Игорь что-то ответил, но я не услышала. Неожиданно, в глазах потемнело, а в ушах загудело. В солнечном сплетении кто-то собрал всю энергию и с силой дернул на себя. Меня обдало такой волной страха, что я чуть не упала со стула. И этот жуткий страх прошел сквозь меня, разрушая сознание, причиняя телу невыносимую боль, словно этот отвратительный кто-то окатил меня кипятком.

 Игорь закричал и грязно выматерился.

 Билл — ясно щелкнуло в голове.

 Капитан рванул к тумбочке и достал полотенце. Принялся вытирать мои ноги. Я все видела и не видела одновременно. И я не понимала, отчего так больно. Потом перевела взгляд на чашку. В руках была только половинка.

 — Игорь! — заорала я. — Прикажи его привести! Немедленно! — И испугалась собственного голоса. Он был черным, вязким, тягучим, как смола.

 Игорь Мамедович шарахнулся в сторону и нерешительно подошел к телефону. Не знаю, что он увидел в моем взгляде, и, слава всем богам, никогда не узнаю, но он набрал короткий номер.

 — Опанович? Это Разгуляев. Там парень... немец... Давай его сюда со всеми документами. Что? — уши Игоря дернулись, рот сжался, между бровей складка возникла и разгладилась. — Что?! Я сказал, давай его сюда! Немедленно! Я тебя самого сейчас! Ты мне международный конфликт хочешь?

 — Он не говорит по-русски, — истерично взвизгнула я, подлетая к мужчине. — Он не пойдет!!! Игорь, пожалуйста!!! Сделай же что-нибудь!!!

 — Зайди! — приказал капитан и повесил трубку.

 У меня задрожали руки, а в ногах появилась слабость. Я рухнула на его стул и закрыла лицо, пытаясь спрятать слезы.

 — Машка, ты чего? Машка, перестань, — он хлопал меня по спине. — Ну попугали немного парня. И ему экстрим и нам развлечение.

 — Игорь, он после концерта, он весь на нерве, на пределе, он выкладывается так, что нашим и не снилось, а ты на него своих бультерьеров натравил? Попугать решил? Он же...

 — Впредь наука будет, — по-отечески отозвался Разгуляев.

 Опанович оказался мужчиной весьма внушительных размеров и неопределенного возраста. Говорил он медленно, двигался еще медленнее, как мясник перед новой партией мяса, ибо скотину уже забили, и никуда оно не убежит.

 — Мамед, че там? — пробасил он, вальяжно входя в начальственный кабинет.

 — За девчонку головой отвечаешь. — Игорь толкнул меня навстречу лейтенанту. — Она его переводчик. Пойдет с тобой. Немца этого мне сюда приведи.

 Опанович неспешно поплыл по коридору. Сказать, что я нервничала, значит, ничего не сказать. Меня так на госэкзаменах в институте не трясло, как колотило сейчас. И больше всего пугало то, что шли мы не туда, откуда привели меня!

 Волна страха накрыла вновь. Я задохнулась. Это был словно удар в живот. Сильный. Короткий. Лишающий возможности двигаться и дышать. Я вцепилась в руку проводника и глухо застонала.

 — Да ты чего так нервничаешь? Ничего с твоим фрицем не случится.

 — Пожалуйста, — провыла я. — Быстрее, мать вашу!

 Наконец-то он соизволил остановиться у камеры. И это была вовсе не та камера, в которой я оставила Билла!

 Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание от кошмарного страха. Опанович неторопливо распахнул дверь, как я поняла, в обход всех инструкций и правил. И я, вынырнув из-за его спины, узрела страшную картину: в левом углу около нар какая-то свалка тел, орущая и матерящаяся. Мгновение, и до меня дошло, что происходит. Я забыла про Опановича, забыла про безопасность, забыла про все на свете. Оттолкнув мента, словно выпущенное ядро, влетела в кучу с каким-то звериным рыком. Разбила ее. Билл метнулся к стене, судорожно вцепившись в приспущенные джинсы. Глаза красные, взгляд затравленный, лицо белое, губы дрожат. Между мной и им встала какая-то фигура. Это он зря. Я в такие моменты за себя вообще не отвечаю, да и постоянные путешествия по чужим странам научили реагировать быстро, не думая, не размышляя. Этому приему меня научил отец. Он называл его «датским поцелуем»: левый кулак в нос, правый локоть в солнечное сплетение и отлакировать сильным ударом в пах. Если противник не ожидает нападения, то срабатывает в десяти случаях из десяти. Этот не ожидал нападения. Рухнул к моим ногам, захрипел. Сзади кто-то дернул за волосы. Я со всей дури вонзила металлическую шпильку в босую ступню нападающего, протыкая плоть, ломая каблук. Не удержалась на ногах, отлетела в угол к Биллу.

