Амрита полезла в вышитую шелковую сумку для книг и достала свою контрольную работу, которая была полна похвал от Бренды, написанных синей ручкой. Вверху работы стояла оценка «отлично».

— Мы знаем, что происходит между вами и Уолшем, — сказала Амрита. — Все знают. И это отвратительно.

Доктор Атела сняла свои смешные очки и со вздохом положила их на столик. Бренда глубоко вдохнула. Она была к этому готова, разве не так? За последние три недели она тысячу раз прокручивала перед глазами эту сцену. И все же слово «отвратительно» больно ударило по ее самолюбию. Отвратительна учительница, которая забеременела от своего ученика-семиклассника. А Уолш был на год старше Бренды; их отношения были вполне естественными. Если только не учитывать тот факт, что он ее студент. И поэтому их отношения были неправильными. Они были «нехорошими», как сказала Атела. Это было глупо, плохо. Да, они нарушили университетские правила. Но они не были отвратительными. Бренду поглотили эти мысли. Она задумалась и не сказала ни слова. Через некоторое время это показалось ей прекрасной тактикой — не стоило даже отвечать на обвинения.

— Доктор Линдон, — окликнула ее Сюзанна Атела.

— Простите. Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Бренда.

— Мы говорим о неуместных отношениях между сотрудником кафедры и студентом.

— Я видел вас вдвоем, — сказал Билл Франклин. — В начале семестра. И что я заметил — кроме того, что вы очевидно увлечены друг другом, — так это то, что он заплатил по счету. А именно финансовый вопрос и является причиной, по которой отношения между преподавателями и студентами запрещены. Он угощает вас выпивкой, вы ставите ему оценки…

— И на что вы намекаете? — спросила Бренда. — Прошу прощения, я не…

— Я действительно вас уважала, — сказала Амрита. Она застегнула змейку на кофте, затем расстегнула ее на дюйм, застегнула обратно. Вверх, вниз, вверх, вниз. Она нервничала. Бренда хотела указать на это, но не знала как. — Мне нравился ваш курс. Я думала, что наконец встретила настоящего преподавателя, молодого, который мог бы быть для меня примером. — Здесь голос Амриты задрожал. — Но затем оказалось, что вы — самозванка, и не такая уж и безобидная. У вас… связь с Уолшем. Вы поставили ему за работу «пять с плюсом»!

Бренда уставилась на свой несъедобный ленч. Она хотела вылить бутылку воды Амрите на голову. «Ты маленькая соплячка! — подумала она. — И поэтому ты это делаешь? Потому что я поставила Уолшу оценку, которую он заслуживает? Или потому, что ты сама в него влюблена?» Бренда хотела выплеснуть суп из тунца в лицо Биллу Франклину. Тем вечером в «Каппинг рум» он проявил свою истинную сущность. Он сидел в баре и напивался, готовый начать охоту на любую молоденькую девушку — или парня, который пришел без сопровождения. Дядюшка Перви — вот кто был отвратителен. И еще была доктор Атела. Она была хуже всех, поскольку Бренда видела, что, прикрываясь унылым беспокойством и сдержанным неодобрением, Сюзанна наслаждалась ее страданием. Если бы они были в Древнем Риме, Атела бросила бы Бренду в клетку со львами и аплодировала бы последовавшему за этим зрелищу. Но почему? Из-за того, что Бренда молода? Потому что она была хорошим преподавателем? Неужели Сюзанна Атела просто завидовала Бренде? Неужели она чувствовала какую-то опасность? Другой заведующий кафедрой мог бы выразить разочарование, но на лице Атела застыло смирение, словно она все время знала, что подобное должно произойти, словно она это предвидела. Бренда была потрясена; она встала.

— У меня и у самой в час назначен ленч, — сказала она. — Поэтому если вы меня простите…

Бренда схватила бутылку воды, а остальную часть своего ленча оставила на столе. Через несколько секунд она уже растворилась в толпе голодных студентов.

Бренда полезла в сумку за сотовым. Позвонить Уолшу, проинструктировать его, сказать, чтобы он все отрицал. У них не было никаких доказательств! Билл Франклин видел их вместе в «Каппинг рум». И, возможно, кто-то заметил, как они целовались в аудитории Парсона, номер 204. Почему она была так глупа, так неосмотрительна? Не важно, были у них доказательства или нет, это была правда, Бренда могла ее отрицать, но она бы соврала. У нее были романтические и сексуальные отношения с одним из ее студентов. И поэтому ее ожидает дисциплинарное взыскание. Она лишится работы и вместе с ней своего доброго имени, своей репутации. Бренда могла покинуть территорию «Чемпиона» и сесть на автобус домой, ни разу не оглянувшись, но в аудитории были вещи, которые она не могла там оставить, — кое-какие бумаги и первое издание Флеминга Трейнора. Бренда поспешила обратно на кафедру английского языка.

