Через некоторое время я решилась, вернулась на прежнее место, улеглась головой на рюкзак и заявила:

– Знаешь, Стас, ты все-таки придурок.

– Кто бы сомневался…

– Подожди, договорю. Ты тогда сам придумал все эти невозможности, потому и не рассказывал. Еще бы до отъезда признался, я бы, может, к твоему возвращению дозрела до мысли…

– Некоторым как раз три года нужно, чтобы дозреть.

– Да почему ты постоянно перебиваешь? Я хотела сказать, что гипотетически мы в институте могли сойтись, если бы ты перестал вести себя нелюдем и обратился в человека. Правда, быстро бы разбежались. Потому что слишком разные. Но если ты думаешь, что меня остановило бы твое здоровье, то это чушь собачья. Если бы я тебя любила, то никакие аорты и вероятности меня бы не переубедили! И я бы тебе зубы выбила, если бы ты тогда заподозрил меня в жалости! Это ж насколько нужно меня плохо знать, чтобы предположить во мне столько милосердия?

– Ты только что обнадежила меня трехлетней давности, жаль, что ему уже пофиг. Обнять-то можно?

– Обнимай, все-таки по полу дует. Это я тебе на будущее сообщаю. Никто не будет любить тебя из жалости, Стас. И никого не остановит возможность рецидива, если любят. Мы, может, прямо сегодня здесь до смерти замерзнем – так при чем тут твой порок сердца? Или завтра кого-то автобус собьет.

– Звучит заманчиво. А может, дружеским сексом займемся? Ну, чтобы наверняка не замерзнуть. У тебя все равно личная жизнь такая, что рыдать хочется.

– Нет. Это уже лишнее, – подумав, ответила я. – Ты за мыслью моей следи! Весь этот бред не имеет никакого значения, потому что любить тебя будут за то, кем ты являешься! За тачки твои, за прикид стильный, за особняк за городом. Не веришь? А проверь на Весте – сообщи ей, что у тебя порок, посмотри, изменится ли отношение!

Он смеялся мне в волосы:

– У нее не изменится. Она будет только счастлива, если я на ней женюсь, а после свадьбы сразу коньки отброшу.

– Во-от! Теперь ты понимаешь, что остальное – шелуха? Твое сердце – вообще не повод ни влюбиться, ни уничтожить влюбленность. Сколько есть вещей, которые сыграют в этом намного большую роль!

– Ты когда-нибудь заткнешься?

– Скоро! Очень важно, чтобы ты меня понял, Стас…

– Да все я понимаю, Полин. Но лучше заткнись.

– Рада слышать, что твоя грубость не пострадала. Потому что я тоже не собираюсь выбирать выражения! Ничего не изменилось, понял?

Наверное, понял, раз больше ничего не ответил, и после этого я тоже не увидела необходимости продолжать именно сегодня что-то доказывать. Стас улегся снова сзади и прижал меня к себе, чтобы обоим было теплее. А я все думала и думала, правильно ли объяснила. Лежим вроде бы в обнимку, но это определенно лишний раз подтверждает, что мне его излияния по барабану. А было тепло и поздно, потому и задремать удалось.

Глава 22. Мотаем срок наказания

Как же Евгений Михайлович хохотал! Ему тоже при такой жизни скоро вместе со мной в Швейцарию придется ехать. Он даже не разозлился, что мы разбудили его в рань несусветную. Явился в офис и освободил нас еще до появления первого сотрудника в типографии. Но все не унимался:

– Вы? На складе? Даже до квартиры не добрались? Настолько страстный порыв был? Вот уж не думал, что совместная работа так сильно сближает! Ладно, начальству не расскажу, если им охрана не расскажет, но почему ночью-то не позвонили, когда вас заперли?

Мы со Стасом угрюмо переглянулись. Действительно, а почему мы ему просто не позвонили раньше с тем же самым объяснением? Умный какой. Мы просто в темноте и панике растерялись. Но пришлось поспешить – Евгений Михайлович оказался не настолько добр, чтобы позволить нам отоспаться до обеда. Потому мы почти бегом летели до машины, а потом к моей квартире, чтобы там успеть почистить перышки и вернуться. Каталог же еще не закончен, начальник вообще смешной сценой не проникся, раз ему хватило хладнокровия об этом напомнить.

Наблюдая за тем, как Стас чистит джинсы и осматривает футболку на предмет несвежести, я покачала головой:

– У меня есть легкое ощущение, что ты уже ко мне переехал.

