ветхую трущобу в Лондоне, чтобы я прониклась отвращением к городу и переехала с тобой в деревню.

— Вот уж неправда. Не смеши людей. Если бы я знал, что все так плохо, я бы тебя туда в жизни не послал.

— У тебя был адрес.

— Да, но туда ездил Пит и все осмотрел. Он сказал, что все нормально. Ведь правда, Пит?

— Не вмешивай меня во все это.

— Ты говорил, что дом рядом с вокзалом.

— Он рядом.

— Да, только с тыльной стороны. Этакий мешок. Зона боевых действий. Там полно пергидрольных алкоголичек средних лет и уличных банд свирепого вида. С ножами.

— С ножами?

— Ну, с ворованными сигаретами.

— Извини. Обещаю: больше никогда не буду сваливать на тебя свои дела.

— Слишком поздно.

— А что такое?

— На следующей неделе я опять отправляюсь туда.

— Это еще зачем?

— Великан хочет, чтобы именно я завершила фронт работ.

Вечер. Мы с Джо и Питом пьем пиво, и никто не воспринимает мой рассказ про великана всерьез.

* * *

— Я просто уверен, что не может он весить под триста кило. Это физически невозможно.

— Но это так. Самое меньшее — триста.

— Сколько весил самый толстый человек всех времен и народов? Как там его звали?

— Роберт Уодлоу.

— Нет, — говорю я, — этот был самый высокий. Самый толстый был Роберт Эрл Хьюз.

— Откуда ты знаешь?

— В детстве я любила читать Книгу рекордов Гиннесса.

— Она и сейчас ее читает. — Джо хрустит орешком.

— Да. Я и сейчас в нее заглядываю. Иногда. Надо идти в ногу со временем. Сведения-то устаревают.

— А как он умудряется выживать? — У Пита скептический тон.

— Кто?

— Твой великан. Откуда он берет продовольствие и все прочее?

— Ему все доставляют на дом, я полагаю.

— А откуда у него деньги?

— Не знаю. Ему хватает, чтобы прилично питаться, у него есть компьютер, а всяких чистящих жидкостей столько, что можно заполнить полки приличного супермаркета. Но откуда он берет деньги, я не знаю. Он мне не сообщил.

* * *

— Наверное, он террорист.

— Не думаю, Пит.

— Может, он преступник, объявленный в международный розыск? По виду ведь не скажешь. Может, он подпольный торговец оружием?

— Не торговец он оружием.

— Откуда тебе знать?

— Он такой… обаятельный.

— Он помешан на маринованных огурцах, — ухмыляется Джо. — Вот на этом основании она и оценивает людей. Если любит все маринованное, значит, человек порядочный.

— Говорю вам, огурцы были замечательные. Не забыть спросить, где он их берет. В следующий раз, когда к нему поеду.

— Постой-ка. Ты серьезно собираешься наведаться туда еще раз?

— Почему бы и нет?

— Это небезопасно.

— В деревне безопаснее, правда? — Я подозрительно гляжу на Джо.

— Да уж конечно. Даже ты это признала.

Вот оно. Нужный момент настал.

— Джо?

— Да?

— Ты когда-нибудь видел «Плетеного Человека»[19]?

— Кажется, нет.

— Ясно. Во сколько закрывается видеомагазин?

* * *

— О господи!

— Вот именно.

— Какая гадость!

— Ага, не очень-то приятно на это смотреть, правда? Как здорово, когда свора по пояс голых язычников привязывает тебя к плетню и сжигает живьем на какой-то открытой всем ветрам возвышенности! Вот что может с нами случиться, если мы переберемся в деревню.

— Ты так думаешь?

— Если такое произошло с самим Эдвардом Вудвордом про прозвищу Волына, то, уж конечно, может случиться и с нами.

— Но это приключилось в шотландской глуши. На Гебридских островах.

— Вот так все и начинается. Сначала ты говоришь, что мы переедем не далее чем в Хэмел-Хэмпстед, а потом вдруг оказывается, что на нас одежда из рыбьей кожи, мы живем на берегу какого-нибудь Лох-Несса и за нами по лиловому вереску гоняется шайка полуголых сатанистов.

— Мужчин или женщин?

— Какая тебе разница.

— Вообще-то разница большая.

— Тогда мужчин.

— Уверена?

— Абсолютно.

— Не женщин?

— Нет.

— А по-моему, все будет замечательно.

— То есть как? — возмущаюсь я, не веря своим ушам.

— Ну, во-первых, мы сможем развести настоящий сад. Потом, мы будем в состоянии обеспечить себе приличный отпуск. Эту квартиру можно продать, положить денежки в банк и купить дом, где будет на спальню больше.

— И зачем нам еще одна спальня?

Джо делает умное лицо.

— Серьезно. Неужели с нами будет жить кто-то еще? Ведь чтобы приютить Пита, когда очередная подруга дает ему от ворот поворот, у нас имеется диван.

— Знаешь… может быть… однажды нам захочется иметь детей. И тогда лишняя спальня нам не помешает.

— Хм-м… Джо?

— Да?

— Ты когда-нибудь слышал о товаре, который называется «Тина Леди»?

* * *

Надувшийся Джо отмокает в ванне, прихватив для компании пиво и журнал про морозостойкие однолетники, а я звоню своему постоянному консультанту Лорне.

— Ты ему сказала, что не хочешь иметь детей?

— Нет. Не совсем. Я просто сказала, что еще не готова.

— Ну так объяви о готовности. По-моему, это хорошая мысль.

— Ты так считаешь?

— А почему нет? Мэг — лучшее, что у меня есть в жизни.

— Ясно. И это говорит женщина, которая внушает мне, что в случае рождения детей я к пятидесяти годам стану опустившейся замарашкой, а в магазине эта женщина всякий раз стонет: ах, у меня желудок в три фута длиной.

— Мы же не ходим по магазинам вместе.

— А то я не знаю. Просто я могу ходить по магазинам только в одиночестве, а то бы ты наверняка стонала.

— Не забывай про свое хозяйство.

— Про что не забывать?

— Про хозяйство. После родов оно изменится.

— Ясно.

— Ты понимаешь, о чем я? Впрочем, это неважно, потому что всегда можно сузить и подтянуть потом.

— Ты это серьезно?

— Конечно. Небольшая операция — и все в порядке. Тебе и губы могут укоротить.

— С чего это кому-то может понадобиться укорачивать губы?

— Знаешь… а вдруг они слишком свисают?

— Свисают?

— Да. Если они ниже лобка. Некоторые дамы не жалеют денег, только бы их укоротить.

— Какие дамы?

— Калифорнийки.

— Мать-перемать.

— Я того же мнения. Ты только представь себе. Вот ведь жизнь — с утра одна забота: а вдруг у тебя губы длинноваты?

— Нет, — говорю я. — Не могу себе такого представить.

— А если серьезно, ты подумай насчет этого.

— Насчет укорачивания губ?

— Насчет того, чтобы переехать в деревню и завести с Джо детей. Что такого уж замечательного в этом Лондоне? В городах хорошо жить, только если у тебя куча денег.

— Это неправда, — возражаю я. — Как раз наоборот. Бедняка в городе окружают такие же бедняки. Это успокаивает.

— Жизнь среди бедных людей тебя успокаивает?

— Да. Мне нравится, когда у меня за окном копошатся другие человеческие существа, далекие от процветания, которые волокут сумки на колесиках и ведут борьбу за жизнь. Если бы я жила в деревне, я бы ничего не видела, кроме деревьев. И травы. И овец. И язычников с мощной грудью, пляшущих с факелами на продуваемых всеми ветрами возвышенностях.