Стул миссис Пенкалдрон был свободен, и недоеденный салат «Цезарь» стоял на листочке бумаги у нее на столе. Бренда полезла в сумку и нащупала там одинокий ключ на проволочном кольце с бумажным ярлыком, на котором миссис Пенкалдрон вывела карандашом «Аудитория Баррингтона». Бренда посмотрела на тяжелую панельную дверь. У нее не было времени! Ей нужно было отсюда убираться! Пойти в аудиторию, забрать вещи! Теперь дверь казалась ей еще более внушительной, чем в начале семестра, но, несмотря на это, а может, именно поэтому Бренда зашагала по коридору в ее направлении. В комнате для ксерокопирования за аппаратом стоял Оги Фиск, и его присутствие испугало Бренду, но, когда она проходила мимо, он даже не поднял глаз.

В своих показаниях Бренда заявляла, что лишь частично понимала, что делала в тот день. Она сказала:

— Я была не в себе. Расстроена. Потрясена, подавлена, совершенно сбита с толку. У меня в голове был туман. Я сама не понимала, что делаю. Я совсем не хотела украсть картину. Я просто хотела…

— Хотели что, доктор Линдон?

— Увидеть картину еще раз, — сказала она. — Попрощаться с ней.

Бренда ввела код и отперла замок. Она нисколько не удивилась бы, застав внутри миссис Пенкалдрон, сидящую за столом эпохи королевы Анны в ожидании Бренды. Но аудитория была пуста, в ней было совершенно тихо, прямо как перед началом занятий в течение всего семестра. Бренду охватило чудовищное чувство утраты. Начало конца. На ее карьере можно поставить крест, и все это произошло по ее собственной вине. Бренда столкнулась на своем пути с искушением, но вместо того, чтобы его обойти, встретилась с ним в баре.

Бренда поставила сумку и бутылку с водой на стол эпохи королевы Анны и стала перед картиной. Она пыталась поглотить ее, впитать в себя, потому что, конечно же, больше ее никогда не увидит. Бренда хотела прижаться к картине лицом, почувствовать ее текстуру своей щекой; она хотела забраться в эту картину и стать ее частью.

Женщина услышала шум. Она повернулась и увидела миссис Пенкалдрон, которая стояла перед ней в такой позе, словно Бренда была бешеной собакой. Миссис Пенкалдрон убрала бутылку с водой со стола эпохи королевы Анны (на нем, конечно же, осталось бледное круглое пятно).

— Что вы здесь делаете? — спросила лаборантка. — Вам больше нельзя здесь находиться! А это… — Она покачала бутылкой воды и вытерла пятно на столе своим рукавом. — О чем вы думаете? Вы же знаете правила!

— Простите, — сказала Бренда. — Простите.

— Вы знаете правила, но не соблюдаете их, — продолжала миссис Пенкалдрон. — Извинение не оправдывает ваш проступок.

Бренда подняла вверх руки.

— Ладно, как скажете. Я пришла забрать свои вещи. Я ухожу.

— Я упакую ваши вещи как полагается и отошлю их по вашему домашнему адресу, — сказала миссис Пенкалдрон. — Предлагаю вам немедленно освободить эту аудиторию и покинуть территорию кафедры, иначе мне придется вызвать охрану.

— Охрану? — спросила Бренда. — В этом нет никакой необходимости… — Она очень хотела назвать миссис Пенкалдрон по имени, но не знала его. — Я ухожу.

В дверном проеме показался Оги Фиск. Он посмотрел на Бренду взглядом, в котором смешались жалость и отвращение.

— Я все слышал, — сказал он. — Все знают. Атела уволила вас?

— Ей не пришлось этого делать, — ответила Бренда. — Я ухожу.

— Вам не удастся от этого убежать, — сказал Оги. — Это навсегда приклеится к вам. То есть вы можете найти другую работу, но когда-нибудь кто-то все равно узнает.

— Это позор, — сказала миссис Пенкалдрон. — Я знала, что между вами двумя что-то не так. Не могла понять что и, уж конечно, не ожидала, что… но что-то, да, что-то я почувствовала с самого начала.

— Мы все полагали, что ваш успех будет недолговременным, — произнес Оги. — Женщина, столь привлекательная, как вы, и с такой темой диссертации, со специализацией, в которой больше никто на земле не разбирается… Я знал, что так не бывает. В вас было что-то подозрительное, что-то искусственное. Мы все это знали.