– До дома я бы никак не успел добраться! Прекрати, Полин, форс-мажорные обстоятельства требуют форс-мажорных мер. Успеем еще в кафе заскочить? У меня от голода желудок сводит.

Мы успели, хотя уже там клевали носом. Стасу кофе я заказать не позволила, а для поддержания компании не стала покупать его и сама. Бодрилась тем, что ответственно выбирала правильные темы для разговора:

– Даже не думай, что я собираюсь погружаться в твои студенческие воспоминания, Стас!

– Никогда так не думал и начинать не собираюсь. Успокойся. Я уже пожалел об откровенности, не предполагал, что ты теперь меня будешь доставать и смотреть с прищуром.

– Никак я не смотрю!

– Ну да. Мысли на лбу написаны: «Стремный он какой-то, но если с Денисом не сложится – а у меня вообще ни с кем не складывается – то лет через пять попробую и этот вариант. Вдруг у него еще чего-то там теплится, и это можно реанимировать? Терпеть его не могу, но начальником отдела с такой поддержкой точно стану, все плюс».

Я не растерялась от наезда, а вскинула бровь:

– Кто старое помянет, тому глаз вон. Но об откровенности не жалей. Теперь мы можем составить бизнес-план по устранению всех твоих дефектов!

– Каких дефектов? – удивился Стас. – Ты опять о сердце?

Я заверила:

– Ни в коем случае! План по уничтожению твоего бесконечного инфантилизма! Ты же как пятилетний ребенок себя ведешь: понравилась девочка – айда дергать за косички, захотел конфетку – купил себе новую машину.

– Кто бы говорил! Я хоть родственниц не просил мою девушку изображать!

В этом он был прав, и я подавила первое желание эмоционально оспорить. Бизнес-план по выведению Стаса из песочницы точно должен предполагать пункт о взаимной искренности:

– Над этим тоже поработаем. Я допускаю мысль, что действительно не умею строить личные отношения.

– Допускает она мысль, надо же. – Стас развалился на стуле и осмотрел полупустой зал кафе. Но потом собрался и заговорил мягче: – Ладно, тогда баш на баш. Я отучаюсь дергать понравившихся девочек за косички, а тебя тренирую, как захомутать Дениса. Будем честны – у тебя с ним гигантские шансы, если сама все не испортишь.

Прозвучало, кажется, без сарказма. И дельный совет в таких вопросах мне не помешает. Стас, даже со своим пороком, явно купался в общем внимании, то есть в подобных вещах разбирается. И если и не поможет, то почему не попытаться? Это как два занятия по чечетке посетить – необходимо, чтобы понять, твое или нет.

– По рукам, – я протянула ладонь для пожатия. – А сейчас летим в офис и заканчиваем каталог.

– Летим. – Стас прикрыл зевок. – И радионяню надо на твой комп подключить. Зря мы, что ли, столько всего пережили?

На работу мы все равно немного опоздали. И, если не ошибаюсь, наше совместное появление и быстрый прыжок к моему столу заметила далеко не только Веста. Я искоса глянула на последнюю – вернула ее же взгляд. Странно все-таки Стас устроен: я, орущая благим матом, ему когда-то нравилась, а такая красавица летит мимо фанерой, вообще никак не цепляя его внимание. Выкуси, Веста! Эм-м, в смысле, жаль, что ты такая корыстная, Веста, иначе он обязательно бы посмотрел и в твою сторону. А все-таки что-то немного изменилось, у меня даже осанка выпрямилась от поднятия самооценки. Самому Стасу Стрельцову когда-то смогла понравиться, никаких усилий не прилагая, куда уж от меня денется простоватый Денис?

Каталог мы закончили после обеда, побежали в кабинет начотдела, получили от него нагоняй за задержку, попытались оправдаться, были добиты многозначительной улыбкой в стиле «Я знаю, что вы делали прошлой ночью» и шантажом:

– Ребята, я глух и нем, меня вообще ваши шашни не касаются. Но попробуйте мне опять нервы потрепать и отгадайте, к кому я побегу с интересным фактом. Ну же, Стас, неужели нет никаких вариантов? Намекну, у него фамилия очень похожа на твою.

Стас выразил удивление за нас обоих:

– Вы нам угрожаете, Евгений Михайлович?!

– Нет, конечно! Если баннер к завтрашнему дню будет готов. А послезавтра прошлогодняя подшивка будет закончена, давно пора в порядок архивы привести, все руки не доходили. О, кажется, я действительно нашел двух самых усердных сотрудников, которые теперь и нудную работу с удовольствием осилят, и, если потребуется, в выходные над заказом посидят.