 От страха я крепко обняла его и осыпала лицо короткими поцелуями, бормоча:

 — Прости, прости, прости! Я не имела права оставлять тебя одного! Я больше тебя не оставлю. Слышишь, я всегда буду рядом с тобой. Прости! Я больше не дам тебя в обиду. Все хорошо. Все закончилось. Прости…

 В камеру, как просыпавшийся горох, вбежали менты. Много ментов.

 Билл уткнулся носом в мою шею и всхлипнул, сжал так, что грудной клетке стало больно.

 — Прости.

 — Я думал, ты меня бросила.

 — Нет, я пыталась нас отсюда вытащить.

 — Я звал тебя.

 — Я услышала.

 Опанович протянул руку, помогая нам подняться. Билл вернул джинсы на бедра. Но без ремня они норовили свалиться. Пришлось придерживать их рукой. Я озлобленной волчицей глянула на уголовников. Один из них усмехнулся:

 — Какого петушка забирают.

 Он стоял в метре от меня.

 Надо сделать всего шаг.

 Верхняя губа непроизвольно поползла вверх, обнажая зубы. Из глотки вырвался гортанный рык.

 — Соси у мертвого осла, ублюдок! — и я вцепилась в его рожу, с силой дернула на себя. Под ногтями остались тонкие полоски кожи и грязи.

 Два мента с трудом оттащили меня от вопящего урки. Выкинули в коридор, как взбесившуюся кошку.

 — Попугали? — орала я на Опановича, нервно размахивая руками. — Уроды! Вонючие уроды! Попугать вы захотели! Парня чуть не изнасиловали! Вы вообще в своем уме? Он гражданин иностранного государства! Вы спятили?! Охренели?! Страх потеряли?! Вас его продюсер сам по кругу пустит!!! Собственноручно!!!

 — Заткнись, — коротко, но емко попросил лейтененат.

 Я заткнулась, но ненавидящий взгляд исподлобья, гневно раздувающиеся ноздри и сжатые в полоску губы говорили сами за себя. Кулаки побелели, ладоням стало больно от того, что в них вонзаются обломанные ногти. Я готова была повторить на бис выход с расцарапыванием лица.

 Билл жался к стене, с ужасом переводя взгляд то на бешенную меня, то на громилу Опановича.

 — Пошли, — невозмутимо кивнул Опанович.

 Мы последовали за мужчиной. По дороге я очень тихо объяснила Биллу, что у нас произошло.

 — Все на самом деле плохо. У тебя нашли наркотики. Из-за них у нас серьезные неприятности. Меня еще могут отпустить, а вот насчет тебя…

 — Это не мои наркотики, — устало отозвался он. — Я не употребляю.

 — Я знаю. Но их нашли у тебя.

 — Их подкинули.

 — Там твои отпечатки пальцев.

 — Мне дали что-то подержать. Откуда я знал, что это наркотики.

 — Тсссс, не шуми. Короче, стой на своем. Тебе их подкинули и все тут. Требуй дать тебе возможность позвонить Йосту. Черт с ним со скандалом, скандал будет, когда народ узнает, где ты и за что. Но это будет потом, главное, тебя отсюда вытащить. Только давай договоримся, пока я не скажу тебе вставать в позу «Звезда в шоке», стой, молчи и не звезди. Я почти дежурного дожала.

 Он удрученно кивнул.

 — Ты меня, правда, больше не оставишь одного?

 — Только через чей-нибудь труп, — серьезно заверила я его.

 В кабинет Разгуляева я влетела впереди Опановича. За лейтенантом тенью следовал бледный как смерть Билл.

 — Игорь Мамедович, довожу до вашего сведенья, что с подачи ваших подчиненных наш немецкий гость был подвергнут насилию, — зло зашипела я.

 — Брехня, — промычал Опанович. Я резко обернулась и бросила на лейтенанта самый презрительный взгляд, каким только обладала. Фактически плюнула в него злобой. На всякий случай мужчина отодвинулся подальше.

 Игорь зыркнул на коллегу. Тот качнул головой и виновато пожал плечами.

 — Уверен, ты преувеличиваешь, — не слишком уверенно начал Игорь.

 — Преувеличиваю?!! — взорвалась я. — Может быть нам снять побои и провести освидетельствование?! Ты понимаешь, что подсадка в камеру к насильникам — это уже не шутки и не «учеба»?! Ты понимаешь, ЧЕМ это теперь вам всем обернется? Где его вещи? Я спрашиваю, где его вещи?

 — А ты что тут разоралась? — попробовал взять ситуацию под контроль капитан.

 — Игорь, послушай меня! — зло цедила я. — Он имеет право сделать один звонок. Всего один звонок. Ты меня хорошо слышишь? Один звонок продюсеру. И ты навсегда останешься лейтенантом. И то в лучшем случае.