— Перестаньте, — сказала Бренда. Неужели они не видели, что она и так была достаточно расстроена?

— Это вы перестаньте, — сказала миссис Пенкалдрон и указала на дверь. — Уходите, или я вызову охрану.

Не в себе. И совершенно сбита с толку. И вне себя от злости. Бренда ненавидела миссис Пенкалдрон. Лаборантка никогда ей не нравилась, но сейчас Бренда ее просто презирала. А еще Оги Фиск — отвратительный тип! — с копной рыжих волос и белыми надутыми губами. Недолговременный успех? Он несколько раз приглашал ее сходить куда-нибудь вместе, и каждый раз Бренда отшивала его. Не в своем уме. Что-то подозрительное и искусственное? После шести лет аспирантуры, тысяч часов, проведенных за чтением и исследованиями? После всей этой работы? Рабской преданности? Внезапно Бренду охватила ярость. Ее не выгонят из этой аудитории. Она хорошо работала; она была хорошим преподавателем.

«Мы все это знали». Да, теперь ему легко было говорить. Теперь.

Бренда залезла в сумку и достала книгу — один из редчайших экземпляров «Невинного самозванца», который она принесла для своих студентов, — и швырнула ее. Она бросила книгу, заявила в своих показаниях университетскому юристу Бренда, потому что хотела что-то бросить. «Неужели вы никогда ничего не бросали в гневе? Неужели вы никогда не чувствовали такого импульса?» Бренда не целилась книгой в Оги Фиска, или в миссис Пенкалдрон, или в картину. Но она попала в картину (нижний левый угол, дыра в два сантиметра длиной). Бренда испугалась и затаила дыхание, миссис Пенкалдрон закричала, а Оги Фиск сказал:

— О черт. Теперь вам действительно несдобровать.

— Я вызываю охрану! Заблокируйте дверь, Оги! Мы не позволим ей уйти! Она должна за это ответить, — сказала миссис Пенкалдрон.

Бренда сквозь слезы посмотрела на картину. Теперь она все прекрасно понимала. Брызги, беспорядок, путаница, хаос. На картине была изображена ее жизнь.


«Закончить», — подумала она. У этого слова было несколько значений. С одной стороны, это было удобно. С делом наконец будет покончено. «Университет “Чемпион” против Бренды Линдон» станет еще одним файлом, запертым в ящике в офисе Брайана Делани. Но с другой стороны, «закончить» означало «расстаться с чем-то». Ей придется привыкнуть к жизни без университета и без Уолша.

Ее сердце стремилось к нему, ее телу не хватало его рук. Бренда хотела услышать его голос; и даже не слишком важно было, что он скажет. Но она не могла заставить себя ему позвонить; ее отношения с Уолшем были неразрывно связаны с ее разрушенной карьерой, с работой, которой у нее больше нет. Сейчас Бренде было больно, но ей было бы еще больнее говорить с Уолшем, изо дня в день вспоминать унижение, пережитое в тот день в присутствии Сюзанны Атела, Билла Франклина, Амриты, Оги Фиска, миссис Пенкалдрон и, наконец, охраны.

Где она возьмет деньги? Может ли она объявить о банкротстве? Неужели ей придется просить деньги у родителей? Для Бренды сто двадцать пять тысяч долларов не слишком отличались от ста пятидесяти тысяч — что та, что другая сумма были недостижимы. Ей придется продать свою половину коттеджа, но как спросить об этом у Вики — и что, если у Вики и Теда по каким-то причинам нет денег, чтобы выкупить у Бренды ее часть? Ей просто придется продать свою половину кому-то другому. Она представляла, что подумают Вики и родители: «Бренда книжный червь, но она совершенно лишена здравого смысла. Она не в состоянии строить свою жизнь. Нам всегда приходится вытаскивать ее из беды».

Как себя защитить? Что еще она могла сделать? Только одно. Бренда всегда пряталась в одном месте. Жалкий червяк, книжный червяк уткнулся носом в книгу. Бренда достала из сумки блокнот, налила чашку кофе из термоса и стала писать.

* * *

Это никогда не пригодилось бы ему для резюме, но Джош гордился своим умением обращаться с мячом. Его мячи летели с идеальной скоростью и под идеальным углом — и, кроме того, Джош научил Блейна правильно стоять и правильно бить, и Блейн почти всегда попадал по мячу. Джош будет очень скучать по их играм в мяч, и он был рад, что может показать Вики свое искусство.