Я тяжело задышала, пытаясь этим выразить свое отношение к происходящему. Так же запаровозил рядом мой союзник. И рявкнул опять за двоих:

– Баннер будет сделан, Евгений Михайлович! Но отца я бояться не собираюсь.

У начальника настроение все поднималось и поднималось, будто бы верхней планки вообще не предусматривалось:

– Ты вообще ничего не боишься, Стас. А можем мы то же самое сказать про твою девушку?

– Я ему не девушка, – неуверенно вставила я. – Не путайте порыв страсти на складе с серьезными отношениями.

– Это еще лучше! Серьезные отношения так бы лицо Бориса Игнатьевича не вытянули. Идите, идите, мои самые усердные работники, у вас теперь ни минуты свободного времени.

– Евгений Михайлович, – у меня голос от такой наглости сбивался. – Я-то всегда считала вас чутким и справедливым…

– Самый чуткий, Полиночка, – он совсем уж непривычно осклабился. – И вас прикрыл перед остальными! Уже слухи поползли, что вы только утром вышли. Но я пресек сплетни заявлением, что вы героически над секретным заданием по полному уничтожению «Рек-про» в типографии потели. Еще немного, и всех врагов прижмем: сейчас любая надежда помогает не расслабляться. Но дайте только повод – и все узнают, что потели вы только друг над другом.

Шагая по коридору в отдел, мы понуро молчали, пока я не решила найти истинную причину наших бед:

– А кто предложил именно Евгения Михайловича позвать на выручку?

– Ты, – уверенно выбрал Стас. – Я Весту предлагал.

– Надо было настойчивее предлагать! У тебя вообще проблемы с настойчивостью! Ты же его столько лет знаешь, а я всего год на него работаю, таких тонкостей характера не успела уловить. Как ты мог нас так подставить?!

Стас закатил глаза к потолку и устало выдохнул:

– Как же тебе повезло, что в твоей жизни всегда есть я – для всех бед один виноватый. Ты всегда принимаешь бой, даже если никакого боя нет.

Я пожала плечами, ведь он все верно обозначил.

* * *

Евгений Михайлович измывался над нами всю неделю, мы со Стасом даже пыль протирали на полках в конце рабочего дня под недоуменные взгляды сослуживцев. Это нам еще повезло, что единственный юморист отдела оказался в числе пострадавших, потому остальным приходилось только хихикать, однако на действительно обидные реплики никого не хватило. Вечерами я просто падала лицом в постель, чтобы утром встать и снова радостно бежать к нашему палачу. Утешалась лишь тем, что и Стасу достается, – ну хоть что-то этот безрукий делает для любимого рекламного отдела! На прослушивание записи с радионяни не оставалось сил и времени, я надеялась, что она хотя бы пишется, а уж экспертизу сможем провести когда-нибудь в будущем, когда Евгений Михайлович угомонит внутреннего тирана.

Зато в пятницу начальник всех распустил уже в четыре. Мы со Стасом, не веря собственному счастью, наблюдали, как он напоследок шагнул к нашему столу и зачем-то подмигнул.

– Ну, кажется, сегодня мое торжество заканчивается. Не буду врать – мне было приятно. В следующий раз накосячите – звоните в первую очередь мне!

Я перестала улыбаться и нахмурилась. С чего вдруг он пытки решил приостановить, раз мы такие послушные?

– Вы о чем, Евгений Михайлович?

И старик снова обратился в того человека, которого я всегда знала. Добродушно улыбнулся и пожал плечами:

– Так нечем же будет шантажировать, но ваше рвение я оценил. Если в исполнительности Полины я никогда не сомневался, то рад был узнать, что и Стас умеет быть покладистым. Ты почему так смотришь? Вы же на банкет явно вместе пойдете, так какие уж там складские тайны?

– Вместе, конечно, – ответил Стас, обескуражив меня окончательно.

– Тогда увидимся там. Хорошая работа, молодежь! Постарайтесь теперь сами держать эту планку.

– Куда? – я воззрилась на Стаса, когда Евгений Михайлович поспешил на выход из отдела.

– С ума сошла? Юбилей же у отца. Я тебе говорил. Через три часа начало.

Я решила, что он снова вернулся к старому – издеваться, выбивая почву у меня из-под ног.

– Про юбилей ты говорил. Заодно рассказывал, с каким лицом Борис Игнатьевич вычеркивал мою маму из списка приглашенных. Что-то сомневаюсь, что он фамилию случайно оставил, а имя ты потом вписал.