 Билл стоял вплотную ко мне, вцепившись в пояс моих брюк, словно придерживая, чтобы я все-таки не бросилась на мента. Руки ледяные, дыхания почти не слышно.

 — Игорь, мы ведь можем идти? Так? — строго и твердо спросила я.

 — Опанович, вещи их принеси и пропуск выпиши. Я подпишу, — нехотя сдался он.

 — Спасибо, — бросила я. Сама победно сжала за спиной руку Билла.

 — Спасибо, — неожиданно отозвался он по-русски.

 — Смотри-ка, он и по нашему кумекает! — расплылся в довольной улыбке Игорь.

 Билл испуганно посмотрел на меня, требуя перевода.

 — Расслабься, — отозвалась я по-немецки.

 — Нет, Машка, он на самом деле такой известный, что весь мир сходит по нему с ума? — скептически оглядев затравленного парня, в сотый раз спросил Игорь.

 — Да.

 — А он может мне дать автограф? Я дочери снесу. А то ведь не поверит, что этой ночью у нас в отделении чуть не был изнасилован Билл Каулитц.

 — Не вижу поводов гордиться, — резко осадила я мента.

 — Какое у тебя отвратное чувство юмора, — гоготнул он.

 — Что он хочет? — не выдержал Билл.

 — Автограф.

 — Скажи, что я дам ему автограф, только пусть выпустит.

 — Он и так нас сейчас выпустит. Не нервничай.

 Опанович свалил на стол останки Билловой мобилки, документы, портмоне, ремень и шнурки от кед, мою напоясную сумочку.

 — Телефон! — расстроено воскликнул Билл.

 — SIMку забери.

 — Черт! Он стоил пятьсот евро!

 — Леший с телефоном! Тебе чуть очко не порвали, а ты по телефону убиваешься! Я тебе свой отдам, — я зло толкнула парня к выходу.

 — Автограф-то даст? — улыбнулся Разгуляев.

 — Билл, — перевела я, — черкани ему пару добрых слов. Только по-умному, типа «господину Разгуляеву в знак признательности…» все дела…

 — Можно матом?

 — Валяй! Только красивым матом, чтобы внешне смотрелось.

 Он хищно улыбнулся и облизал пересохшие губы. Ровным, немного зажатым подчерком написал… Я даже отвернулась, чтобы не засмеяться. Они еще хотели сфотографироваться, но Билл категорически отказался. Мы сгребли вещи со стола и быстро покинули отделение.

 Первое, что я сделала, — это, под удивленные взгляды курящих на крылечке ментов, выкинула сапоги за пятьсот евро (увы, сломанный каблук в принципе можно починить, но я совершенно точно не буду их больше носить из-за следов крови). Между прочим, это были мои любимые сапоги на удобной колодке, купленные в Милане всего три месяца назад. Н-да, Полиночка, подкинула ты мне работку, сплошные траты и нервы. Я мужественно вздернула нос и гордо прошествовала к калитке. Ничего, что босая, утешала я себя за нелепый вид, это в некотором роде даже пикантно. Ступни неприятно холодило и кололо. Надо побыстрее добраться до мотоцикла и ехать домой, по дороге закинув нашего принца в апартаменты в отеле. Вон, как шустро улепетывает, хоть бы оглянулся, ищи его потом по темным подворотням с собаками. Не дай Бог, хулиганье привяжется, придется в ментуру возвращаться, вот смеху-то будет. Разгуляев не простит нам того пошлого автографа, где парень отборным немецким матом смешал его с отходами жизнедеятельности человека. Билл, конечно, погорячился, но его тоже можно понять. Лично я была бы сильно сердита, если бы меня пыталось изнасиловать несколько урок. Или... Я остановилась как вкопанная, с ужасом глядя вслед удаляющемуся силуэту. Нет! Менты же не совсем больные, чтобы наживать себе такие проблемы! У Билла в документах четко написано — несовершеннолетний, гражданин Германии. Они должны были понимать, каким боком это выйдет! Мне стало страшно. Я вдруг вспомнила, что около камеры никого не было и его не кому было защитить. Вспомнила, то страшное зрелище из потных вонючих тел, синих от татуировок рук и ног. Перед глазами четко встали упущенные детали картинки: я с разбега врезаюсь в толпу, по инерции толкая какого-то полуголого мужика, он слетает с подмятого Билла, который в свою очередь затравленным зверьком отползает в угол... натягивая джинсы. Голова закружилась. Я, не в силах сделать больше ни шагу, хлопнулась на бордюр и сжалась в комок. Погуляла, мать твою?! Показала город?! Развлеклись?! Как ты могла подвергнуть его такой опасности? Как ты смела?! Идиотка! Гребаная идиотка! Вечно тебя на подвиги тянет, вечно приключения находишь на свою дурную голову!